Хозяин дубравы. Том 2. Росток - Михаил Алексеевич Ланцов

на восход пройти по Днепру, будет волок в Двину. А оттуда в море на севере. Те земли надо под нашу руку ставить. И торг начинать вести, чтобы соль не только через Днепр к нам шла. А еще — на восход волоки есть. Там тоже торг вести можно, через иных степняков.

— На Припять реку гёты соль порой везут.

— С северной реки, что на закате лежит?

— Так. Оттуда. Она в то море на севере и впадает, о котором ты сказываешь.

— Значит и с ними надо торг поставить. Чтобы в любой беде нас не могли задушить. Не тут, так там торгуем.

— А что ты про выращивание пищи говорил? — поинтересовался Борята.

— Есть способ много лучше урожаи брать. И от погоды так сильно не зависеть.

— Это какие же?

И Беромир рассказал им о Норфолкском цикле. Да не в лоб, а с массой поправок и пояснений, которые методом проб и ошибок выработал при общении с Вернидубом. Тот сумел указать на вещи, совершенно непонятные ему. Из-за чего всю подачу пришлось переделывать.

Да, логика агротехническая, понятная и привычная ведуну — ушла. Но и плевать. Главное, что все присутствующие поняли идею.

— А это сладится?

— А чего нет-то? Жито у нас разве не растет? Растет. Горох? Тоже вроде как вызревает. Репа? И она урождается. Полба тоже. Да и не только. Если же все это правильно сочетать, то можно будет добиться главного — спасти землю от вырождения.

— И что? Зачем нам это? Земли вокруг полно. Оскудела? Просто сей рядом.

— Постоянная смена поля не позволяет его добрым образом очистить. Корни. Камни. Деревья. Из-за них распахать каждый раз сложности. Жать тоже непросто. А главное — ни плуг не применить, ни сеялку, ни жатку.

— Что сие?

— Плуг — подобен сохе, только удобнее и лучше землю пашет, сразу ее отвалом переворачивая. С ним можно больше и добрее пашни в день обработать. Сеялка — это такая тележка, с которой получится засевать землю ровно, быстро и так, чтобы птицы не склевывали. Отчего урожайность поднимется вдвое или даже втрое на зерне. Жатка же — это вообще отрада. Ее тоже можно упряжью тянуть, быстро собирая урожай и не давая ему полечь.

— А ты ведаешь, как их сделать?

— Иначе бы вам про них не говорил. Вот и смотрите. Ежели найти способ защитить поля от вырождения, то их менять не придется. А значит, получится по уму все расчистить. Что позволит применить плуг и сеялку с жаткой. А это — великое дело, так как каждый хлебороб сможет больше земли обрабатывать. И, как следствие, урожая брать обильнее. То же, что не токмо житом одним станем жить — еще лучше. Даже если боги осерчают, и оно не уродится — не беда. Ведь есть и горох, и репа, и полба, и иное. Все ведь разом не погибнет.

— Не должно, — согласились присутствующие.

Дальше они пошли по кругу. Только уже детальнее. Касаясь и семян, и удобрений с компостными кучами, и многого другого. Начинаясь как совет «мальчиков с горящими глазами», что увидели любимые игрушки, закончилось это собрание вполне нормальным заседанием боярской думы. То есть, разговорами про экономику и власть.

Беромир предложил им модель.

Новую модель.

В которой их личное положение заметно укреплялось и повышалось. Подкрепляясь соответствующим уровнем жизни. Ну и о себе не забывал. Ведь он в этой всей конструкции становился гвоздем, на котором она и собиралась. И без которого ничего не получится.

Думал ли Беромир о прочих людях?

Разумеется.

Ведун отлично понимал, что нужно поднимать уровень жизни всех членов кланов. Иначе таким маленьким и слабым обществом не удержатся. Но вот этим главам «клубом» не имело смысла здесь и сейчас рассказывать о том, как хорошо будет у кого-то иного. Пусть даже и у родичей. Им требовалось говорить о них, почесывая пузик самолюбия…

Часть 2

Глава 6

167, октябрь, 2

— Раз ромашка, два ромашка… — бормотал себе под нос ведун детскую песенку, возясь со стекляшкой.

В воде, чтобы без пыли.

Из-за чего время от времени приходилось протирать заготовку тряпицей и осматривать.

Рядом стояла почти каноничная ацетиленовая лампа. Медная. Сверху бачок с водой. Снизу — камера с карбидом кальция[1]. Простенький регулятор «капельницы» и трубка, выходящая к горелке. Ну и медный отражатель.

Все предельно просто, грубо и «колхозно» выколочено и спаяно. Даже вместо цивильных пробок — деревянные чопики. Но вполне работало.

Сам карбид кальция изготовили в доработанной купольной печи. Большая интенсивность дутья и предварительный подогрев сделали свое дело[2]. Температура в ней заметно возросла. Поэтому в маленьких тигельках все стало получаться.

Так-то, может, и не взялся бы за это дело, но он устал в темноте или полутьме глаза ломать. Вот и решил попробовать.

Получилось.

Давая ему в арсенал дополнительную «золотую» технологию…

Собственно, он много экспериментировал с купольной печью. В том числе и со стеклом, делая пробные плавки мелкого речного песка. Температура в ней была вполне пригодная, но вот перемешивания явно не хватало. Из-за чего страдала однородность материала.

Поэтому он плавил.

Выбирал.

Снова плавил.

Пока не догадался переплавить уже получившееся стекло обычным образом — в горне. Помешивая. А потом медленно остужая.

Свинца его ромейский купец привез прилично. Так что наделать оксида не представлялось проблемой — просто расплавь его да собирай пленку с поверхности. Которая оксидом и являлась.

С содой пришло повозиться.

Он еще с прошлого года время от времени замачивал золу водой, а потом выпаривал и прокаливал эту жижу. До самого конца XIX века такую штуку называли поташ, лишь позже выяснив, что там содержится не только карбонат калия, но и натрия. В разных пропорциях, в зависимости от породы дерева.

Беромир разделял их достаточно просто. В корчагу с закипевшей водой он сыпал этот порошок до тех пор, пока тот не переставал растворяться. После чего нес эту корчагу в ледяной ручей, идущий от родника, и остужал.

Сода выпадала в осадок. Весьма чистая. А собственно поташ — оставался в растворе. Да, доля соды получалась не очень высокая, но даже десять-двадцать процентов от изначальной массы вещества — это очень и очень прилично. Ее ведь Беромиру больше взять неоткуда. А купец не привез. Не понял.

Добавляя же соду и оксид свинца в