Высотка - Екатерина Завершнева

— И притом неприглядная, потому что я неумыт и небрит, а уже перебежал к тебе под королевское хихиканье. Минуточку полежим — и по коням. Приготовься, сейчас нас начнут кормить.

— А это страшно?

— Это практически несовместимо с жизнью. Если удастся спастись, покажу тебе город, потом навестим Юльку с Султашкой и возьмем у них ключ. А сейчас Королева тебе все расскажет и даст инструкции по превращению меня в человека, но не это главное. Главное, зачем мы здесь — кушать и поправляться.

— А если я хочу голодать и худеть? А Королева — это кто?

— Тогда иди на кухню и скажи ей сама. Королева — это мама. Король — отец. Да-да-да, мы так друг друга называем, что смешного?

— А ты кто? Прынц? Наследник престола? — прыснула я. Такой суровый Баев, неприступный как скала, и на тебе — семейный очаг, игры в королей и капусту.

— Дети, завтракать, — позвала Королева из-за двери. Потом осторожно постучала. — Вы тут? Вставайте, отцу скоро на работу.

Не хочу, чтобы он поправлялся, не хочу вставать

его тело цвета отполированной бронзы

еще темнее на белой крахмальной простыне

не увлекайся, говорю я себе

самое большее, что мы можем себе позволить

это полежать под одним одеялком, как в детском садике

потому что папа и мама, и утро солнечное

солнце здесь не заходит

кажется, оно обогревает только одну часть земли

с эпицентром в Одесской области

а Москва в вечной полутени

(какая Москва, где она!)

длинная, как у наследника фараона, шея

твердо очерченные скулы

брови густые, вычерченные по линейке, без изгиба

очень похож на отца, но отец крепче, шире в плечах

трудно поверить, что ему почти семьдесят

работает, хотя мог бы позволить себе отдохнуть

и другие бы заодно не вставали

в полдвенадцатого утра.

— Мой отец — подполковник КГБ, — с гордостью сообщил Баев. — В отставке, конечно. Патологически честный и порядочный, такие тоже работают в органах. По международной линии, точнее не скажу, потому что не знаю, и не узнаю никогда, — Баева прямо-таки распирало от удовольствия. Папа Джеймс Бонд, не каждому в жизни так свезло! — Пока меня не было, они годами ошивались за границей. Папашка неплохо разбирается в живописи, собирает гравюры, если продать его коллекцию, можно в старости безбедно жить. Сейчас подрядился рыбинспектором, гоняет браконьеров. Работенка та еще, тем более для пенсионера, но он не пенсионер, нееет. До сих пор под парусом ходит. Все, хватит вопросов. Завтракать. И не пялься на него за столом — он сразу поймет, что я тебе растрепал.

— Не беспокойся, — говорю, — если я и буду пялиться, то по другой причине. Мне очень нравится твой отец, особенно теперь, когда я о нем такое узнала. Он не носит мятых футболок, курит трубку, разбирается в живописи, знает языки и к завтраку наверняка выйдет в белой рубашке, а ты даже побриться не успеешь, чудовище, все щеки мне исколол.

Барышня и хулиган, здесь таких парочек пруд пруди. Широкие южные улицы разматываются прямо в Днепр, по ним слоняются, заложив ручки в брючки, беспечные южные мальчики с затылками щеточкой, с ними девочки из хороших семей. Когда-то наш город был почти академгородком, а теперь вырождается до люмпена. И тем не менее… Это тебе не Москва — заметила, как дышится?

У фонтанов дежурят голуби, клянчят себе на пропитание; и эти вразвалочку — чувствуется близость Одессы, хотя моря нет; и все же Днепр — почти море, нечеловеческой ширины, уходит за горизонт; редкая птица из школьной программы дотянет до буйка, а мы с батей — на вертолетике! как только сезон охоты открывается, мы патрулируем; здесь столько птицы гнездится, по водохранилищу, чуть-чуть от города отплыть… Ничего, я тебе летом устрою… Плавать-то умеешь? Буду тебя под парус ставить, или на доску…

И еще он говорил — скоро зацветут абрикосы, и я отвечала — а я тебя люблю. У берега ходили яхты, и он объяснял, какие маневры они выполняют, хорошо или так себе, кривокосо, произносил без дефиса и написал бы наверняка без оного, а я снова говорила свое я-тебя-люблю. Не сбивай меня, сердился он, иначе я тоже перейду на междометия, и как прикажешь просить у Султана ключ?

Очень просто, скажи ему — ты мне друг, Султан, и я тебя люблю, но все-таки дай мне ключ, потому что она меня тоже любит, разве он не поймет? // Ну нельзя же так, в лоб — а светская беседа? // Ему одного взгляда будет достаточно, чтобы бросить ключ тебе под ноги и сбежать. // Я что, похож на бандита? // На безнадежно влюбленного бандита, который обдирает чужие сады для своей избранницы. Оставь эту веточку в покое, у меня их уже штук сто.

Я поставлю их в воду, и они зацветут. В Москве.

Кубок Вермута

Влетели с разбегу, да не тут-то было. Андрюха, прибитый пыльным мешком по голове, сидел на краешке кровати. Увидев нас, молча показал пальцем на соседнюю комнату, где Самсон говорил по телефону, едва сдерживая тот самый праведный гнев. Все понятно.

Привет, Павлик, — сказал Баев, ничуть не смутившись. — Телефончик поставили? Здоровско. Теперь меня мамашка будет вызванивать каждый день, приготовься.

Самсон, коротко поздоровавшись, добавил — «на два слова». Мне было столь же категорично предложено посидеть в коридоре. Я молча вышла и пристроилась на подоконнике. Снаружи шел снег, ему было плевать на нас и на календарь. На календаре, если не ошибаюсь, шестое апреля, и мы вернулись платить по счетам.

(Достать банку с одесским воздухом, нырнуть в нее с головой и не выныривать.)

Из комнаты выполз Андрюха, сел рядышком, закурил.

— Я тут ни при чем, — сказал он сразу, хотя кто его спрашивал. — Баев сам дурак. Спалил плитку, это раз. Кассету с «Аквариумом» кто зажевал, ну не я же? А видео, над которым Самсон дрожит как цуцик!.. Как можно было раздать по этажу и не озаботиться тем, чтобы вовремя собрать обратно! И вообще, по мнению Самсона, которое он не высказывал, но оно очевидно и без слов, в его комнате чрезмерно пахнет женским духом. Я уж не говорю о том, что в ней тусовался народ, который до сих пор, по старой памяти, вваливается к Пашке среди ночи.

У вас не было шансов. У меня их тоже осталось мало, но я уцелел. Пашка выбросил спасательный круг, я покаялся и теперь веду себя хорошо. Вас не топил, честно. Вы сами потонули, — сказал он с нажимом, затушил сигарету в консервной банке, стоявшей между рамами, и удалился.

Я молчала. А зачем говорить? Нет, не о том мечтали большевики. Снег, дождь, холодрыга. Задолженности. В кармане опять только на метро, глаза засыпаны песком, так бы сейчас и заснула на подоконнике. Самсон нас выселяет и его можно понять. Мягкой посадки не получилось. Ну здравствуй, Москва.

Ровно через два слова вышел Баев, крепко озадаченный, обнял за плечо — к Машке, к Машке. Что-нибудь придумаем. Я выставил Самсону ультиматум, сделал вид, что ухожу. Должно подействовать.

Машки не было, но Серега нам посочувствовал и где-то обнадежил — по выходным мы на даче у родителей, сейчас Машка придет и отчалим, следовательно, до понедельника комната ваша. Однако хочу спросить кое о чем, только чур не обижаться. Вам не приходило в голову самое простое решение? Ну о-о-очень простое и надежное, как электрический стул.

Какое же?

А расписаться! Мы с Машкой расписались, получили комнату и живем, горя не знаем. Вы же оба из МГУ, должны дать.

Чего? — изумленно спросил Баев, выпучив глаза.

Чего? — спросила я ошарашенно.

Чего? — спросили мы оба, недоумевая.

Серега поднял руки в знак капитуляции. Не горячитесь, ребята, вопросов больше нет. А вот и жена. Ты готова, солнышко, едем? Эти поборники свободной любви переночуют у нас, ничего? Чао, рагацци, в холодильнике котлетки, остальное сами.

Хороший он, Серега, сказала я. Везет нам на хороших людей. Вызываем Петьку и живем до понедельника, потом в ДАС.

Ниче, сказал Баев, не развалимся. Выходные это много, особенно если Петьку на ночь выгонять к маме. Раз в неделю — по статистике население так и живет, и даже воспроизводится. Чем мы хуже? Доставай котлетки, я пока пойду соберу твое барахлишко. Не будем мозолить глаза Самсону, мне с ним жить. Надеюсь, что недолго.

Когда я вернулась в ДАС, обнаружила, что и там тоже похолодало. Танька дулась.

Оказывается, я исчезла, не попрощавшись, бросила ее, приехала из Одессы не такая!.. Ты изменилась. (Укоризненно и без комментариев, со скорбью в голосе.)

Танька, ведь это была твоя идея, помнишь?

Допустим. И на старуху бывает проруха. Ты лучше скажи — он тебе хоть что-нибудь подарил? Кроме тех якобы французских духов, которые на самом деле польские?

Ай, причем тут это, отмахивалась я.

При том, настаивала Танька, что лучшего критерия пока не придумано, и он работает, и ты не ответила на вопрос.