Ворон Хольмгарда - Елизавета Алексеевна Дворецкая

одиннадцать лет, она даже еще не имела настоящего права носить плахту, как взрослая. И той весной, когда войско ушло на сарацин, и прошлой зимой, когда они с Годо вдвоем отправились в края хазарских данников мстить хакан-беку за гибель Грима конунга, а вернулся Свен один… И сейчас еще у нее сердце замирало от мысли, что ведь могло бы быть наоборот: Годо приехал бы живым и привез бы ей прах Свена в горшке… В тот же миг у нее разорвалось бы сердце и она упала бы мертвой к ногам Годо…

И вот опять! Не успеет она порадоваться окончанию одного похода, как Свен собирается в другой! А она остается ждать. Быть замужем, как оказалось, это почти все время быть одной и ждать!

– Не плачь, не огорчай дитя! – привычно велела свекровь, Радонега, приобнимая ее.

– Но вот опять! – Вито варежкой смахнула слезы со щек, продолжая смотреть вслед всадникам. – Опять он ушел! Так будет всегда, да? Я теперь догадалась – так будет всю жизнь! – с тоской воскликнула она, будто бросая обвинение самой судьбе.

Радонега вздохнула в ответ. Она о том же самом догадалась лет тридцать назад, когда только вышла за Альмунда и еще не успела родить ему троих сыновей.

Вито схватилась за живот: чувствуя ее волнение, дитя зашевелилось, заворочалось. Как будто тоже рвалось в поход вслед за отцом.

Глава 2

Войдя в дом из сеней, Арнэйд сразу обнаружила у очага незнакомого молодого мужчину – он сидел, держа ковш пива на коленях, а при ее появлении вскинул голову и воззрился на девушку с любопытством. Арнэйд видела его впервые, но мгновенно понял, кто это и почему здесь оказался. Незнакомец встал, поставил ковш и поклонился ей, почтительно и весело улыбаясь.

– Аркей! – Навстречу ей шагнул Даг. – Они едут! Завтра будут здесь! Это Вестар, Свенельдов человек.

– Сборщики? – Арнэйд снова посмотрела на вестника. – Кто там… кто их возглавляет?

– Сыновья Альмунда. – Вестар снова улыбнулся.

– И кто из них? – повторила Арнэйд.

«Сыновья Альмунда» ведь могло означать «Годред и Велерад», и в этот миг, между вопросом и ответом, она пережила мучительную боязнь разочарования.

– Свенельд и Велерад, – ответил вестник как будто с удивлением, а потом в глазах мелькнула некая догадка, а улыбка сошла с лица.

Но этой маленькой перемены Арнэйд не заметила. От радости сбывшихся ожиданий ей стало жарко. Выспрашивая у вестника, сколько в дружине людей и в чем у них первостепенная нужда, собирая служанок и раздавая им указания, указывая скот для забоя, пересматривая запасы и отмеривая рожь для помола, Арнэйд летала, как на крыльях. Казалось, сама кровь в ней искрилась; наткнувшись посреди двора на Арнора, она от радости бросилась ему на шею, весьма смутив брата таким проявлением любви, которого он прямо сейчас ничем вроде бы не заслужил. Он думал, что сестру делает счастливой скорое появление новых лиц, важных новостей из ближних и дальних земель. Даже ему Арнэйд не могла сознаться, что больше всего ее радует скорая возможность вновь увидеть Свенельда – человека, радоваться которому у нее не могло быть никаких разумных причин. О нем часто упоминали, и ей каждый раз хотелось обернуться.

В хлопотах остаток дня пролетел незаметно. Арнэйд жаждала, чтобы и ночь прошла так же быстро, но не сразу ей удалось заснуть. Проснулась она еще раньше обычного, первой в доме, среди глухой тьмы, и пошла будить служанок. У нее слегка дрожали руки, когда она умывалась; Арнор, подойдя сзади, положил руку ей на спину, и она вздрогнула, отстранилась, испугавшись, что он почувствует ее состояние.

– Что мне надеть? Ты ведь небось скажешь, что для таких людей я должен выглядеть получше.

– Я тебе достану! – Арнэйд побежала к большому ларю, обрадовавшись, что нашлось еще одно дело.

Сама она весь день так и пробегала между погребами и гостевым домом в сером шерстяном платье с накинутым на плечи простым беличьим кожухом, в котором возилась по хозяйству. И теперь время, вопреки ее прежним опасениям, летело стрелой, казалось, она ничего не успевает! Когда начало темнеть, Арнор пришел за нею и увел в дом привести себя в порядок.

– Арно, опомнись! У тебя теперь на пять служанок больше, вы все успеете. Пусть они сами допекают лепешки, а ты иди умойся! Иначе Свенельд и не разглядит тебя среди удыр! – пошутил Арнор.

Он не думал, будто имя Свенельда значит для сестры больше, чем имя любого вождя русов – покойника Боргара или Велерада, что приходил к ним прошлой зимой, – но Арнэйд пришла в ужас и послушно устремилась в дом. Арнор даже сам полил ей из кувшина, а потом, глядя, как она в волнении дергает свои густые пряди, отобрал гребень и принялся расчесывать ей волосы – неловко, неумело, но с такой нежностью, что у Арнэйд защемило сердце. Никогда раньше Арнор так не делал – ни до хазарского похода, ни после. Но в последнее время ей казалось, будто в нем что-то изменилось, он как будто вернул себе ту часть души, что потерял за морем, взгляд его стал спокойнее.

– Может, послать за Гислой, пусть сделает тебе этот… «хвост валькирии»? – предложил он у нее из-за спины.

– Н-нет. – Арнэйд сглотнула, стараясь скрыть слезы и сама не понимая, сейчас-то отчего плачет. – Такое делают только на блот, а у нас ведь просто гости.

– Но я хочу, чтобы ты надела то красное платье и мамины застежки. Ты с ними когда угодно на валькирию похожа.

– Я так и сделаю, – подтвердила Арнэйд.

Если даже родной брат находит тебя похожей на валькирию, значит, ты и впрямь прекрасна!

Мальчишки чуть ли не с полудня торчали на склоне, откуда была видна Огда. Но уже густели сумерки, когда юные гонцы побежали вдоль дворов с криками: едут, едут! Весь Силверволл оживился: жители зажигали заранее приготовленные факелы и бежали к воротам. Арнэйд, к счастью, уже одетая, тоже побежала. Рыжий блеск множества факелов среди холодной тьмы, возбужденные голоса воодушевляли и тревожили, будто опять настал йоль. Протолкавшись сквозь толпу, она несколько мгновений смотрела, как по льду ползет неразличимая громада дружины – саней, конных, пеших. Но издали в сумерках не получалось разглядеть, как приближается к Силверволлу стяг – знаменитый «Ворон» Хольмгарда, известный даже за Хазарским морем.

По обычаю, всю дружину сразу вели в гостевой дом, а ее вождей сначала принимал у себя Даг. Снаружи слышался шум, множество чужих голосов, говорящих на русском, на северном языке, даже немного на славянском. Арнэйд мельком вспомнила, как пыталась объясняться по-славянски с хазарином Самуилом; можно будет рассказать об этом Свенельду, его это позабавит. И спросить у него, есть ли такое слово – «едьба».

Когда отворилась дверь и в длинных сенях послышался шум шагов и голосов, семья хозяина уже стояла перед пылающим очагом: в середине Даг с расчесанными волосами и бородой, в зеленом кафтане с золотистыми симоргами, по сторонам от него Арнэйд и Ошалче, обе нарядно одетые, одна в северном платье с позолоченными наплечными застежками, другая в мерянском, с множеством звенящих украшений от очелья до поршней. Ошалче держала рог, Арнэйд – блюдо с теплыми еще лепешками и ломтями белого сыра. Дом был ярко освещен, так что даже можно было разглядеть, какое красивое это блюдо – сарацинское, с зеленым и коричневым узором. От волнения, от напряжения ожидания, которое всего сильнее в последние мгновения, у Арнэйд едва не разрывалось сердце. А когда ей показалось, что среди голосов, приближающихся из сеней, она различает хрипловатый голос Свенельда, внутри прошла теплая дрожь и перед взором все расплылось от слез.

Она торопливо протерла глаза. Вот они входят… несколько человек, сразу видно, что не здешние – из Хольмгарда. Вот она видит его лицо… Эти черты, глубоко посаженные глаза, нос с горбинкой…

Арнэйд еще не успела поверить, что это наяву, не успела понять, сильно ли Свенельд изменился и в чем… как в глаза ей бросилось совсем рядом с ним лицо незнакомой молодой женщины.

Пол ушел из-под ног, Арнэйд вспыхнула, в ушах зашумело от потрясения. Изо всех сил она вцепилась в блюдо, опасаясь его выронить прямо на пол.

Свенельд держит ту женщину за руку… Она молодая, приятная собой, щеки красные от мороза, глаза блестят… Она улыбается, оглядывая полный людей дом, но улыбка немного натянутая – видно, замерзла…

Его жена! Зачем-то он привез ее сюда с собой! Раньше Арнэйд казалось, что ей нет дела до той женщины, но когда она ее увидела перед собой, все изменилось. Стала