Серебряные звезды - Тадеуш Шиманьский

Когда мы находились в десятке метров от цели нашей атаки, я увидел первых немцев. Даю по ним очередь из автомата, а затем швыряю гранату. Под руку попадает противотанковая. Оглушительный взрыв — и я бросаюсь вперед. Еще один прыжок — и мы в окопе. В некоторых стрелковых ячейках остались трупы фашистских солдат. Кое-кому из гитлеровцев удается скрыться на противоположной стороне канала. Во время атаки погибло несколько наших бойцов, в том числе и Кривонос. Прыка был ранен в руку.

* * *

12 октября. Утром меня ранило, а уже несколько часов спустя я лежу в медсанбате дивизии. Большой осколок снаряда попал в левое колено и теперь торчал в самой середине коленной чашечки. Один из бойцов наложил временную повязку, а потом меня отнесли туда, где мы получали питание. Там сестра сделала мне укол против столбняка, и санитарный автомобиль доставил меня в санбат, где врачи наложили повязку на ногу, а заодно и на шею. Теперь я лежал совершенно беспомощный, не мог шевельнуть ни ногой, ни головой.

В санбате меня навестила мать. Я увидел ее, когда она вошла и медленно двинулась между койками, вглядываясь в лица раненых. Она посмотрела и на меня, но прошла мимо. У меня ком подступил к горлу. Значит, я так изменился, что меня не узнает даже родная мать. Я поднял руку и позвал ее. Она заметила, что виски у меня поседели. Я утешал ее, что рана несерьезная, а от изменения цвета волос еще никто не умирал. Главное, что я остался жив.

Меня привезли в полевой подвижной госпиталь Советской Армии номер 616. Мы лежали в большом цехе какого-то промышленного предприятия, расположенного в лесу. В просторном помещении нас было, пожалуй, более двухсот раненых — советских и польских солдат. Некоторые были забинтованы с головы до ног и напоминали большие куклы. Койки были установлены рядами и сдвинуты по две. Между каждой парой — узкие проходы. Койки застелены белоснежным бельем.

У меня подскочила температура. Нога распухла и страшно болела. В соседнем помещении находилась операционная. Там делали и перевязки. Меня принесли на первую перевязку, когда на одном из столов молодому бойцу ампутировали ногу. Один из врачей посмотрел на меня и произнес: «Надо резать». Хотя он говорил по-русски, я понял смысл его слов и замотал головой: не соглашаюсь, мол. Ногу снова забинтовали, меня отнесли в палату. Эту ночь я не мог заснуть. Тогда мне шел восемнадцатый год, и я не представлял себе жизни без ноги.

Утром состоялся повторный осмотр с участием еще нескольких врачей. Я понимал не все из их разговора, однако обратил внимание на женщину-врача, которая говорила громче всех. Сидевший рядом со мной раненый, владевший русским языком, сказал мне, что она возражает против немедленной ампутации. Докторша повторяла, что следует подождать два-три дня и уже потом решать вопрос об операции.

Я готов был многое дать, чтобы не терять ногу. Чувствовал себя немного лучше, а при очередной перевязке заметил, что синева исчезла и кожа вокруг раны стала густого красного цвета. Докторша, которая возражала против ампутации, несколько раз приходила ко мне и спрашивала, как я себя чувствую. Впрочем, понять ее до конца я не мог: слабо знал русский язык. Ночью трудно было заснуть из-за стонов раненых. Время от времени кто-нибудь начинал кричать или звать медсестру. Утром с соседней койки унесли тело умершего бойца, а днем его место занял солдат, раненный в руку. Оказалось, что его ранило под Яблонной во время контратаки немцев.

Вскоре в госпиталь приехали товарищи из его части и привезли Крест Храбрых, которым его наградили за уничтожение немецкого танка. Раненый очень удивился и все никак не мог понять, о чем говорят приехавшие, так как не допускал, что подбил танк: он потерял сознание сразу после того, как бросил гранату.

* * *

После выписки из госпиталя меня направили в батальон выздоравливающих 1-й армии, поскольку рана еще не совсем зажила.

Перед отъездом я зашел к докторше и от всего сердца поблагодарил ее. Я вызубрил по-русски свою «речь», но, произнеся «Спасибо, вам, товарищ врач, за то, что я имею ногу и за то, что вы…», от волнения забыл, что же говорить дальше, и закончил уже по-польски. С уважением поцеловав руку докторше, я покинул госпиталь, провожаемый ее дружеской улыбкой.

Батальон выздоравливающих был расквартирован в поселке Свидер в домиках, разбросанных в засыпанном снегом лесу. До Вислы — до линии фронта — было около трех километров.

* * *

После полного выздоровления я был направлен в 3-й запасной пехотный полк, где должен был получить направление во фронтовую часть. Полк размещался в лесу около деревни Воля-Карчевска. Доложив о своем прибытии, я пошел вместе с новыми товарищами в землянку.

Зима стояла морозная, снежная. В нашей землянке постоянно топились две печурки — одна у входа, другая в глубине. Я пристроился у второй. По обе стороны от входа вдоль стен землянки были устроены нары, сбитые из досок и прикрытые кусками брезента. На них мы и спали, укрываясь шинелями.

Вместе с тремя бойцами я получил приказ охранять склад у варшавского шоссе. Жили мы в автоприцепе, который был снят с колес и установлен рядом с дорогой. Внутри прицепа с трудом помещались койки с матрацами, стол и железная печурка. С питанием особых хлопот не было: каждые несколько дней нам привозили провиант из части, да и со склада, который мы охраняли, также кое-что перепадало.

Старшим в нашей маленькой группе назначили капрала Бронека Семпа, цыгана. Гуменюк был родом с Тернопольщины, Петрек Вербилович — из-под Вильнюса. Все трое были старше меня.

Однажды ночью шоссе неподалеку от нас ожило. Двигалась крупная советская пехотная часть и большое количество артиллерии. На людях были белые маскировочные халаты. Видимо, проводилась крупная перегруппировка войск.

Началось на рассвете… Земля вздрагивала, а издалека доносились глухие отзвуки разрывов. На большой высоте на запад летели эскадрильи самолетов.

Через несколько часов до нас дошла весть, что советские войска на Висле перешли в наступление. В последующие дни линия фронта начала быстро передвигаться на запад. Это был пролог последнего этапа войны. Неумолимо приближался конец гитлеризма.

17 января перешла в наступление и наша 1-я армия. В январе удивительно быстро были освобождены Радом, Варшава, Кельце, Краков, Лодзь, Кутно, Влоцлавек, Гнезно, Иновроцлав и Быдгощ.

Все остальные дела отошли на второй план. Я лишь успевал записывать даты и названия освобождаемых городов.

Вскоре мы проходили через Варшаву. Столица была разрушена до основания, в центре города и в районе Воли развалины домов представляли собой одну каменную пустыню. Несмотря на то что после восстания прошло уже несколько месяцев, в воздухе еще чувствовался запах гари. Жителей в городе не было, а руины покрывал белый саван — снег. Все это потрясало до глубины души. Забыть увиденное тогда трудно…

* * *

Теперь я служил в минометной роте 2-го батальона 10-го пехотного полка. За двенадцать дней наша часть прошла более четырехсот километров, преодолевая стужу, метели и снежные заносы. Позади остались Прушкув, Анджеюв, Борухово, Яроново, Быдгощ — города, где мы делали привалы. В последний день января наш полк находился под Венцборком и Злотувом.

Как следовало из надписи на дорожном указателе, мы приближались к городку Ястрове. Внезапно нас обстреляли из орудий и пулеметов. В окрестных лесах оказалось много хорошо замаскированных опорных пунктов противника — укрытий, окопов и даже дотов. В условиях пересеченной лесистой местности подавлять их было очень трудно. На снегу наши фигуры были отчетливо видны: белых маскировочных халатов мы не имели.

Ястрове был освобожден. В течение двух дней мы вели бои за этот город, сначала в лесах южнее, а затем на его улицах. Немцы ожесточенно сопротивлялись, приходилось штурмовать один за другим опорные пункты. Мы помогали бойцам огнем своих минометов.

Труднее всего приходилось при оборудовании позиций. Для каждого миномета выкапывалась круглая яма глубиной около полуметра. Затем отдельные гнезда соединялись ходами сообщения. Иногда удавалось использовать естественные укрытия на местности или среди строений.

После взятия Ястрове удалось несколько часов отдохнуть. В тыл потянулись колонны пленных. Это были в основном старики или безусые юнцы, из которых гитлеровцы формировали так называемый фольксштурм, собирая последние резервы. Немцы, очевидно, не ожидали, что мы так быстро овладеем Ястрове: в тот день они еще сбрасывали с самолетов над городом продовольствие и оружие.

* * *

Мы вели упорные бои с противником на подступах к местечку Надажице, после которых обосновались в лесу неподалеку от этого городка. Местность оказалась болотистой, удобной для обороны. Немцы заблаговременно построили полосу укреплений с большим количеством скрытых огневых точек. Бойцы пробирались между деревьями, так как все просеки и лесные дороги находились под прицельным огнем пулеметов противника. Нам пришлось на руках переносить через реку Пила боеприпасы, снаряжение и даже повозки, поскольку мостов не было. Негде было высушить мокрую одежду. Все промерзли до костей, и, если бы не радостное возбуждение, вызванное боевыми успехами, наверняка не один оказался бы на больничной койке.