Третья тропа - Александр Власов

Отложив список, Клекотов сказал Дробовому:

— Выберите время и попробуйте съездить в лесничество.

— Я вас понял! — капитан перестал шагать по комнате. — Если надо — съезжу на край света!.. Но и вы поймите меня. Если даже сговоримся с лесником, земляника должна быть обработана до конца!

— Это правильно! — поддержал его Клим.

— И второе! — продолжал Дробовой. — Встряхнуть!

Клекотов и Клим рассмеялись: это слово они слышали от капитана в сотый раз.

— Да-да! Встряхнуть! — повторил Дробовой. — Не упустить возможность! До двадцать второго остались считанные дни!

К предложению капитана Дробового комиссар и начальник лагеря относились с одинаковой настороженностью. Они не сомневались, что это средство — сильнодействующее, но каковы будут последствия? Может быть, оно только один раз подхлестнет мальчишек, но не оставит никакого следа. Тогда стоит ли его применять?

— А поймут ли нас там? — спросил Клим, задрав бороду к потолку и подняв кверху палец. — Одобрят ли? Не скажут ли, что это непедагогично?

Комиссар задал эти вопросы только потому, что сейчас, сию минуту, не мог ни отвергнуть, ни принять предложение. Он пока ни на что еще не решился и отнюдь не из опасения, что в городе их обвинят в непедагогичности.

— Там, — Клекотов шутливо взглянул вверх, — нас поддержат, если все будет хорошо. Но не миновать нам разноса, если случится неудача.

Капитан Дробовой говорил всегда и везде то, что думал. Так же прямо, не учитывая ни тона, ни подтекста, воспринимал он и слова других. Не по душе пришлись ему высказанные в полушутливой форме страхи перед городским руководством.

— Заявляю официально! — желчно произнес он. — Беру всю ответственность на себя! И не боюсь, потому что хочу выполнить возложенную на меня обязанность!

Фраза получилась высокопарной, но не было в ней ни единой фальшивой нотки.

У Клима не повернулся язык сострить по поводу нетерпимого им пафоса.

— Не обижайте нас! — улыбнулся Клекотов. — Мы тоже не такие уж робкие!.. Город городом, а на месте видней. Кроме нас, решать некому, а сомнения большие: дети все-таки!

— Напоминаю! — Дробовой опять рубанул кулаком по воздуху и выдал по складам: — О-со-бый наш лагерь! О-со-бый!.. Не забывайте!

Подполковник Клекотов вздохнул.

— Да помню я, помню!..

Как только машины увезли мальчишек в колхоз, Фимка с Димкой ушли из кухни. Богдан без стеснения использовал доброту и уступчивость Наты. Почти весь день наряд занимался какими-то своими делами. Фимка с Димкой исчезали и возвращались, измазанные глиной, уходил и Богдан. Ната работала за них и не жаловалась. Ее радовало, что Богдан потеплел к ней и, вернувшись из очередной отлучки, принес водяную лилию.

— Это тебе.

— Спасибо! — зарделась Ната и догадалась: — Купаться ходите?

— Нет.

— А что же вы делаете?

–. Тайна!.. Даже они не знают, что делают! — сказал Богдан про Фимку и Димку, которые перед обедом отмывали руки от липкой глины. — Моя тайна!

Старшая повариха видела, что наряд отлынивает от работы, но она с материнской жалостью относилась ко всем лагерным мальчишкам и никогда не делала замечаний присланным на кухню ребятам. Ради подруги молчала и Катя — пусть Ната поступает как ей хочется.

К завтраку следующего дня поварихам надо было приготовить два праздничных торта. Комиссар Клим предупредил, что будут два именинника. И сразу после обеда Ната начала готовить красители для крема. Богдана заинтересовала эта пищевая химия. Он не отходил от Наты, помогал ей выжимать сок из тертой свеклы и моркови, чистить лук и варить из шелухи краску. Потом Ната взбивала цветные сливочные кремы.

— А если б вместо крема глина, — спросил Богдан, — она тоже бы цветной стала?

— Я не пробовала! — засмеялась Ната.

— А мы попробуем! — сказал Богдан.

Последний раз Фимка с Димкой ушли из кухни, когда весь лагерь был на военных занятиях. Мальчишки унесли с собой припасенную Богданом бутылку с отваром из луковой шелухи. А сам Богдан словно решил искупить свою вину перед поварихами — взялся по-настоящему за работу. Начал он с дров и наколол на весь завтрашний день.

Вернулись Фимка и Димка. По их многозначительным взглядам Богдан понял, что они успешно закончили свое дело. Отложив топор, он впрягся в тележку, уставленную большими, опустевшими за день бидонами.

— За мной!

Заскрипели колеса, задребезжали бидоны — Богдан бегом покатил тележку к речке. Фимка с Димкой рысцой припустились сзади. С грохотом и перезвоном промчалась тележка по Третьей Тропе.

— Берегись! — весело кричал Богдан вернувшимся с занятий мальчишкам.

— Разойдись! Не зевай! — орали Фимка с Димкой.

На речке, наполняя бидоны водой, Богдан все-таки проверил:

— Вышло?

— Лучше настоящего! — похвалился Фимка.

— Мне лучше не надо! — нахмурился Богдан. — Мне нужно, чтоб как настоящий, а не лучше!

— Копия! — заверил его Фимка.

А Димка спросил:

— Теперь скажи — зачем?

— На телевидение пошлем — пусть покажут ваши поделки в передаче «Умелые руки»! — Богдан засмеялся и опять впрягся в тележку. — Взялись!

Вверх по просеке потяжелевшая от воды тележка двигалась медленно. Мальчишкам пришлось попыхтеть. Особенно крутым подъем был на участке от первого отделения до штабной поляны. Здесь Богдан, Фимка и Димка налегли на тележку изо всех сил.

Сергей Лагутин прекратил свою обычную вечернюю тренировку с футбольным мячом, вкатил его на постоянное место — на плоский бугорок возле палатки и крикнул:

— Поможем водовозам! — Он подбежал к тележке и стал подталкивать сзади. — Распутин! Где ты?

«Не подлижешься!» — с веселой злостью подумал Богдан.

Гришка Распутя лежал у муравьиной кучи и наблюдал за постепенно утихавшей к вечеру хлопотливой жизнью муравьев. Услышав, что его зовут, он лениво встал, длинными неторопливыми шагами нагнал тележку, уперся в нее руками, и все почувствовали, как она полегчала.

— А они умные, — произнес Гришка.

— Кто? — спросил Фимка.

— Муравьи.

— Это смотря с кем сравнивать, — съязвил Сергей.

Мальчишки поняли его намек, а Гришка помолчал и добавил:

— И дружные.

Докатив тележку до штабной поляны, Сергей Лагутин вернулся в отделение, а Гришка продолжал толкать ее до самой кухни.

После ужина и уборки посуды обязанности кухонного наряда заканчивались. Ната приготовила новую примочку из чая, усадила Богдана и, заменив высохший тампон, перебинтовала глаз.

— Я знала, что ты такой.

— Какой?

— Не такой, как все про тебя говорят. И работать умеешь, когда захочешь.

Подошла Катя. Хотела сделать Нате приятное, а получилось наоборот. Она спросила у Богдана:

— Ты купаться любишь?

— Когда жарко.

— А мы с Натой утром ходим. Приходи на речку до подъема.

— Нам до подъема не положено! — усмехнулся Богдан.

— А Сергей ходит!

Помрачнел Богдан.

— Твой Сергей — к-командир, а я, я — уголовник!

— Сам виноват! — и не хотела, да выпалила Катя.

Ната зажала подруге рот.

— Катя! Умоляю!..

Она говорила еще что-то, но Богдан не слышал — сорвался, как подхлестнутый, и ушел.

Месть

Сергей Лагутин проснулся оттого, что кто-то, выходя из палатки, зашуршал пологом. Дело обычное, и это не могло встревожить командира. Он скорее по привычке к порядку, чем из каких-то других соображений, оглядел койки. Свет фонаря с просеки проникал через слюдяное оконце и падал прямо на Вовку Самоварика. Он спал вниз лицом, засунув правую руку под подушку, из-под которой торчало фоторужье. Вовка и во сне не расставался с аппаратом.

Свернувшись в комок и с головой накрывшись одеялом, похрапывал Забудкин. Койки Фимки и Димки были сдвинуты вплотную. Мальчишки вечером долго говорили между собой про какие-то «прыгучие» мины, да так и заснули рядышком.

Койка Богдана пустовала. Он отсутствовал довольно долго, и Сергей Лагутин уже хотел встать, но Богдан вернулся.

— Где был? — шепотом спросил Сергей.

— А где ночью бывают? — вопросом ответил Богдан и лег.

Повязка на его голове белела в полутьме, и Сергей, вспоминая неприятную стычку, подумал: «Дрянь-парень, конечно. Таких бить и бить! А все-таки не болтун. Получил — и молчит. Извиниться, что ли, перед ним?» Сергей, пожалуй, уже сделал бы это еще днем, но Богдан почти все время был в наряде на кухне. «Придется к слову — извинюсь завтра!» — решил Сергей и с этой успокаивающей мыслью заснул.

А Богдан, возвратившись в палатку, старался больше не спать. Он слышал, как прохаживался по Третьей Тропе ночной патруль из четвертого отделения, как мальчишки ломали где-то сушняк для костра, как сердито закричал на них потревоженный филин. И еще кто-то прошел мимо палатки — шагал тяжелее, чем мальчишки. Где-то на середине просеки он встретился с патрулем. Богдан по голосу узнал капитана Дробового и подумал с каким-то даже одобрением: «Не спит Череп!»