Никодимово озеро - Евгений Титаренко

― Садись… Я уж в обед сварю что-нибудь горячее.

Сергей взял у нее и сунул золотинку в карман. Подсел к столу.

― Рассказывай, — повторила Алена.

― Рассказывать, Аленка, больше нечего. Ждал в кустах, чуть не загнулся от тоски. Высмотрел этого типа. Потом ночью, как идиот, сидел здесь на куче золота. Вот из-за этой штуки, — он вытащил и снова показал ей золотинку, — был пожар, было все остальное. Нам нужен теперь святой. Позарез нужен. — Сергей наколол на вилку холодный вареник и неожиданно заключил: — Тут, правда, все кругом святые!

Алена присела напротив, помяла в руках кусочек хлеба, осторожно спросила:

― А если мы найдем его, тогда все? Остальные ни при чем?

― Нет, не все, Алена. Мне самому сейчас вот показалось, что мы зря думали… А кто этот К. в дневнике? Зачем он пугает Лешку? Они просто успокоились — видят, что все шито-крыто: трупа нет, и никто не ищет… Я их, Алена, расшебуршу! Они себя сами выдадут.

― Кто — они? — опросила Алена.

― Все! На заимке, в Южном — у обаятельной твоей! Надо побеспокоить их — и они забегают!

Он коротко рассказал ей про кирасировскую лодку, про встречу с Геной, про заимку, про Владислава: есть какая-то связь между заимкой и Южным.

― Ну а Лешка, может, все-таки ни при чем? — спросила Алена.

― Может, — буркнул Сергей и стал мрачно есть. — Ну а что, он писал, ему надо где-то притырить?!

― Но Лешка не может быть убийцей! — почти выкрикнула Алена.

― Убивать он не убивал, на этот счет можешь быть спокойной, — утешил ее Сергей и как-то потерял интерес к разговору. — Ешь.

Алена послушно взяла вареник.

Рябое солнце переместилось со стены на стол, и белые руки Алены казались в яркой ряби холеными, изнеженными, если бы Сергей не знал, что этими руками она запросто выжимает пятьдесят килограммов, которые не любому парню под силу. Если бы Алена хотела, давно бы стала какой-нибудь чемпионкой. Но она не любила официальных соревнований и никогда не участвовала в них.

― Сережка… Я сама — ты знаешь — многое вижу… Но разве не может быть, например, что во всем, во всем виноват этот твой святой? Ведь он сам по себе? И ушел, говоришь, в каком-то направлении… Может, он один натворил все?

― Может, Алена… — устало согласился Сергей. — Если бы не разные «если». Если бы, например, он шел не в сторону урмана, где топь и где ни одна собака не возьмет следа! — Похвалился: — Кроме меня… Если бы кто-то, например, не стянул ночью лодку, когда ты сама знаешь, что было… — Сергей досадливо помолчал. — Может, святой и был бы один, если бы мы сами не видели тогда двоих!.. Что зря гадать?

Алена долго ковыряла вилкой полуразвалившийся вареник. Потом отложила вилку. Попросила у него золотинку. Он дал. И она стала разглядывать ее, поворачивая то одной стороной, то другой.

Он спросил помолчав:

― Алена, ты сильно любишь его?..

Она подняла на него глаза. И сначала они были сухими, но вместе с тем, как откуда-то из глубины, в лице ее нарастало напряжение, их заволокла влага. Потом они стали совсем мокрыми.

― Это я так, — смешался Сергей. — Не мое дело, конечно. Ты извини…

Он испугался, что она заплачет, — он еще никогда не видел ее плачущей. Но глаза ее так же медленно высохли, когда сошло с лица напряжение.

Отодвинув тяжелый табурет, она встала, отошла к окну и, сорвав рябиновый листок, закусила его.

В спортивном костюме она всегда становилась естественнее, а может, привычней Сергею. Теперь он этого не нашел.

― Ты очень переменилась, Алена…

― Чем? — спросила она.

― Не знаю… Всем.

― Глупее стала?

― Нет… Но, когда ты зашла за мной в Сосновске, ты была другая. Там все казалось проще.

― А ты не меняешься? — спросила Алена.

Сергей шевельнул плечами.

― По-моему, нет.

― Очень плохо… — сказала Алена. — Я, Сережка, давно переменилась, только никто не замечал этого… — не то похвалилась, не то пожаловалась она.

Наступило молчание тоскливое и неуютное.

Алена спросила:

― Куда мы сейчас?

Сергей отодвинул от себя тарелки, хлеб, как бы освобождаясь от непрошеной вялости, что снизошла на него в молчании.

― Сначала к Федоровне. Потом по старым адресам. Это наши главные адреса, Алена. Других у нас нет.

* * *

Жила Федоровна в том дальнем конце деревни, откуда через кедровник было рукой подать до усадьбы хромой Татьяны.

На стук щеколды лениво зарычал от курятника большой сонный пес. Но не тявкнул и даже головы не поднял.

Федоровна, выйдя на крыльцо, пристрожилась, однако:

― У, ты! Нечистый…

Пес приоткрыл один, в рыжей опалине глаз и задремал снова.

Федоровна выскочила во двор в том же платочке с выцветшим голубым горошком по белому полю, в той же просторной юбке до щиколоток, в каких наведывалась к тетке Валентине Макаровне.

Время было раннее, если судить с точки зрения горожан. Но в Никодимовке утро начиналось, как положено, с восходом. Зять и дочка Федоровны ушли на работу, внук подался рыбачить, и она рада была гостям. Всполошилась для порядка:

― Ай никак с Валюшкой издеялось что!..

― Тетя Валя в Южном, ничего с ней не случилось, — успокоила ее Алена. — Мы были на пожарище, зашли просто так.

Объяснение это выглядело малоубедительным, но Федоровну удовлетворило вполне. Она пригласила гостей в избу.

По двору безалаберно суетился большой выводок белых гребешкастых цыплят. Они безбоязненно мельтешили у самых лап дремлющего пса. И в этом его снисходительном благодушии сильного по отношению к слабым было что-то привлекательное.

Пропуская гостей вперед, Федоровна остановилась между крыльцом и собакой. Это диктовалось требованиями ритуала — отнюдь не осторожностью.

В доме Сергей, припомнив категорическое утверждение Федоровны, что бога нет, невольно посмотрел в угол. Однако на месте икон висел портрет самой хозяйки, какой она была лет двадцать-тридцать назад.

Федоровна усадила гостей за стол.

Разговор повела Алена: нашла где согласиться, а где и возразить Федоровне в суждениях о Лешке, о тетке Валентине Макаровне, о молодом поколении и старом, о жизни вообще… Когда обязательные темы иссякли, она тем же нейтральным голосом спросила:

― Бабушка, вы говорили тогда у тети Вали, что видели в усадьбе, ну… одноверца бабки Татьяны… Вчера вспоминали вас. А Сережа знал одного человека… Он тут на тысячу километров всех знает. Может, знакомый его? Какой он?

Федоровна даже глазом не моргнула, что поняла цель их прихода, не поинтересовалась, зачем вдруг понадобился им старовер.

― Да ить ране-то сказывали мне — я и не кумекала, что к чему. Мало ли говорят? А туточки иду с озера аккурат, прожулькала кой-что, с тазиком, значица. Глядь: ктой-то за ворота к Татьяне-то! Мужик — не мужик. Смекаю про себя: хроменькая-то, царствие ей небесное, не одна, видать, с богом-то хороводит. А мне до зарезу рушилка нужна была. Спрошу-ка, однако, у Татьяны — и следом. Она — в кухоньке своей, а энтот выззрился на меня дьяволом посередь двора! Какой?.. Да ить как сказать… Рыжий! Лохматющий. А от тут, однако, родимое, кажись. — Федоровна показала на лоб около виска. — Росточку среднего так… Зенки нехорошие. Одетый? Да ить как все мужики: сапоги, ватник… На голове?.. Да патлы-то запомнила… А что кемелек какой, может, в руках держал… Однако прихрамывал ить! — вспомнила Федоровна. — Как Татьяна-то выглянула — он в избу от меня…

― В избу? Или в кухню Татьянину? — вмешался Сергей.

― Не скажу, однако… — растерялась Федоровна. — Что к крыльцу, а там я уж не видела…

― Да это неважно, — вступилась за нее Алена. — Тебе ж это все равно? — спросила она Сергея. — Похож?

― Тот, в Кирасировке, чернявый был… — засомневался Сергей.

Алена ловко перевела разговор на дочь и зятя Федоровны.

Прощаясь, несколько раз извинились. Федоровна успокоила:

― Ничо, ничо. Валюшка возвернется — передайте мне…

За воротами Алена выжидающе посмотрела на Сергея. Но ему нечего было сказать.

* * *

Экономя время, за веслами к Антошке не пошли.

Вдвоем вытащили кирасировскую лодку на траву, перевернули, чтобы не вычерпывать воду, и скоро оттолкнулись от берега.

Алену Сергей усадил на середину, сам расположился грести в корме. Сначала Алена уселась лицом к нему, потом развернулась на скамейке и стала глядеть вперед.

После вчерашнего разговора с Геной Сергей предпочел бы отправиться на заимку один, тем более что Алену могли ждать в Южном. Она без лишних объяснений воспротивилась.

Оба спешили теперь. И тем неожиданней для Сергея прозвучало ее требование остановить лодку, когда позади остался тростник. Объяснила:

— Я нарву кувшинок…

Сергей развернул лодку бортом к берегу. С вертлявой дощечкой, что заменяла весло, он освоился накануне, и лодка слушалась его.