Священный огонь - Брюс Стерлинг

— На сцене этой жизни мы — современные женщины, — торжественно заявила Бубуль. — Жить свободно и ни от кого не зависеть — вот наша цель! У всех нас есть свои желания, не совпадающие с общественными. Мы суперсовременные женщины сегодняшнего дня! Мы либо стремимся к звездам, либо подыхаем в канаве.

Бубуль внезапно нагнулась.

— Что это? О, поглядите, Патапуфф нашел подходящего «москита»! Это хороший знак. Давайте проверим нашу кровь, отпразднуем встречу — что-нибудь выпьем. Посидим немного в тепле и уюте.

— Не знаю… — замялась Бенедетта. — У меня в последнее время такой низкий уровень липидов. Может быть, минеральную воду.

— И я тоже, — сказала Майа.

— Попросим какого-нибудь милого мальчика принести нам выпить, — предложила Бубуль. Она взяла ноутбук и весело похлопала им над головой.

— Что за дружок привел тебя в бар? — обратилась Бенедетта к Майе. — Юджин?

— Я пришла сюда не с Юджином.

— Юджин — настоящий идиот, правда? Ненавижу людей, путающих алгоритмы с архетипами. И к тому же он из Торонто.

— Est-ilQuebecois? — спросила заинтересованно Бубуль.

— Помните — Торонто находится не в Квебеке, — уточнила Майа.

— C'esttriste. О, чао, Поль!

— Ты украла наших гостей, Бенедетта, — с улыбкой сказал Поль и представил им своего приятеля в заляпанных штанах. — Это Эмиль из Праги. Он керамист. Эмиль, это Майа, она модель, и Бенедетта — она программистка. Это Бубуль. Она наша усердная патронесса.

Эмиль поклонился Бубуль.

— Ведь мы были когда-то знакомы.

— В известном смысле, — отозвалась Бубуль, на ее лицо набежала тень. Она поднялась, торопливо поцеловала Эмиля в щеку и ушла. Мартышка побежала вслед за ней и вскарабкалась ей на плечо.

— Когда-то они были любовниками, — пояснила Бенедетта и сморщила нос.

Эмиль с мрачным видом сел рядом.

— Я что, был любовником этой женщины?

— Не устраивай скандал, Бенедетта, — ухмыльнулся Поль. — Дай мне посмотреть фуросики. — Он отставил в сторону свой ноутбук. — Эмиль, это просто захватывающее устройство, понаблюдай за ним повнимательнее. — Он закатал рукава рубашки.

Эмиль поглядел на Майю. У него были красивые темные глаза.

— И с вами мы тоже были любовниками?

— Почему вы спрашиваете? — откликнулась Майа. Эмиль с горечью вздохнул.

— Поль так умеет убеждать, — пробормотал он. — Все время приглашает меня на свои тусовки, а я вечно делаю что-то не то и крупно влипаю.

Поль высунулся из-за экрана.

— Перестань хныкать, Эмиль. Сегодня ты отлично себя вел. Лучше посмотри на это устройство. Оно тебя развлечет. Классная штука!

— Я не компьютерный человек, Поль. Я люблю глину. Глину! Самый некомпьютерный материал в мире.

— У вас очень хороший английский, — похвалила его Майа и придвинулась поближе.

— Благодарю вас, дорогая. Вы уверены, что мы прежде никогда не виделись?

— Никогда. Я ни разу не была в Праге.

— Тогда позвольте мне показать вам город.

Майа бросила взгляд на Поля и Бенедетту. Они темпераментно изъяснялись по-итальянски, придя в восторг от действий фуросики.

— Очень приятно, — медленно проговорила Майа. — Что вы будете делать после вечеринки?

— А что я делаю в настоящий момент? — отпарировал Эмиль. — Смущаю себя и окружающих, вот что. Давайте прогуляемся. Мне нужно побыть на свежем воздухе.

Майа неторопливо оглядела подвальчик. Никто не следил за ними. Никто не обращал на нее внимания. Она была совершенно свободна. Она могла делать все, что ей вздумается.

— Хорошо, — ответила она. — Если хотите.

Она нашла свой красный жакет. Клаудиа куда-то пропала, Майа не могла отыскать ее глазами.

— У меня здесь, в «Голове», приятельница, — пояснила она Эмилю. — Мы должны будем за ней вернуться. Так что мы просто немного пройдемся по улице, ладно?

Эмиль рассеянно кивнул. Они покинули бар. Эмиль сунул свои большие худые руки в карманы плаща. Ночь была ясная и тихая, заметно похолодало. Они направились по Опатовицкой.

— Хотите есть? — спросил Эмиль.

— Нет.

Он шел молча, глядя под ноги. Они миновали улицы с невозможно трудными названиями: Кременковая, Островны.

— Не пора ли нам вернуться? — спросила Майа.

— У меня сейчас кризис, — устало признался Эмиль.

— Отчего?

— Не могу сказать. Это сложная история. Эмиль говорил по-английски с чешским акцентом.

Она с трудом могла поверить, что гуляет по красивому древнему городу холодной ясной ночью, слушая столь трогательную, необычную версию своего родного языка.

— Меня это не удивляет. Проблемы бывают у каждого.

— Мне сорок пять лет.

— И это причина кризиса?

— Дело не в возрасте, — продолжал Эмиль. — Речь идет о шагах, которые я предпринял во избежание других осложнений. Знаете, я был гончаром. Был гончаром двадцать пять лет.

— Да?

— Я был плохим гончаром. Крутил круг, месил глину, технически я все делал правильно, но без священного огня. Я не мог целиком посвятить себя ремеслу, и чем лучше становилась моя техника, тем меньше вдохновения я чувствовал. Я устал от собственной неадекватности. — Это очень серьезно.

— Если ты дилетант и этого тебе достаточно, то с тобой все в порядке. И если ты по-настоящему талантлив, с тобой тоже все в порядке. Но быть умелой посредственностью в ремесле, которому посвятил свою жизнь, — это настоящий кошмар.

— Я не знаю, — отозвалась Майа.

Ее реплика окончательно расстроила Эмиля. Он нахлобучил свою старенькую шляпу на глаза и продолжал идти, едва передвигая ноги.

— Эмиль, может быть, вам лучше говорить на чешском, — предложила она. — У меня есть чешский переводчик.

— Наверное, вам не понятно, но в жизни я совершенно беззащитен, — ответил Эмиль. — Я решил, что больше так продолжаться не может. Решил начать сначала. Я поговорил с друзьями. Они имели дело с растворами. Сами принимали очень крепкие растворы. Я попросил их дать мне сильнодействующее средство для стирания памяти — амнезиак.

— О господи!

— Сделал себе инъекцию. Когда проснулся следующим утром, то даже не мог говорить. Я не знал ни кто я, ни где нахожусь, ни чем занимался. Я забыл, что такое гончарный круг. Я только видел студию, круг и кусок сырой глины. Да еще разбитые горшки. Конечно, я разбил все свои бездарные горшки накануне вечером, до того как… — он похлопал себя по шляпе, — …разбил себе голову.

— И что же было потом?

— Я положил глину на круг и принялся работать. Это было чудо! Я мог работать с глиной, ни о чем не думая и ни в чем не сомневаясь. Я ничего не помнил о глине, и руки меня еще не слушались. У меня была лишь глина и больше ничего. Только глина от меня прежнего и осталась. Я был вроде первобытного человека, обжигавшего горшки. — Эмиль засмеялся. — Я делал эти горшки целый год. Они выходили замечательными. Все говорили мне об этом. Я их все продал. Богатым коллекционерам. За большие деньги. Понимаете, теперь у меня появился талант. Наконец мне что-то удалось.

— Да, любопытная история. И что потом?

— О, я воспользовался деньгами и вновь научился читать и писать. Стал брать уроки английского. Прежде я никак не мог научиться английскому, но сейчас, в моем новом состоянии, он дался мне легко. Мало-помалу ко мне начала возвращаться старая память. Но большая часть моего «я» навсегда исчезла. Невелика потеря. Я никогда не был счастлив.

Она притихла. И ощутила радость от своего пребывания в Праге. Здесь она впервые нашла родного по духу человека. Такие еще не попадались ей никогда.

— Давайте вернемся в бар.

— Нет, у меня сил нет возвращаться. Моя студия совсем рядом, на этой улице. — Эмиль удивленно огляделся. — Я не спорю, Поль хороший человек. Да и кое-кто из его друзей тоже. Но они не любят таких, как я. Я сделал несколько хороших горшков, но вовсе не гожусь для исследований Поля о священном огне и причинах его возникновения. Я просто несчастный человек, погубивший себя ради глины. И друзья Поля тоже так думают. Я идиот, каких мало. А им пора кончать с постчеловеческими крайностями и не романтизировать их.

— Эмиль, вы не можете идти домой в таком состоянии и думать без конца об одном и том же. Вы же обещали показать мне город.

— Разве я вам это обещал? — вежливо переспросил Эмиль. — Простите меня, дорогая. Знаете, если я обещаю что-нибудь рано утром, то почти всегда могу выполнить. Но если поздно вечером… боюсь, это связано с моими биоритмами. Я становлюсь рассеянным.

— Ну, тогда, по крайней мере, покажите мне вашу студию, раз уж мы до нее дошли.

Эмиль посмотрел ей прямо в лицо.

— Буду рад видеть вас у себя в студии, добро пожаловать, — произнес он, не вкладывая в свои слова ничего особенного. — Если вы очень хотите.

Студия Эмиля находилась на втором этаже потемневшего от времени старинного дома, они поднялись по скрипучим ступенькам. Он отпер дверь металлическим ключом. Пол с истертыми деревянными половицами, стены оклеены старыми обоями в цветочек.