Кучум (Книга 1) - Вячеслав Софронов

Быстрее всех кружится главный шаман. В руке у него самый тяжелый бубен. Он слышен на самом верхнем небе. Главный бубен.

-- За кем ты пришел?! -- спрашивает главный шаман.

-- Шел!!! Шел!!! Шел!!! -- вторят все.

-- Кого возьмешь?! -- громче кричит шаман.

-- Ешь!!! Ешь!!! Ешь!!! -- подхватывают все.

-- Где они?! -- быстрее кружится главный шаман.

-- И!!! И!!! И!!! -- выдыхает круг.

-- Вот они!!! -- кричит шаман и бросается из круга. Вскочили на ноги. Смотрят кругом. Ждут, куда укажет шаман. Бежит шаман к дереву. Кружится вокруг священного дерева, ищет, на кого бог войны указал, за кем он пришел. Нашел шаман, кого искал. Закричал громко, призывно. Стоит привязанный к дереву молодой степняк. Молчит. Взяли его в плен вчера. Сегодня к дереву привели. На него указал бог войны, за его душой пришел. В руке у шамана нож. Поднимает он нож высоко. И мелькает нож в его руке и в грудь молодую упирается. А из груди его шаман достал сердце. Живое сердце. Сердце... Возьми, бог войны, что просил. Возьми его. Оставь нам удачу... Дай силы. Дай мужество. Дай победу. Победу. Победу. Победу!!! Мы твои дети. Ты нас охранял. Сохрани нас!!! Оборони от врага. Порази врага в сердце. Пусти его кровь!!!

Капает кровь из руки шамана... Сжимается рука в кулак... капает кровь... Берут воины копья, стрелы, сабли. Протягивают их к шаману... Железо чует запах крови. Железо помнит кровь врага. Оно узнает завтра врага, найдет врага. Поразит насмерть. Смерть... Смерть...Смерть...

Нагибается каждый сибирский воин к земле священного холма. Берет горсть священной земли. Нагибается воин к костру священному. Берет горсть пепла священного. Смешивает пепел с землей. Кладет в ладанку. Вешает кожаную ладанку к себе на грудь. Береги тепло от священного костра, человек. Береги, воин, землю священную на груди... Дает большой шаман амулеты из когтей медвежьих, росомашьих, вороньих. Носите, воины, амулеты. Храни вас амулеты. Принесите победу...

Устали воины от пляски. Попадали шаманы от пляски на землю. Нельзя шамана тревожить. Надо воину отдохнуть перед боем...

Разошлись все по своим становищам с верой в победу. Варят в котлах мясо молодых жеребят. Пьют воины бузу и кумыс, дающие силу и храбрость. Поют воины песни у своих костров. Мужские песни поют. Верят в победу.

Едигир с Бек-Булатом не пошли от священного костра в лагерь. Догорает костер, постреливает угольками, подмигивают стоглазые головни. Молчат ханы. Глядят на огонь. Думают о своем.

-- Тебе утром лучше ехать в столицу,-- тихо говорит Едигир.

-- Отчего так,-- дернулся Бек-Булат в его сторону,--не доверяешь?

-- Если бы не доверял, то возле себя оставил,-- усмехается старший брат,-- в Кашлыке женщины, дети да пять десятков воинов. Рябой Hyp здесь нужен. Кого туда отправлять -- не знаю...

Помолчали чуть. Бек-Булат вздохнул и согласился:

-- Ладно, видимо, так и придется поступить. Ты старший. Да...

Слышны от костров в лагере песни. Поют воины о грозном Маре, что пошел в набег, а дома оставил жену с молодым табунщиком. Через пять лет пришел из набега, а в юрте сидят пять сыновей его и кричат: "Папа". Не ходи, грозный Map, в долгие набеги, не оставляй молодую жену в одиночестве...

-- Видишь,-- Едигир кивнул головой туда, где невидимые в темноте пели воины о грозном Маре,-- и они о том же. Надо кому-то и дома быть.

-- Все, решили,-- жестко отрезал Булат, все же обиженный участью охранника,-- поутру еду.

Едигир, чтобы как-то переменить разговор, поинтересовался у брата:

-- От Зайлы-Сузге вестей никаких не было?

Бек-Булат вздрогнул, будто кто плетью огрел, и его красивое, чуть удлиненное тенями лицо, помрачнело.

-- Нет... Не было...-- И через паузу.-- И... видно не будет уже.

-- Почему ты так говоришь, брат?

Булат поворошил палочкой в костре. Взвились искорки в небо. Затанцевали над ханами.

-- Сон мне был вчера...

-- И что за сон?-- Едигир удивился, что Булат, обычно и шаманам не всегда доверяющий, вдруг заговорил о сне своем.

-- Зайла-Сузге моя во сне приходила... Прощалась...-- Видно было, что он говорит с трудом, подыскивая каждое слово, и слезы душат его.

-- Просила прощения, что покинула городок без меня. Говорит, что пошла к брату, чтобы остановить его от нападения на наши земли. Только не послушал он ее, а закрыл в своем шатре... Вот...

Едигир сидел, удивленный той глубиной страданий, что отразилась на лице Булата. Он и не подозревал, что брат будет столь сильно переживать утрату Зайлы.

-- Успокойся, брат,-- положил он руку ему на плечо,-- вот разобьем завтра войско этого степного шакала, прогоним обратно и освободим Зайлу. Никуда она не денется. Все будет хорошо.

-- Не одолеть нам его,-- мрачно ответил Булат,-- не затем он пришел под самую столицу, чтобы обратно бежать. Они будут драться насмерть.

-- А мы? А наши воины разве не будут драться?

-- Будут, да не так,-- с горячей уверенностью возразил тот,-- или ты своих нукеров плохо знаешь? Они хороши в набеге: ударят, схватят и обратно, А где упорство нужно, когда раз за разом вставать с земли и снова на врага бросаться, -- то не для них. У нас даже борьба на кушаках как проходит? Бросил противника на землю и победил, А у сартов знаешь как дерутся? До тех пор, пока на ноги один встает -- все дерутся. Сколько сил есть.

-- Ну, я не знаю, как все, а я буду драться, пока на ногах стоять смогу,-- раздраженно ответил Едигир.

-- Да в тебе я не сомневаюсь, а все эти беки... ханы? Им, думаешь, охота сгинуть тут за твою славу? Нет. Ушло наше время...

-- Да о чем ты говоришь? Или ты струсил? Бек-Булат встал на ноги, пошевелил чуть плечом и, тяжело вздохнув, ответил брату, как малому дитю:

-- Эх, Едигир, Едигир... Пока ты по охотам скакал да за степняками гонялся, думаешь, я тут без дела сидел?

В то время к костру от лагеря кто-то подошел, и Бек-Булат тут же смолк, резко повернувшись, положил руку на кинжал.

-- Я это...-- прозвучал сиплый голос Рябого Нура.-- Не помешал?

-- Нет, нет. Не помешал,-- отозвался Едигир.-- Послушай, о чем брат мой говорит. Может, ты убедить его сумеешь.-- Hyp присел на корточки рядом и, подняв голову, перевел взгляд на Бек-Булата.

-- Так я о чем говорю,-- продолжал тот,-- у меня наушники были на каждом празднике, в каждом улусе, в каждом становище. Вначале они сообщали, что все беки довольны и нас с братом хвалят. Не поверил я им, Напоил как-то крепко. Тут они и разоткровенничались. Почитай, что ни один бек о нас доброго слова не говорит. Понимаешь? И про Соуз-хана я знал, что тот с бухарскими сартами снюхался. И про Сенбахту, и... он махнул рукой и замолчал.

-- Так что ж ты молчал?! Брат?! -- Едигир также вскочил на ноги.

-- А-а-а...-- махнул он рукой,-- ну, скажи я тебе. А ты бы? Резать их начал? Вешать? И что? Ночью придушили бы в собственном шатре. И все.

Едигир задохнулся, словно глотнул кипятку.

-- Так что же делать? -- обратился он скорее к Нуру, чем к Бек-Булату.

-- Раньше надо было думать, хан,-- ответил тог,-- а завтра драться будем, и сам все увидишь... Мужайся...

Рябой Hyp встал и пошел обратно в темноту. За ним захромал и Бек-Булат, оставив Едигира одного.

ИСКРЫ ТЯСЯЧИ САБЕЛЬ

И наступил день великой битвы между народом сибирским и степняками, на эту землю без приглашения явившимися.

Под знамена хана Едигира встали сотни Мара и храброю Ебалака. От князя Епанчи прибыли две сотни конников с длинными копьями. Пришли пешие нагайцы с луками, бьющими без промаха на сто шагов. Сверкали круглыми стальными щитами карагайцы, заросшие бородами до самых глаз. С реки Ишим последними объявились лучшие метатели дротиков низкорослые терсяки. Особняком держались приплывшие в своих, устланных шкурами диких зверей, лодочках вогулы с Конды и остяки с нижнего Иртыша, люди князя Демьяна. А главная сила ополчения сибирского расположилась вокруг Едигира, то храбрецы из рода Тайбуги, поклявшиеся умереть на поле боя, но не пустить степняков в свои улусы.

Сам Едигир расположился на склоне крутого холма, где еще вчера шаманы призывали богов одержать победу над чужеземцами. Он с радостью вглядывался в ряды своих воинов, пришедших по первому его зову, чтобы сложить головы во славу и величие его.

Сплошной гомон от людских голосов, звона ратных доспехов, лошадиного ржания стоял над местом их сбора. Никто не мог устоять на месте, и непрерывное движение огромной массы людей в цветных одеждах, стальных доспехах, с разными по форме щитами напоминало волнующееся под ветром поле цветов в пору сенокоса. Каждый желал показать свою удаль и, разогнав коня, проносился вскачь, подбрасывая вверх копье.

Едигиру казалось, что не на бой, а на большой туй-праздник собрались они из дальних селений и вскоре, навеселившись и натешившись вволю, лягут на землю, чтобы отдохнуть и поспать после гулянки. А потом медленно и с песнями, усталые, разъедутся по домам.

Он встряхнул головой, чтобы прогнать это наваждение, и с удивлением отметил, что внутри нет ни страха, ни тревоги перед битвой, а наоборот, все поет и просится наружу.