Скрытая жизнь братьев и сестер. Угрозы и травмы - Джулиет Митчелл

соблазнила своего брата, когда ему было около двух лет, а ей было восемь или девять. Она заставила его поиграть с ней в постели их родителей и отчетливо вспомнила свое генитальное возбуждение, когда она заставила его потереть свой член о ее гениталии. Примерно в то же время она рассказывала ему о своем непреодолимом желании ударить его, как будто он был ее собственным непослушным ребенком. Она думала, что ее агрессия по отношению к нему была довольно сильной и вызывала у их матери заметное беспокойство. Во время одной из аналитических сессий, когда она говорила о насилии по отношению к брату, она упомянула случай, когда она разбила ему губу, бросив в него теннисную ракетку, когда усердно разыскивала его «задний проход». Начиная с момента госпитализации и вплоть до начала анализа простейшая мысль о том, что взрослые избивают своих детей, приводила ее в волнение и смятение и уже не отпускала.

Когда г-же Х исполнилось одиннадцать, ее родители развелись и вступили в повторные браки. Г-жа Х и ее брат остались с матерью, и у них появился младший сводный брат. Г-жа Х никогда не воспринимала своего отчима как имеющего к ней какое-либо отношение. Но отношение миссис Х к ее собственному, теперь в некоторой степени отсутствующему биологическому отцу стало очень кокетливым, и она сама воспринимала своего отца как мучительно сексуального и отвергающего. Теперь фигуры родителей заметно выделялись: г-жа Х явно чувствовала, что победила в состязании за внимание отца, сексуализация отношений с ним явно была одним из способов, к которому она уже прибегала в отношениях с братом, чего он избегал. В случае г-жи Х это было истерическим проявлением эдипова комплекса.

В раннем подростковом возрасте г-жа X снова серьезно заболела. Хотя она была снова госпитализирована, природа заболевания оставалось невыясненной, потому что все его проявления были удивительно похожи на полиомиелит. Однако, поскольку она уже болела им, доктора решили, что это не может быть полиомиелит, так как им невозможно переболеть дважды. Г-жа Х вспоминала, что, когда она выздоровела после второй серьезной болезни, по пути в школу она должна была отводить своего младшего сводного брата в детский сад. Она помнила, как всю дорогу терроризировала его ужасными историями. Он вырос нервным и подавленным молодым человеком, в связи с чем, как теперь вспоминала г-жа Х, она всегда чувствовала вину. Однако только в ходе анализа ей пришло в голову, что она, возможно, послужила главной причиной того, что жизнь ее родного брата также сложилась не лучшим образом: он вырос необычайно пассивным, страдал от ночных кошмаров и имел ряд тяжелых фобий во взрослой жизни. Когда он женился, она чувствовала, что их отношениям пришел конец. Вплоть до этого момента она была убеждена, что всегда обожала его, а он ее.

Рассказ г-жи X о детстве напомнил мне сестру Вольфсманна. У него были фантазии об избиении: были ли подобные фантазии у его сестры до ее самоубийства или ее жестокие сексуальные желания находили воплощение в реальности? Мои ассоциации с сестрой Вольфсманна, о которой я упоминала несколько раз в этих главах, впервые возникли в ходе анализа г-жи Х. Это сигнализировало о моем страхе в отношении того, что в г-же Х было что-то суицидальное, хотя это не проявлялось каким-либо очевидным образом; это было больше похоже на эманацию влечения к смерти, стремление этой энергичной молодой женщины к смертельному бездействию, конечной пассивности, которая также является признаком истерии. Были ли суицидальные склонности г-жи X смещены в ее мертвых детей или скорее, являлись ли ее бессознательное самоубийство и бездетность аспектами ее сиблинговой дилеммы?

Мы обнаружили, что неспособность г-жи X забеременеть или выносить ребенка является следствием аборта явно желанного ребенка в первый год ее брака. Она была настолько убеждена, что ребенок был ужасно деформирован, что врачи не смогли ее успокоить и, наконец, согласились на прерывание беременности. Она так и не узнала, было ли что-то не так с плодом, она удовлетворила свою потребность избавиться от этого воображаемого монстра. Стало ясно, что сделав аборт, г-жа Х, не могла забеременеть и выносить потому, что не смогла избавиться от страха, что любой ее ребенок будет ее братом. Даже во взрослом возрасте г-жа Х ловила себя на тревоге, чтобы ее брат сам не стал убийцей, совершившим сексуальное преступление, то есть кем-то, как она выразилась, с «извращенным умом».

Случилось так, что ее собственное сексуально окрашенное убийственное желание по отношению к брату как к ребенку преследовало ее в этих вспышках проецируемой ярости, когда она вкладывала в него свою убийственную сущность. Воображаемое ею насилие «деформировало» его. Вспышки ярости не обязательно переживаются как преследование, поскольку она не была их объектом. Скорее это был вопрос путаницы и проекции, которые позже повторялись в отношениях с рядом ее возлюбленных. Соперничество, гнев и насилие по отношению к брату в раннем возрасте убедили ее в том, что ее собственный ребенок будет деформирован и что ее роль будет разрушительной для него. В том, что она не могла родить и сделала аборт, она видела скорее защитные, а не разрушительные меры. Она спасала ребенка от себя. Не будет ребенка, которому она сможет причинить вред. Кроме того, г-жа Х осознала тот факт, что дети не могут иметь детей только на реалистическом, а не на символическом уровне. Она выглядела и чувствовала себя ребенком, потому что у нее не было внутренне осмысленного знания о том, что взрослых и детей отличает способность к размножению.

Когда в конце концов она родила мальчика, радость г-жи Х от появления ребенка была настолько велика, что ей было трудно распознать какой-либо негатив или даже возможность двойственного отношения. Для нее он был, по крайней мере на начальном этапе, прекрасным нарциссическим расширением. Это был положительный, а не отрицательный нарциссизм, и, как и многие первенцы, ее сын изначально только выигрывал от такого обожания. Проблемы начнутся позже, когда он станет более сепарированным и когда на свет выйдут отрицательные стороны всех идеализаций. Такого рода нарциссизм всегда понимался в психоаналитической теории в контексте «вертикального» кастрационного комплекса, когда мать, наконец, получает в своем ребенке тот фаллос, которым она всегда хотела обладать. Я бы сказала, что в этом есть и нечто «латеральное». Для г-жи Х ее сын был ее младшим братом, по отношению к которому она смогла превратить свою ненависть в любовь. Таким образом, она испытывала к нему любовь не только потому, что он был тем, чего она всегда хотела (подобно фаллосу, который нужно