Бунтарка и Хозяин Стужи (СИ) - Чернованова Валерия Михайловна

Воины шарахнулись в стороны, время как будто застыло, а моя сила полыхнула так, что превратила угрюмое пасмурное утро в солнечный день.

Толпа дружно ахнула, волной прокатился по двору гул взволнованных голосов. Кто-то из дам завизжал, но моя сила не причиняла вреда… никому и ничему кроме холода. Там, где она соприкасалась со снегом и льдом, оставались талые островки, мгновенно испарявшиеся, как по волшебству. Двор очистился от снега, как если бы в Эрнхэйм разом пришла весна. В серых, давящих стенах неожиданно стало невыносимо жарко, а сквозь черную землю уже пробивались ростки первой молодой травы и цветов.

Везде, кроме балкона, на котором восседали Снежные. Сейчас он был окружен щитом, запечатавшим их словно во льдах, и сразу становилось понятно, кто этот щит держал — Хьяртан. Наши силы, соприкасаясь, искрили, шипели и плавили пространство вокруг. Палач вцепился в хлыст, как в свое единственное спасение, когда кто-то из придворных отчаянно завопил:

— Покушение! Это покушение на его величество!

Что?

Мне в спину уперлась сталь оружия, в шею — острие копья: сориентировались до этой минуты охранявшие меня воины. Миг — и сила Хьяртана ворвалась в мою, разрушая, сковывая льдом, рассекая солнечное сияние метелью. Ударила мне в грудь с такой яростью, что источник погас, а я еле удержалась на ногах. Погас и свет, и трава мгновенно замерзла, покрываясь кристаллами льда, которые только что были росой.

Щит, который удерживал Снежный, тоже погас, в нем не было больше необходимости. Раскатами грома прозвучал над площадью голос короля:

— Проводите нэри Селланд в ее покои.

— В покои? — выдохнул блондин, сидевший по правую руку от его величества. — Она пыталась убить нас! Тебя!

Под взглядом брата он мгновенно прикусил язык и склонил голову:

— Прошу прощения, ваше величество.

Воины, в отличие от светловолосого Снежного, не стали интересоваться, почему мне не надо отрубить голову прямо на площади, просто развернули меня в ту сторону, откуда мы только что пришли. Последнее, что я успела уловить — это что какая-то придворная нэри рухнула в обмороке на руки обеспокоенного норда и что, подчиняясь жесту Хьяртана, Душана отвязывают от столба.

Дальше меня уже достаточно недружелюбно впихнули в замок и повели знакомыми коридорами. В этот раз мне показалось, что мы пришли порталом: настолько быстро вышагивали воины и настолько быстро мелькали перед глазами залы, переходы и анфилады. Под суровыми взглядами мужчин становилось понятно — они в самом деле решили, что я совершила покушение на Хьяртана. Но это же… это же не так! Я вообще не представляла, что на такое способна.

Я даже не думала, что… Все, что я хотела — это спасти Душана, помочь ему избежать той же участи, которая постигла мою маму! Правда, объяснять это придется не им, а…

При одной мысли о встрече со Снежным внутри что-то обрывалось. Я видела его взгляд, устремленный на меня там, на площади. Он ударил сильнее, чем его магия — полный ярости, гнева и чего-то еще, странного и страшного, что я пока понять не могла.

Меня втолкнули в комнату и запечатали собой двери: на этот раз изнутри. Видимо, чтобы не оставлять одну и чтобы я не могла сделать что-то еще, что способно хотя бы кому-нибудь навредить. Лица воинов сейчас казались просто высеченными из камня, а взгляды стали ледяными, хотя они и не обладали той могущественной силой, способной сдерживать гротхэнов и укрощать снежную стихию.

Даже если я начну говорить, они не поверят. Не поверят ни единому моему слову.

Все, что я могла сейчас сделать — это отойти и осторожно опуститься в кресло, рядом с камином. То самое кресло, где Каэтан меня осматривал, где дал мне зелье, чтобы я могла вспомнить тот клятый вечер!

Чтоб его и не было вовсе!

Сейчас, когда потрясение от случившегося начинало понемногу отступать, я снова вспомнила слова Хелены. О том, что отец Хьяртана забрал мою мать в Эрнхейм, о том, что пожелал сделать ее своей игрушкой. Тот день, когда ее забрали, казался мне самым ужасным, самым нелепым — я с детства не понимала, для кого моя светлая мама могла представлять угрозу. А может, дело было совсем не в угрозе, может, ее сила тут вовсе была ни при чем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Просто она отказала тому, кто пожелал сделать ее своей.

Может, тот инкрустированный дорогущими камнями ошейник был его даром? Но тогда как он оказался у нас дома после ее смерти? Только если она была знакома с ним до этого… еще раньше.

Эта мысль настолько меня ошеломила, что я сидела, уставившись на полыхающее в камине пламя, не в силах справиться с охватившими меня чувствами. Их было столько, что они просто обрушились на меня, скрутились в клубок в животе и растеклись в каждую клеточку тела ледяными нитями. Меня затрясло несмотря на то, что я сидела рядом с живым пламенем, которое должно было согревать, но не согревало.

Как, почему?

Неужели мама все-таки была с ним?

Эта мысль окончательно выбила из меня остатки спокойствия, которое мне сейчас очень бы пригодилось: дверь распахнулась и в комнату вошел Хьяртан. Ледяной, как его суть, он смотрел на меня сверху вниз даже несмотря на то, что я вскочила.

— Выйдите, — скомандовал он воинам, которые расступились перед ним.

И, когда мы остались наедине, шагнул ко мне.

— Я предупреждал, нэри Селланд, — холодно произнес он. — За то, что произошло на площади, вы будете наказаны.

В этот момент на меня напал ступор. Наверное, и надо было что-то сказать, но у меня кончились слова. Он же, напротив, медлил, будто чего-то ждал. Ждал, что я буду оправдываться, говорить, что это не моя вина, а может, что буду ругаться или как обычно с ним спорить, но сил на споры уже не осталось. Не тех, которые чуть не превратили внутренний двор Эрнхейма в весеннюю полянку, а тех, которые всегда толкали меня на свершения. Ну или на то, чтобы противостоять Стелле, Душану, Арлетте, защищать себя, Дороту и Фабиана. Вот только Фабиана мне и предстояло сейчас защищать, но иначе.

Лучше я сейчас промолчу, а с ним все будет хорошо. У него будет лечение. Он встанет на ноги, и точно никогда не узнает, что его спас тот, чей отец лишил жизни нашу маму.

— Насколько я понимаю, вам нечего сказать, — от его слов веяло холодом, но к холоду я уже привыкла.

Мне бы радоваться, что Душан будет жить, но даже этому радоваться не получалось. Во мне как будто погасло мое внутреннее солнце, которое согревало меня всю жизнь с самого детства. Солнышко, доставшееся мне от мамы.

— Нечего, — согласилась я. — Хотите наказывать — наказывайте.

— Да что с вами не так, Ливия?! — почти зарычал он. — Почему вы говорите тогда, когда лучше помолчать, а когда лучше говорить, молчите?!

— Вот такая вот я… несуразная, — передернула плечами. — Это у меня от мамы.

Слова все-таки сорвались с губ, хотя я не собиралась этого говорить! Я точно не собиралась этого говорить, но сейчас просто не удержалась!

— При чем тут ваша мать? — раздраженно спросил он.

Вот лучше бы не спрашивал.

— При том, что ваш отец держал ее при себе и хотел сделать своей любовницей, а когда она ему отказала — казнил!

В глазах его величества сверкнуло настоящее пламя — не стужа, а что ни на есть самый обжигающий огонь.

— Что за бред вы несете? — справившись с эмоциями, произнес он. — Будь ваша мать любовницей моего отца, я бы об этом знал.

— А она не была! — выплюнула я. — Поэтому наверняка сидела в подземельях — там, где ее никто не увидит. Или в клетке, которую мне обещали вы, но моя мама всегда любила только моего отца! Она бы никогда не связалась с тем, в ком нет ничего человеческого, и я никогда не стану вашей по своей воле…

Я осеклась.

— Все, хватит. Делайте то, что собирались, и оставьте меня одну.

— Вы мне приказываете, Ливия? — очень тихо спросил он. — После того, что устроили на площади, отменив мой приказ? После того, что назвали моего отца бесчеловечным?

Его ладонь легла мне на шею, пальцы сомкнулись пока что без силы, но так, что мне враз стало нечем дышать. Показалось даже, что удары бешено бьющейся жилки забирает его ладонь, что они втекают в нее и растворяются без следа, как совсем недавно он пил мою силу.