Почему и я христианин - Сергей Желудков

Вот где нужно отдать себе отчет в реальностях, в действительном значении слов. Мы говорим: "все человечество" — и подразумеваем, человечество на земле. Но на земле никогда не все человечество, а совершенно ничтожная часть человечества. ВСЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО _ НЕ НА ЗЕМЛЕ, все человечество — это мертвецы, "СУЩИЙ ВО ГРОБЕХ", чающие Воскресения. Итак, говоря: "человечество, все человечество", мы должны подразумевать ВЕЧНОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО, воскресшее человечество. Надо признать: либо у нас вечная судьба, либо мы в истинном смысле не существуем. Говорят: "вечная слава", "вечная память"; без БОГА, без Воскресения слова эти — жалкая ложь… Только Церковь Христова может возглашать истинную ВЕЧНУЮ ПАМЯТЬ — таинственную ВЕЧНУЮ ЖИЗНЬ со Христом в БОГЕ.

*

Продолжаю историю догматов. Знаменательно, что собор 381 года постановил запретить всякое дальнейшее расширение текста Символа веры. Но практическая необходимость заставила это делать — только уже как бы за балансом, в отдельных постановлениях.

Следующим по времени был догмат, принятый на соборе 431 года против ереси патриарха Нестория. Судя по полемической литературе того времени, Несторий учил, что Христос родился простым Человеком, а предвечный "Логос" соединился с Ним при Крещении во Иордане… Текста догмата (соборного постановления) не сохранилось.

Вскоре явилась противоположная крайность — весьма благочестивая ересь "монофизитов" (от греческого "одна природа"), которые учили, что человечность Христа поглощена Его Божественным "естеством". Осуждая эту ересь, собор 451 года принял догмат " о двух естествах во едином Лице Господа нашего Иисуса Христа", "единосущна Отцу по Божеству, и единосущна Тогожде нам по человечеству, "во двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого".

Не сохранилось текста постановлени собора 553 года, о котором известно, что он осудил учение Оригена о всеобщем "апокатастасисе" (восстановлении) в конце времен, когда сам Дьявол покается и прекратятся адские муки. Впрочем, есть некоторые основания полагать, что осуждена не идея "апокатастасиса", а только сама эта попытка Оригена заключить Истину христианства в рассудочную гностическую систему.

В следующем VII веке пришлось иметь дело с рецидивом "монофизитства" — с благочестивой ересью "монофелитства" (от греческого "одна воля"), которая утверждала, что во Христе действовала одна Божественная воля, и что таким образом свобода Его человечности была подавлена. Собор 680 года принял против этой ереси догмат "о двух волях и действиях в Господе нашем Иисусе Христе": две воли, но воля человеческая свободно подчиняется воле Божественной…Этот последний в истории догмат о Христе особенно наглядно повторяет принципы двух предыдущих: рассудочную ересь приходится отвергать в рассудочных терминах самой ереси. Встает вопрос: являются ли это "две воли" прибавлением наших познаний, действительным проникновением в тайну Личности Христа? Или нам следует видеть в этом догмате (постановлении) лишь вынужденную условную формулировку, назначение которой исчерпывается отрицанием ереси? Так же, как и по двум предыдущим догматам о Христе — думается, что возможны различные, свободные ответы на этот вопрос. Я ответил бы: всецело присоединяюсь к церковному отрицанию арианства, несторианства, монофизитства, монофелитства; почитаю подвиг отцов Церкви, которые нашли опровержение столь рациональных, но ложных учений; что же касается положительного содержания догматических текстов о Личности Христа, то я понимаю только одно — что рационально понять их невозможно. Понятные ереси; потуги же представить себе Человека о "двух естествах" с "двумя волями", — по горькому опыту знаю. что потуги эти могут привести только к унынию ума, а затем и к унынию духа… Должен признаться, что само это слово "Бого–человек" (которого нет в догмах, но которым столь часто пользуются) представляется мне неподходящим именно по своей рационалистической форме, вызывающей понятие о некоей "гибридности" двух "естеств". Нет — не наполовину того и другого, а абсолютно Божественный абсолютный Человек.

Последний наш догмат — постановление собора 787 года против иконоборчества. В сущности, это не догмат, ибо не касается учения веры, но можно было видеть в отрицании икон идейное отрицание совершенной человечности Христа. Нет, можно и должно изображать Христа, потому что он — Человек… Но очень жаль, что собор не вынес кстати запрещения изображать БОГА: тогда не было еще нашего безумного обычая рисовать Дедушку на облаках. Вспоминаю живопись (если не ошибаюсь, Маркова) в куполе Московского храма Христа Спасителя: моложавый старикан с красными губами, с раздвоенной бородкой и кучерскими кудрями, в ночной рубахе… Образец пошел по России, я видел его потом много раз в провинциях. Какое кощунство!

*

ВОТ И ВСЕ НАШИ ДОГМАТЫ — и никаких других догматов не было в древней "не–разделенной" Церкви и нет в нашем Восточном Христианстве. Творения святых отцов и церковной поэзии, традиции культа, заявления иерархов, катехизисы, — все это уже не догматы, а лишь частные мнения, как бы ни были они для своего и нашего времени авторитетны. Незнание этого бывает причиною крупных недоразумений. Иногда говорят, что критическое изучение библейских текстов противоречит будто бы "догмату о богодухновенности Писания; но нет" у нас такого догмата. Иногда говорят: "догмат о вечных мучениях", "догмат о "пресуществовании"… Нет у нас таких догматов. Должен признаться, что мне не очень‑то по душе устаревший титул "православного"христианина, в котором звучит столь недостойное превозношение перед христианами "инославными"; но право же, все они, и католики, и протестанты, и англикане, напостановляли за свою историю много лишних догматов — и сами на себя надели ярмо, от которого им трудно будет освободиться. В догматической немногословности нашего "Православия" — его великие преимущество. В новейшей истории Русской церкви А. Э. Левитан цитирует напечатанные где‑то воспоминани о покойном Патриархе Тихоне. Кто‑то высказал суждение о "неправославии" профессора М. М. Тареева. Патриарх возразил:

— Что ты, что ты, какой же он, "неправославный".

Православие тем и хорошо, что многое может вместить в свое глубокое русло.

Одно время в церковной литературе ставился вопрос о возможности "догматического развития" христианства — в смысле появления новых догматов. Зачем?! Впрочем, это и практически невозможно, потому что невозможен уже никакой новый "вселенский" собор. Если же говорить о развитии христианской мысли, то здесь можно усмотреть уже ясно определившуюся направленность. Все чаще нам приходится отвечать: НЕ ЗНАЕМ, — все больше мы сознаем нашу ограниченность пред лицом сверхразумной Истины. "Верую, потому что нелепо, — это" изречение под именем Тертуллиана (хотя никогда в такой именно общей форме он этого не говорил) любят повторять в насмешку антирелигиозные агитаторы. Это псевдо–изречение нелепо, потому что сама по себе "нелепость" никак не может быть ОСНОВАНИЕМ веры. Правда же заключается в известном высказывании покойного патриарха Сергия, что (не помню дословно, передаю смысл) всякое чисто рациональное, "понятное" объяснение христианских догматов непременно ложно. Кстати, с этим "перекликается" и известная шутка Нильса Бора об одной теории новейшей физики: достаточно ли она "безумна", чтобы оказаться еще и верной?.. Сегодня мы можем сказать: ХРИСТИАНСТВО ПРОБЛЕМАТИЧЕНО, ПОТОМУ ЧТО ОНО ВЕРНО. Признание сверхразумности христианства не есть отрицание разума, — напротив! "Братия, не будьте дети умом; на злое будьте младенцы, по уму же будьте совершеннолетни" (к Коринфянам 1, гл.14). Наш современный учительный кризис — не упадок, не грех; это совершеннолетие ума, кризис развития, в котором христианин Двадцатого века понимает ограниченность нашего разумения, освобождается от наивностей схоластики, вникает в научную критику Писания, различает историческое и условное от вечного и абсолютного. В наших испытаниях не умрет, а лучше прояснится подлинная, священная ПРАВДА религиозного опыта. На этих путях СМИРЕНИЯ И СВОБОДЫ, которыми ответила на рационалистические заблуждения своего времени древняя Церковь. Но догматы о Церкви и о Крещении давно уже превратились в проблемы.

ПОЧЕМУ И Я — ХРИСТИАНИН

…К свободе

призваны вы, братья,

только бы свобода ваша

не стала поводом

к угождению плоти,

но любовию служите друг другу.

К. Галатам, гл. 5

Есть очень высокое значение слова ХРИСТИАНИН: это человек, осуществляющий в своей жизни практическое христианство. Таких истинных христиан всегда было очень немного. В другом, сниженном значении слова быть христианином — это значит номинально "принадлежать" к одному из христианских вероисповеданий. В этом втором смысле, при всем личном моем недостоинстве, и я — ХРИСТИАНИН… Почему? Каковы основания этого моего пусть неполного, только "теоретического" христианства? Постараюсь ответить как бы заново, по возможности, не повторяясь, кое‑что восполняя, пользуясь уже условленными терминами и выводами из уже рассмотренных фактов.