Десять миллионов Рыжего Опоссума. Через всю Австралию - Луи Буссенар

— Жаль, конечно. Однако не забывайте: дома вы и так получите компенсацию за все перенесенные страдания — сэр Рид намерен обеспечить всем хорошее будущее. Хотя, разумеется, и найденное пригодится. Но пока надо раздобыть пищу. Здесь, к сожалению, ее нет.

Уже почти четыре часа пополудни, а со вчерашнего дня ни у кого во рту не было даже маковой росинки.

Покинув долину сокровищ, попадаем в эвкалиптовый лес. Деревья несколько порыжели, но в общем все еще полны живительных соков. Надрезаем корни и утоляем жажду.

Том, рыскающий повсюду, время от времени находит среди покрывающих землю листьев каких-то червей и личинок, с удовольствием их поедая. Славный старик, нетребовательный, как и все его соплеменники, переживает, что ничего пока не может отыскать для нас.

Наконец он останавливается перед высоким эвкалиптом, внимательно рассматривает кору, отходит, измеряя на глазок высоту ствола, и вдруг начинает пританцовывать, отчаянно жестикулируя.

— Опоссум, — кричит он своим гортанным голосом.

— Где ты видишь опоссума? — интересуется Сириль.

— Там. — Старик ударяет по дереву топором.

— Откуда ты знаешь?

Том пожимает плечами и показывает босеронцу царапину на коре.

— Я тоже ее видел, но, может быть, след давний или опоссум мог поцарапать кору, когда спускался…

Абориген молча показывает на несколько песчинок, прилипших к царапине; они могли остаться, только когда животное поднималось, и это неоспоримое доказательство того, что зверек все еще в дупле.

— Но как он туда забрался? — все еще недоверчиво спрашивает Сириль.

Том вытягивает свой черный и сухой палец, напоминающий солодковый корень[121], и показывает скептику примерно в двенадцати метрах от земли круглую дыру диаметром в шапку.

— Да, ты прав. Но как его оттуда извлечь? Да и весит опоссум всего два с половиной — три килограмма. На восьмерых, не говоря уж о тех, кто ждет в лагере, такого рагу явно недостаточно.

Том считает на пальцах, но в арифметике он явно не силен и потому сбивается, снова пересчитывает пальцы на обеих руках, потом на ногах и наконец говорит:

— Три, четыре, пять, еще, еще, много!

Потом наш темнокожий друг, руководствуясь правилом «acta, non verba»[122], берет топор и делает глубокую зарубку на стволе в метре от земли. Четырьмя ударами он вырубает ступеньку, забирается на нее и столь же быстро метром выше делает новую. Такой способ взбираться на высоченные деревья очень хорош, но не всякий может им воспользоваться.

Добравшись до входа в нору сумчатых, Том останавливается, наклоняется к дыре и обращается к животному с длинной речью, предупреждая, что ему будет оказана честь — поджариваться в ямке, набитой раскаленными камнями, и насытить своим вкусным мясом голодных белых людей.

Речь его, однако, ни к чему не приводит, будущее жаркое упорно прячется в глубинах эвкалипта. Старый охотник спускается на землю еще быстрее, чем поднимался, и, запустив пальцы в свои взлохмаченные седые волосы, о чем-то размышляет.

Затем наш мудрец подпрыгивает, и все понимают: он решил проблему. Том ищет камень, но ни одного не находит. Тогда, потеряв терпение, обращается к Сирилю и просит золотой слиток. Сириль, не желая выпускать самородок из рук, сопротивляется, но абориген настаивает, ничего не объясняя.

— Смотри только не потеряй, — сдается мой друг. — Знаешь, старина, я ведь тебе ссужаю деньги. Этот камушек стоит три тысячи франков.

— Раз нужно, давай побыстрее! — советую ему нетерпеливо.

— Сделай так, — произносит Том, беря самородок, — приложи ухо, когда он падает, мой надо знать, как высоко опоссум.

— Понял? — пристально смотрю на бесеронца. — Наш кормилец просит тебя приложить ухо к стволу и прислушаться, когда упадет слиток, чтобы узнать глубину дупла, и срубить дерево на нужной высоте.

— Так, так, — подтверждает старик, снова забираясь вверх по «лестнице».

— Теперь что?

— Мой бросает туда, в дыра. Вот!

Ствол оказался полым до самой земли. Том отрубает ветви справа и слева, отбивает куски коры и закрывает отверстие, чтобы зверек не выскочил, пока мы будем валить дерево.

Эвкалипт, хоть и полый, имеет почти восемь метров в обхвате, и повалить его чрезвычайно трудно. Толщина коры, по словам австралийца, более сорока сантиметров. У нас всего три топора, и понадобится более часа, чтобы проделать отверстие, в которое мог бы проникнуть человек. Поскольку нет другого выхода, работа начинается. Кора твердая, дерево старое, топор отскакивает от его тугих волокон.

Вдруг у меня возникает дерзкая идея. Запускаю руку в ягдташ[123] и нащупываю пачку патронов с разрывными пулями. Некоторое время назад я был поражен разрушением, которое они произвели. Прошу лесорубов прекратить работу и раздаю патроны.

Робартс сразу все понимает и не сомневается в успехе. Сириль подсекает в метре от земли полоску коры, по которой нужно стрелять. И вот, встав в десяти метрах от цели, поселенцы ждут сигнала.

— Огонь!

Еще не смолк грохот выстрелов, как мы уже мчимся к дереву. Ну и мощь в этих маленьких кусочках металла, весящих менее сорока граммов! На высоте в шестьдесят сантиметров и в глубину на полтора метра древесина разбита, выворочена, размельчена. Если дать залп с другой стороны, дерево наверняка упадет. Но в этом уже нет необходимости. Том пролез в дыру.

Из отверстия доносятся пронзительные крики: ликуя, охотник хватает одного, другого, третьего опоссума, не давая им удрать. В результате у нас уже килограммов десять свежего мяса для завтрака! Но возня внутри дерева усиливается.

— Кажется, нужно помочь, — говорит один из поселенцев и присоединяется к старику. Вскоре мы, прыгая от радости, как дети, насчитываем десять зверьков, предназначенных для ублажения наших желудков.

— Вот вам, МакКроули, молочные опоссумы. — Из огромной сумки особи женского пола вытаскиваю несколько детенышей величиной с крысу.

— Взрослые они или молочные — мне, дружище, безразлично. Сейчас я могу стать и каннибалом, — произносит наш гаргантюа[124], конечно, в шутку.

— Ну как, Том, закончил свои дела? — спрашиваю аборигена.

— Ищу камень, Сириль. Держи, — говорит он, вылезая с самородком в руках. — Видишь, мой не потерял.

И вот горит костер, на вертеле поджаривается дичь. Подкрепившись, подумываем о возвращении.

— Что ты там делаешь, Том? — вдруг вопрошает МакКроули, поглощая последний кусок мяса.

— Я рисовать коббонг.

На белой коре камедного дерева замечаем грубые очертания головы змеи.