Несусветный эскадрон - Далия Трускиновская

Краем глаза она заметила меж пары широко расставленных уланских ног в грубых сапогах физиономию Пичука. Братец подобрался совсем близко и скроил веселую гримаску.

Цыганочка поняла, что дело спасения гусара сдвинулось с мертвой точки. И мгновенно перестала видеть лицо сводного братца. И блеск позументов на черных мундирах, и лица, и глаза – все на свете для нее пропало. Танец владел ею, танец, вдруг озарившийся не ожиданием счастья, а самим счастьем.

Постепенно Рингла расширяла круги, по которым носилась, всплескивая рваными юбками, и круги эти перемещались все дальше и дальше от повозки Паризьены. Завороженные уланы не замечали, что следуют за очарованной цыганочкой, потому что даже на их жесткие, как подошвы кавалерийских сапог, души подействовала в этот вечер ее самозабвенная пляска. Древняя пылкая кровь заговорила – женским лукавством, женской страстью дышали движения и улыбки, женская сила была в быстрых выкриках девочки.

И намного ли старше была ее мать, когда впервые кинулась в такую же пляску?

Возле повозки тем временем разворачивались такие беззвучные события.

Первым пошел на дело великий конокрад Пичук. Он ловко отвязал от борта повозки и отвел к отцу серого Аржана и гнедую Фортуну. Потом он прокрался под повозку и поскребся в дно. Гусар не отвечал. Пичук попробовал позвать его – и с тем же успехом.

– Стой! – крикнул вдруг Карл.

Никто, естественно, не встал, а Пичук затаился.

– Тебе послышалось, – проворчал Ханс. – Никого тут нет.

– Может, и нет, а вот ветки только что шелестели.

– Шелестели, – согласился Карл. – Птица на ночь устраивалась.

Пока они переговаривались, Пичук змейкой выскользнул и нырнул в кусты.

Услышав странную новость, Адель потеряла всякое самообладание от великого беспокойства.

– Он без сознания, он умирает! – убежденно шептала маркитантка. – Клянусь пузом святого Гри, он умирает!..

Мач не находил, чего бы возразить. Все-таки Адель была взрослой, немало повидавшей, умной женщиной, с которой не шли ни в какое сравнение его деревенские тетушки. И парень был склонен верить безоговорочно каждому ее слову. Смерть синеглазого гусара, с одной стороны, сильно огорчила бы его. А с другой – вся компания, убедившись в этом несчастье, могла бы спокойно убираться в безопасное место, и риск бы окончился…

А вот Ешка сразу догадался о причине такого буйного волнения. Покачал он головой и недовольно посопел, пока Адель причитала, а Мач поддакивал. Но время не стояло на месте…

– Ну, так что же будем делать? – грубовато спросил цыган. – Тело, что ли, вызволять?

– А сумеем ли? – усомнился Мач. – Они ведь даже за шалью Адель в повозку не пустили. Как же мы заберем… тело?..

– Вместе с повозкой, дурень, – лаконично объяснил Ешка.

Адель оживилась.

– Может, еще не поздно. Там всего двое часовых, – куда спокойнее сказала она. – Одного я беру на себя.

– Ты? – ушам своим не поверил цыган.

– Я десять лет с полком разъезжаю, получше любого лазутчика знаю, как часового снимать. Думаешь, я в разведку не ходила? – усмехнулась Адель.

Цыган вместо ответа горестно вздохнул, начиная понимать, на какие трудности может напороться его внезапная страсть.

– Пойдем, – позвала его Адель. – Знаешь, как это делается?

Опозориться перед ней Ешка никак не мог.

– Просто это делается, – буркнул цыган, доставая из-за голенища нож.

Мач шагнул было следом за ними. Они одновременно обернулись.

Мач там и окаменел от спокойного взгляда Адели и строгого лица Ешки.

– Держи здесь лошадей, – велела маркитантка. – Фортуна моя, Фортуна, сестричка!..

Она шагнула к гнедой кобылке, та потянулась к хозяйке, и Адель поцеловала ее прямо в бархатный храп. А потом вместе с цыганом исчезла во мраке.

– Ничего, – сказал Пичук. – Тятька справится. Он сильный. Он бы в таборе бароном был, если бы его не прокляли.

– А если они не справятся? – безнадежно спросил Мач.

– Тогда у нас Рингла за старшую будет, и мы опять к табору пристанем, – отвечал Пичук. – Может, даже мамку найдем.

От спокойствия, с каким цыганенок сказал это, Мачу нехорошо сделалось. Он хотел было отчитать мальчишку за жестокосердие и равнодушие к судьбе родного отца, но вдруг сообразил – Ешка и так ведь каждый день рисковал не только спиной, но и жизнью, овечьего вора крестьяне могли, поймав, попросту забить. И он, зная такую особенность своего ремесла, заранее научил детей, что им делать, если он однажды не вернется.

Вскоре кусты затрещали и Ешка торопливо вывел под уздцы запряженную в повозку кобылу. Адель с пистолетом шла сзади, все время оборачиваясь.

– Держи! – велел Ешка Пичуку, и тот вцепился в оголовье кобылы. Сам же Ешка подошел к Адели, молча забрал у нее пистолет, взял двумя руками и уставил во мрак тропы, по которой они пригнали повозку маркитантки. Адель молниеносно и без единого слова кинулась в повозку.

– А часовые? – спросил Мач.

– Может быть, и очухаются, – не оборачиваясь, сказал Ешка.

Тут из повозки с мертвым телом донеслась довольно громкая, но совершенно неисполнимая команда:

– По трое в ря-ад!.. На-ли-ва…

Судя по тому, как оборвалась эта лихая команда, рот поручика Орловского был запечатан ладонью Паризьены.

– Ах, дьявол тебя истреби, тысяча чертей тебе в глотку и столько же в задницу! – негромко, но с большим чувством произнесла она. – Нашел место и время, разрази тебя гром небесный вместе с потрохами!

– Жив? – радостно спросили хором Мач и цыган.

– Жив и пьян! – возмущенно ответствовала Адель. – Он до бутылок с анжуйским вином и с коньяком докопался!

Между белевшими во мраке полотнищами появилась голова в красном тюрбане, а вслед за ней и другая – заспанная, взъерошенная, усатая. Адель за шиворот выволокла красавца-гусара из повозки.

Он бурчал и пытался отмахнуться.

Мач подставил плечо – и Сергей Петрович так и остался висеть на этом крепком плече, перебирая ногами и делая левой рукой какое-то сложные жесты. Его правую руку Мач перекинул через свою шею.

– А что ему еще оставалось делать? – резонно спросил Ешка. – Не помирать же трезвым.

– И знал же, где копать! – изумилась Адель. – Там рядышком пистолеты лежали и карабинчик. Так нет же! Коньяк нашарить – это вы все мастера, а на карабине с пистолетами выспитесь и не заметите!

Адель сунулась обратно в повозку и приподняла край старой попоны, сложенной вдвое и служившей тюфячком. Под ней, даже не на самом дне, и хранился арсенал маркитантки.

– Держи! – сказала она, кидая карабин Ешке. – И кобылу выпрягайте.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});