Стихотворения и поэмы - Николай Заболоцкий

НОВЫЙ БЫТ

Восходит солнце над Москвой,Старухи бегают с тоской:Куда, куда идти теперь?Уж Новый Быт стучится в дверь!Младенец, выхолен и крупен,Сидит в купели, как султан.Прекрасный поп поет, как бубен,Паникадилом осиян.Прабабка свечку зажигает,Младенец крепнет и мужаетИ вдруг, шагая через стол,Садится прямо в комсомол.

И время двинулось быстрее,Стареет папенька-отец,И за окошками в аллееИграет сваха в бубенец.Ступни младенца стали шире,От стали ширится рука.Уж он сидит в большой квартире,Невесту держит за рукав.Приходит поп, тряся ногами,В ладошке мощи бережет,Благословить желает стенки,Невесте крестик подарить.«Увы, — сказал ему младенец,—Уйди, уйди, кудрявый поп,Я — новой жизни ополченец,Тебе ж один остался гроб!»Уж поп тихонько плакать хочет,Стоит на лестнице, бормочет,Не зная, чем себе помочь.Ужель идти из дома прочь?

Но вот знакомые явились,Завод пропел: «Ура! Ура!»И Новый Быт, даруя милость,В тарелке держит осетра.Варенье, ложечкой носимо,Шипит и падает в боржом.Жених, проворен нестерпимо,К невесте лепится ужом.И председатель на отвале,Чете играя похвалу,Приносит в выборгском бокалеВино солдатское, халву,И, принимая красный спич,Сидит на столике кулич.

«Ура! Ура!» — поют заводы,Картошкой дым под небеса.И вот супруги, выпив соды,Сидят и чешут волоса.И стало всё благоприятно:Явилась ночь, ушла обратно,И за окошком через мигПогасла свечка-пятерик.

1927

ДВИЖЕНИЕ

Сидит извозчик, как на троне,Из ваты сделана броня,И борода, как на иконе,Лежит, монетами звеня.А бедный конь руками машет,То вытянется, как налим.То снова восемь ног сверкаютВ его блестящем животе.

1927

НА РЫНКЕ

В уборе из цветов и крынокОткрыл ворота старый рынок.

Здесь бабы толсты, словно кадки,Их шаль невиданной красы,И огурцы, как великаны,Прилежно плавают в воде.Сверкают саблями селедки,Их глазки маленькие кротки,Но вот, разрезаны ножом,Они свиваются ужом.И мясо властью топораЛежит, как красная дыра,И колбаса кишкой кровавойВ жаровне плавает корявой,И вслед за ней кудрявый песНесет на воздух постный нос,И пасть открыта, словно дверь,И голова, как блюдо,И ноги точные идут,Сгибаясь медленно посередине.Но что это? Он с видом сожаленьяОстановился наугад,И слезы, точно виноград,Из глаз по воздуху летят.

Калеки выстроились в ряд.Один играет на гитаре.Ноги обрубок, брат утрат,Его кормилец на базаре.А на обрубке том костыль,Как деревянная бутыль.

Росток руки другой нам кажет,Он ею хвастается, машет,Он палец вывихнул, урод,И визгнул палец, словно крот,И хрустнул кости перекресток,И сдвинулось лицо в наперсток.

А третий, закрутив усы,Глядит воинственным героем.Над ним в базарные часыМясные мухи вьются роем.Он в банке едет на колесах,Во рту запрятан крепкий руль,В могилке где-то руки сохнут,В какой-то речке ноги спят.На долю этому героюОсталось брюхо с головоюДа рот, большой, как рукоять,Рулем веселым управлять.

Вон бабка с неподвижным окомСидит на стуле одиноком,И книжка в дырочках волшебных(Для пальцев милая сестра)Поет чиновников служебных,И бабка пальцами быстра.

А вкруг — весы, как магелланы,Отрепья масла, жир любви,Уроды, словно истуканы,В густой расчетливой крови,И визг молитвенной гитары,И шапки полны, как тиары,Блестящей медью. НедалекТот миг, когда в норе опаснойОн и она — он пьяный, красныйОт стужи, пенья и вина,Безрукий, пухлый, и она —Слепая ведьма — спляшут милоПрекрасный танец-козерог,Да так, что затрещат стропилаИ брызнут искры из-под ног!

И лампа взвоет, как сурок.

1927

ИВАНОВЫ

Стоят чиновные деревья,Почти влезая в каждый дом.Давно их кончено кочевье,Они в решетках, под замком.Шумит бульваров теснота,Домами плотно заперта.

Но вот все двери растворились,Повсюду шепот пробежал:На службу вышли ИвановыВ своих штанах и башмаках.Пустые гладкие трамваиИм подают свои скамейки.Герои входят, покупаютБилетов хрупкие дощечки,Сидят и держат их перед собой,Не увлекаясь быстрою ездой.

А там, где каменные стены,И рев гудков, и шум колес,Стоят волшебные сиреныВ клубках оранжевых волос.Иные, дуньками одеты,Сидеть не могут взаперти.Прищелкивая в кастаньеты,Они идут. Куда идти,Кому нести кровавый ротик,У чьей постели бросить ботикИ дернуть кнопку на груди?Неужто некуда идти?

О мир, свинцовый идол мой,Хлещи широкими волнамиИ этих девок упокойНа перекрестке вверх ногами!Он спит сегодня, грозный мир:В домах спокойствие и мир.

Ужели там найти мне место,Где ждет меня моя невеста,Где стулья выстроились в ряд,Где горка — словно Арарат —Имеет вид отменно важный,Где стол стоит и трехэтажныйВ железных латах самоварШумит домашним генералом?

О мир, свернись одним кварталом,Одной разбитой мостовой,Одним проплеванным амбаром,Одной мышиною норой,Но будь к оружию готов:Целует девку — Иванов!

1928

СВАДЬБА

Сквозь окна хлещет длинный луч,Могучий дом стоит во мраке.Огонь раскинулся, горюч,Сверкая в каменной рубахе.Из кухни пышет дивным жаром.Как золотые битюги,Сегодня зреют там недаромКовриги, бабы, пироги.Там кулебяка из кокетстваСияет сердцем бытия.Над нею проклинает детствоЦыпленок, синий от мытья.Он глазки детские закрыл,Наморщил разноцветный лобикИ тельце сонное сложилВ фаянсовый столовый гробик.Над ним не поп ревел обедню,Махая по ветру крестом,Ему кукушка не певалаКоварной песенки своей:Он был закован в звон капусты,Он был томатами одет,Над ним, как крестик, опускалсяНа тонкой ножке сельдерей.Так он почил в расцвете дней,Ничтожный карлик средь людей.

Часы гремят. Настала ночь.В столовой пир горяч и пылок.Графину винному невмочьРасправить огненный затылокМясистых баб большая стаяСидит вокруг, пером блистая,И лысый венчик горностаяВенчает груди, ожиревВ поту столетних королев.Они едят густые сласти,Хрипят в неутоленной страстиИ, распуская животы,В тарелки жмутся и цветы.Прямые лысые мужьяСидят, как выстрел из ружья,Едва вытягивая шеиСквозь мяса жирные траншеи.И, пробиваясь сквозь хрустальМногообразно однозвучный,Как сон земли благополучной,Парит на крылышках мораль.

О пташка божья, где твой стыд?И что к твоей прибавит честиЖених, приделанный к невестеИ позабывший звон копыт?Его лицо передвижноеЕще хранит следы венца,Кольцо на пальце золотоеСверкает с видом удальца,И поп, свидетель всех ночей,Раскинув бороду забралом,Сидит, как башня, перед баломС большой гитарой на плече.

Так бей, гитара! Шире круг!Ревут бокалы пудовые.И вздрогнул поп, завыл и вдругУдарил в струны золотые.И под железный гром гитарыПодняв последний свой бокал.Несутся бешеные парыВ нагие пропасти зеркал.И вслед за ними по засадам,Ополоумев от вытья,Огромный дом, виляя задом,Летит в пространство бытия.А там — молчанья грозный сон,Седые полчища заводов,И над становьями народов —Труда и творчества закон.

1928

ФОКСТРОТ