Донные Кишотки - Геннадий Владимирович Руднев

как дверь закрылась, устремившегося вниз на неизмеримую глубину.

Йошка была в восторге. Со времён Согдианы и лифтов внутри Арарата она такого ещё не испытывала. Состояние падения было настолько близко к оргазму, что выражение «падшая женщина», внезапно врезавшееся в её голову, вернуло её к тем безумным ночам, когда отобранные Цилей старшеклассники по десятку теряли невинность в её объятиях.

Старушка, похоже, испытывала другие чувства. Присев на корточки в уголке кабины, она освобождалась от лишней жидкости в своём сухоньком организме. А так как жидкая составляющая в её теле была не определяющей, то и запаха привычного из-под неё не исходило. Так могло пахнуть из стиральной машины при последнем отжиме…

Когда кабина остановилась, старушка в бессилии лишь махнула рукой на прощание, но с места не двинулась. Лифт ушёл вверх вместе с нею. Йошка вышла по слабо освещённой лестнице на платформу перед рельсами, очень похожими на рельсы метро, залитыми водой. Вокруг никого не было. Через минуту подошли два пустых вагона с невидимым машинистом. Когда двери открылись, чей-то голос предупредительно произнёс: «Не лезь! Тебе не туда!» Йошка вернула ногу из вагона на платформу. Так повторилось ещё трижды, прежде чем она услышала: «Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция «Конечная». Не забудьте войти в вагоны!» Йошка вскочила внутрь, и поезд, притушив свет, полетел неведомо куда…

Нет, c Гиперлупом это было несравнимо. И если лифт просто падал с головой в пропасть, когда внутренности оставались на месте, то в вагоне всё вокруг тряслось и качалось в разных направлениях, как на лёгком катамаране, который идёт поперёк волн при боковом ветре. Йошка подумала ещё: откуда к ней пришло это сравнение, если опыта таких поездок у неё не было, как вагон вылетел вдруг на ярко освещённую поверхность воды и пролетел по ней такое расстояние, что и из окна было видно, каков ветер и встречный поток в этом чудесном подземелье. Нырнув вниз, состав ещё с час шнырял по каким-то полутёмным закоулкам, пока не затормозил и встал, наконец, в полной темноте. Двери не открывались. Йошка начала прислушиваться, что происходит вокруг.

Откуда-то издалека донеслось пение незнакомой птицы, но скоро затихло. Потом Йошке почудился топот чьих-то ног или копыт, который приближался издалека и, вдруг, стремительно прогрохотав по крыше вагона, унёсся прочь. Следом начался дождь. По крыше застучали капли, их количество и частота всё увеличивались, где-то ударил гром, раз и другой сверкнула молния, осветив какие-то промышленные развалины снаружи. Среди развалин в сполохах показалась колонна солдат с автоматами наперевес, они палили точно по окнам вагона, но пули выскакивали из окон с противоположной стороны, не причиняя самому вагону никаких повреждений. Эти же пули выкашивали солдат в другой колонне со стороны полотна. Раненые и убитые приближались к окнам, размазывая по стёклам кровь руками и лицами. К выстрелам прибавились взрывы гранат, свист бомб и ракет. Трупы повалились на крышу, на рельсы, к дверям и сцепкам состава. И когда, казалось бы, выйти наружу было уже невозможно, поезд тронулся и, поскрипывая от тяжести, потянул за собой людское месиво в тоннель.

Сообразив, что, если она не успеет выскочить за дверь, то её вместе с кровавой людской массой затянет в эту огромную дыру, Йошка подскочила к выходу и нажала кнопку экстренного открывания. Автоматическая дверь распахнулась. Йошка, прикрыв голову руками, ринулась наружу и, выскочив на скорости, плюхнулась на мягкую груду ещё тёплых человеческих тел, заваливших железнодорожные пути рядом. Тогда она увидела следующий состав, который двигал эту массу тел в параллельный тоннель. И ещё один, и ещё…

И Йошка поняла, что находится у самого жерла входа в мясорубку.

Дождь продолжался. Сумерки с трудом позволяли сориентироваться в пространстве.

Ей, даже живой и бессмертной, привыкшей к запаху и вкусу крови, нелегко было преодолеть безжизненные препятствия, чтобы добраться к единственному маяку в подземном пространстве. Красный глаз фонаря колыхался над воротами, закрытыми на навесной замок с цепью. Йошка ничего не значащие ворота обошла, миновав спящий или мертвый караул, и через дыру в ограде пробралась к двери бункера. Постучала. Никто не отозвался. Тогда она толкнула тяжелую стальную дверь рукой и оказалась перед освещённой лестницей, ведущей ещё ниже, в направлении тоннелей. Понимая, что помощи ждать не от кого, Йошка, торопясь и оступаясь, стала спускаться к свету. И уже через несколько сот ступенек шагнула в машинный зал с бесшумно вертящимися шестернями многометрового редуктора. Протиснуться между ними потребовалось особой ловкости в членах. Пройдя опасный горизонтальный участок, Йошка ступила на единственный вращающийся эскалатор к табличке «Приёмная», и тот настойчиво и очень медленно поволок её вверх. Она присела на рифлёные ступеньки и тут только разглядела своё грязное, окровавленное рубище. Решив, что появляться в таком виде в любом месте с этой стороны страны опасно, Йошка легко сбросила верхнюю одежду, а заодно и промокшие берцы, оставшись голой и босой. Это её почему-то развеселило. Она ощутила во рту кисловатый привкус лепешки, что ела в халяльном кафе с саджем.

«Спорынья…– догадалась она. – Циля торопится отличиться первой…»

***

…Нуреонги, рыжие мясные корейские собаки, первыми встретили Йошку в длинной и низкой приёмной Хвама. Они тёрлись о её голые ноги и были среди многочисленных мужчин в армейской одежде единственными живыми существами, которым было наплевать, кто это так, всем бабьим голышом, мог проникнуть в столь запретную зону. Пройдя сквозь застывший строй офицеров с крабами на кепи и щелями глаз под козырьком, Йошка молча открыла ногой дверь в кабинет.

Маркс Энгельсович сидел на циновке, постеленной на ондоль, каменный пол с подогревом, и, прикрыв веки, крутил ручку кофемолки. Крутил не торопясь, прислушиваясь к звуку крошащихся зёрен и периодически принюхиваясь к их аромату. Если бы не грязные носки в жирных подтёках и изрядно поношенный, засаленный ханбок, его смело можно было принять за механическую игрушку с витрины восточного супермаркета, рекламирующую дешёвые бытовые товары.

В комнате, кроме циновки, мебели не было. Йошка уселась в позу лотоса прямо на теплый камень перед Хвамом, также прикрыла глаза и начала прислушиваться к вращению мельницы кофемолки. Там в каменные жернова попадало тёмное зерно, истиралось в пыль дорог Консуэгра и осаждалось на белокаменных стенах ветряных мельниц Дон Кихота. И пахли они не жженным кофе, а кровью, потерянной от пули аркебузы в левой руке Сервантеса. И ещё – цепями, тюрьмой и медным тазом…

Хвам почувствовал Йошку. Не открывая век, он тихо произнёс:

– Капучино?.. Как добралась?.. Тоню видала?

Йошка не удостоила его ответа.

– Не хочешь прикрыться?.. Тебе не