Барчестерские башни - Антони Троллоп

Ее колебания яснее всяких слов открыли мистеру Слоупу ее мысли. Он обладал особым даром читать в душах своих собеседниц. Он понял, что Элинор ему не доверяет, и если и поблагодарит его, то лишь из вежливости. Но это его не рассердило и даже не раздосадовало. Рим был построен не за один день.

— Я пришел не за тем, чтобы меня благодарили,— сказал он, потому что она все еще молчала.— И благодарность мне не нужна,— по крайней мере, до тех пор, пока я не заслужу ее делом. Но, миссис Болд, я ищу друзей в пастве, которую господу было угодно вверить и мне, смиреннейшему из его пастырей. Без них мой труд будет поистине печальным. И я попытаюсь быть достойным их дружбы.

— Но, конечно, у вас тут скоро будет много друзей,— сказала Элинор, чувствуя, что должна что-то сказать.

— К чему они, если это не будут друзья, с которыми я найду духовную близость, которых я смогу почитать... и любить? Если самые лучшие, самые чистые отвернутся от меня, дружба остальных не принесет мне удовлетворения. И я буду обречен на одиночество.

— Ну, что вы, мистер Слоуп! — Элинор сказала это без всякой задней мысли, но он решил истолковать ее слова по-своему.

— О нет, миссис Болд, я буду одинок — одинок сердцем, если те, в ком я жажду видеть друзей, отвернутся от меня. Но довольно об этом. Я назвал вас своим другом и лелею надежду, что вы не возразите мне. Уповаю, что придет час, когда я смогу сказать то же о вашем батюшке. Да благословит вас господь, миссис Болд, вас и вашего милого малютку. И передайте от меня вашему батюшке, что все возможное будет сделано.

И он распрощался, сжав руку вдовы сильнее, чем обычно. Но это как будто оправдывалось обстоятельствами их беседы, и Элинор не могла выразить своего неудовольствия.

— Я его не понимаю,— несколько минут спустя говорила она своей золовке.— Я не могу решить, хороший он человек или плохой, искренний или двуличный.

— В таком случае,— сказала Мери,— он имеет право на смягчение приговора: думай о нем лучшее.

— Пожалуй, я склоняюсь именно к этому,— ответила Элинор.— Я верю, что намерения у него самые хорошие, а в таком случае с нашей стороны дурно бранить его и заставлять страдать, пока он живет среди нас. Но, Мери! Как будет огорчен из-за богадельни папа!

ГЛАВА XVII

Кому держать бразды?

Все это время во дворце было неспокойно. Намеки, оброненные мистером Слоупом, не пропали втуне. Епископ чувствовал, что восстать против уже почти невыносимого деспотизма жены он должен незамедлительно, иначе будет поздно: если он хочет быть хозяином в епархии, не говоря уж о собственном доме, ему следует добиться этого теперь же. Легче всего это было бы сделать сразу же после возведения его в сан, однако и сейчас еще достичь этой цели было бы легче, чем потом, когда миссис Прауди научится всем тонкостям управления епархией. Поэтому помощь, предложенная мистером Слоупом, была весьма кстати — помощь нежданная и драгоценная. До сих пор он считал, что эти двое — союзники, а потому непобедимы. Он уже начинал подумывать, что единственное спасение — дать мистеру Слоупу какой-нибудь богатый приход подальше от Барчестера. И вдруг один из его врагов (правда, менее грозный, но все же внушительный) изъявил желание переметнуться в его стан. А с помощью мистера Слоупа чего он только не достигнет! Епископ расхаживал по своему крохотному кабинету, прикидывая, не настало ли время отобрать для собственного употребления большую гостиную наверху, которая была кабинетом в дни его предшественника.

Тут ему подали записку от архидьякона Грантли, в которой тот почтительно просил его преосвященство принять его завтра по весьма важному делу — может быть, его преосвященство назначит час? Доктор Грантли хотел бы обсудить восстановление мистера Хардинга в должности смотрителя богадельни. Слуга архидьякона ждал ответа внизу.

Епископу представилась неповторимая возможность утвердить свою самостоятельность. Однако он вспомнил о своем новом союзнике и приказал позвать мистера Слоупа. Но мистера Слоупа во дворце не было, и тогда епископ с дерзкой смелостью на свой страх и риск написал архидьякону, что примет его в такой-то час. Выглянув в окно, он убедился, что гонец благополучно отправился в обратный путь, и начал обдумывать, что делать дальше.

Завтра он должен будет сказать архидьякону, что мистер Хардинг получает назначение или что он его не получает. Но отвергнуть Куиверфулов, не поставив об этом в известность миссис Прауди, было бы нечестно, и он решился, наконец, войти в логово львицы и сообщить ей, что в силу обстоятельств ему придется назначить мистера Хардинга. И он считал, что не бросит тень на свое новообретенное мужество, если обещает миссис Прауди при первой же возможности возместить Куиверфулу его нынешнее разочарование. Если такая подачка умиротворит львицу, он может считать, что первая попытка увенчалась полным успехом!

Епископ вошел в будуар миссис Прауди не без тяжких предчувствий. Сначала он думал было послать за ней. Но это могло ее раздражить, и к тому же присутствие дочерей при их беседе должно было служить ему некоторой защитой. Его супруга сидела над своей приходо-расходной книгой, покусывая карандаш,— по-видимому, ее смущали их денежные дела и сердили бесчисленные дворцовые расходы и огромные затраты, необходимые для поддержания епископского величия. Ее дочери сидели возле. Оливия читала роман, Огеста писала письмо задушевной подруге на Бейкер-стрит, а Нетта пришивала грузики к подолу нижней юбки. Если бы епископ сумел одолеть жену, когда она пребывала в подобном настроении, он показал бы себя истинным мужчиной! И мог бы считать эту победу окончательной. Ведь в подобных случаях между мужем и женой все решается точно так же, как между двумя мальчишками в одной школе, двумя петухами в одном курятнике, двумя армиями на одном континенте. Кто победит, остается победителем навсегда. Престиж победы — это все.

— Кхе-кхе, душенька,— начал епископ.— Если ты не занята, я хотел бы поговорить с тобой.

Миссис Прауди прижала карандаш к последней прибавленной цифре, запомнила полученный итог и довольно кисло поглядела на спутника своей жизни.

— Но если ты занята, это можно отложить до другого раза,— продолжал епископ, чье мужество, подобно мужеству Боба Акра, испарилось, едва он оказался на поле брани.

— В чем дело, епископ? — осведомилась супруга.

— Э… я об этих... о Куиверфулах... Но я вижу, ты занята. Мы можем поговорить и потом.

— О Куиверфулах? Насколько я понимаю, они получают богадельню? Это уже твердо решено, не так ли? — Ее карандаш был по-прежнему сурово прижат к колонке Цифр.

— Видишь ли, душенька, есть одна трудность...

— Трудность? Какая трудность? Место обещано Куиверфулу, значит, он и должен его получить. Он уже все приготовил. Он списался о младшем священнике для Пуддингдейла, он договорился с аукционщиком о продаже своей фермы, лошадей и коров, и вообще он считает, что место за ним. Конечно, он должен его получить!

Эй, епископ, стой твердо! Соберись с духом. Вспомни, что поставлено на карту. Если ты сейчас отступишь, потом тебе не помогут никакие Слоупы. Тому, кто покидает собственное знамя, чуть запахнет порохом, нельзя рассчитывать на верность союзника. Ты сам искал битвы, так сражайся же доблестно, раз уж она началась! Смелей, епископ, смелей! Нахмуренные брови еще никого не убили, а злые слова не ломают костей. В конце кондов, сан принадлежит тебе! Она же не может выбирать смотрителей, раздавать бенефиции, назначать капелланов! Будь только верен себе! Вперед! Не уступай! Проучи ее!

Так требовал один советчик в груди епископа. Но другой советчик был иного мнения. Вспомни, епископ, она женщина — и ты хорошо знаешь, что она за женщина. Словесный бой с ней ты сразу проиграешь. Уж если тебе понадобилось воевать, так не лучше ли вести войну, укрепившись за своим письменным столом в своем кабинете? Каждый петух лучше дерется на своей навозной куче. И ведь здесь твои дочери, залог твоей любви, плод твоих чресел: так подобает ли им видеть тебя в час твоей победы над их матерью? И подобает ли им видеть тебя в возможный час твоего поражения? К тому же разве ты не выбрал эту минуту на удивление глупо? Где была твоя прославленная мудрость? Смотри, окажется, что прав не ты, а твой враг — что ты и вправду связал себя обязательством, а теперь восстаешь на жену за то лишь, что она хочет, чтобы ты сдержал слово! Разве ты не христианский епископ и слово твое не свято? Вернись, епископ, в свое прибежище на первом этаже и укроти свою воинственность до той поры, когда ты сможешь вести битву не при таком подавляющем превосходстве противника.

Тем временем миссис Прауди все еще прижимала карандаш к столбику цифр, а итог все еще пребывал на скрижалях ее памяти.

“Четыре фунта семнадцать шиллингов семь пенсов”,— сказала она себе.