Священный огонь - Брюс Стерлинг

— А как по-вашему, мог кто-то вроде меня стать владельцем незаконного дворца памяти?

— Ненавижу строить гипотезы, — отозвалась Бенедетта и поджала губы. — Но позвольте поделиться одной догадкой. Вы оказали кому-то сексуальные услуги.

— Нет. Вы ошиблись. Впрочем… Да, нечто в этом духе. Действительно.

— Давайте откроем ваш дворец и заглянем внутрь.

Бенедетта молча повязала на шее платок. Ткань немного пошевелилась, и на ней загорелись золотые узоры. Бенедетта подняла свой элегантный дорогой ноутбук и сумку с металлическими заклепками.

— Нам надо сесть в какой-нибудь укромный уголок за баром.

— До сих пор вы были так терпеливы со мной, Бенедетта. Я ненавижу навязываться.

Бенедетта изучающе посмотрела на нее и опустила глаза.

— Ладно. Я сваляла дурака. Простите, что я вела себя с вами столь глупо. Постараюсь исправиться. Ну, мы можем идти?

— Я принимаю ваши извинения. — Майа встала. — Пойдемте.

Бенедетта провела ее в темноватый угол за длинной барной стойкой. Очевидно, кто-то сличал на столе образцы крови. Там лежали рамки смятых хроматографов и шприц с алмазным кончиком на тонкой игле, так называемый «москит».

Бенедетта смахнула со стола хроматографы, поставила ноутбук и выдвинула антенну.

— Итак, что нам требуется? Перчатки? Наглазники?

— Мне нужен наладонник для ввода пароля.

— Экран прикосновений! Должно быть, нам крупно повезло, что я захватила мой фуросики [2]. Это судьба. — Бенедетта сняла свой платок, положила его на стол и аккуратно разгладила. — Вот это должно сработать. Он из Японии. Японцы любят неявную функциональность. — Она сунула в ноутбук часть фуросики, и он сразу зажегся, цвет платка изменился, дав оттенок яичного белка.

— Я ни разу не видела этих фуросики, — Майа наклонилась над столом, — но слышала о них…

Умная, все понимающая ткань была выткана на плотной основе волоконно-оптических нитей, органических компонентов и квазоэластичных волокон. Оптические нити толщиной в волос плыли, уменьшая тонкие экранные линии яркого света. Тканый экран дисплея. Гибкий компьютер, целиком сделанный из ткани.

Бенедетта открыла свою сумку, достала оттуда дорогие итальянские дизайнерские наглазники и надела их.

— Они очень изящные, — заметила Майа.

— Тебе нужны наглазники и перчатки? Ладно, ты попала к правильным людям. Мы обратимся к Бубуль. Мы можем доверять Бубуль. Хорошо?

— Наверное.

Бенедетта постучала по наглазникам и передала по воздуху незримые сигналы и команды.

— Тебе понравится Бубуль, — пообещала она. — Бубуль всем нравится. Она богатая, щедрая, веселая, даже бесшабашная. Она любит рисковать и вряд ли доживет до сорока.

Бенедетта принялась стучать по клавишам ноутбука, перебирая ключи. Затем передала Майе свои наглазники, легким движением подтолкнув их по столу. Лицо Майи раскраснелось от свечения фуросики.

— Чудо святой Вероники! — заявила Бенедетта и ухмыльнулась. — Дай мне найти сенсорную функцию.

— Это большой секрет. Но я охотно поверю любому. Не сомневаюсь, что тебе это ясно, Бенедетта.

— Ты очень хорошенькая, — медленно проговорила Бенедетта, глядя на экран и продолжая печатать. — Тебе нельзя быть такой хорошенькой. А также торопить меня и подталкивать.

— Миловидность — это моя техника. Ты тоже хороша собой. Я могу сделать тебя более привлекательной, если ты захочешь.

— Я ненавижу все эти искусственные приукрашивания, — возразила Бенедетта, что-то печатая со знанием дела. — Они еще хуже, чем вечная молодость женского тела. Мы, женщины, так связаны со своими телом, что для нас это стало просто роковым, мы даже умереть хотим красивыми. Вот и Поль туда же… Рассуждает со мной. Как коллега. Как философ. Но появляется смазливая девчонка, в парике, с яркой губной помадой, и ему кажется, будто с подножки поезда спрыгнула его маленькая муза. Женщины никогда ничему не научатся! Мужчины размышляют о красоте, но нам надо быть красивыми. И потому женщина — всегда другая и никогда в центре событий.

Майа игриво повела глазами:

— Мужчины и женщины просто по-разному думают. Вот и все.

— О, как глупо! Анатомия — это судьба. Но теперь все в прошлом, ты поняла? Анатомия стала индустрией. Ты хочешь выучиться этой жуткой мужской математике, кокетка этакая? Представь себе разные палочки и крючочки, и я за неделю обучу тебя всем расчетам.

— Ты набьешь шишки, пока будешь этим заниматься.

— Не лицемерь, милочка. Уверена, что тебя не пугали операции на твоей груди, а они в тысячу раз радикальнее всяких расчетов. Погоди минутку… вот оно, показалось наконец.

Фуросики Бенедетты цвета яичного белка сделалось дымчато-серым.

— Уже хорошо. Еще немножко, и я найду публичный сайт. Ну, вот он.

У стола появилась Бубуль. У нее был маленький, изогнутый, как у амурчика, крашеный рот и огромные, сияющие карие глаза. Но вроде как не было подбородка. На голове красовалась шляпа с узкими полями, на шее висели наглазники. Майа обратила внимание на ее вязаный свитер, длинный шарф и большой желтый рюкзак.

— Чао, Бенедетта.

— Бубуль родом из Штутгарта, — пояснила Бенедетта. — Напомни мне еще раз, как тебя зовут?

— Майа.

— Майа собирается показать нам секрет, Бубуль.

— Я обожаю секреты, — отозвалась Бубуль и села с ними рядом. — Как мило, Майа, что вы готовы поделиться секретами с такой мелочью вроде нас… Вы не возражаете, если на вас посмотрит моя обезьянка?

Мартышка с золотистой шерсткой соскользнула с крепких плеч Бубуль. Она была во фраке и галстуке. Вместо глаз светились крохотные металлические арки. Вставленные зеркальные наглазники.

— А ваша обезьянка умеет говорить? — спросила Майа.

Мартышка была без обуви. Ее маленькие волосатые лапы, вылезавшие из-под брюк, казались особенно противными.

— Моя обезьянка — виртуалка, — беспечно откликнулась Бубуль. — Где же ваши наглазники, Майа?

— У меня нет наглазников. И перчаток тоже нет.

— Queldommage, — не скрывая своей радости, воскликнула Бубуль. — У моих родственников в Штутгарте завод по изготовлению наглазников. У меня четыре дяди. Они родные братья! Вы знаете, какая это редкость в наши дни, когда четыре брата в одной семье? Пятеро детей. Конечно, считая мою маму. Теперь такого не встретишь! Но со мной всегда случается что-то, чего с другими никогда не бывает. — Бубуль открыла свой рюкзак и дала Майе упакованные в пластик наглазники в проволочной оправе.

— У них жидкая основа? — поинтересовалась Майа, осмотрев линзы.

— Они способны принимать любую форму, — пожала плечами Бубуль. — Возьмите еще эти перчатки. Я бы не назвала их модными. Но такие перчатки надевают на званые вечеринки, после которых можно проснуться бог знает где. Не повредите пальцы, натягивайте помедленнее, вот так.

— Я вам очень благодарна за это одолжение. Вы так добры.

— Это не одолжение. Они теперь ваши! Мои дяди любят дарить детям подарки. Они считают, что у рынка должны быть перспективы.

— У меня тоже есть кое-что для тебя, Майа, — внезапно проговорила Бенедетта, очевидно движимая чувством. Из-под воротника своей блузки она сняла с шеи алмазное ожерелье и тонкую золотую цепочку. — Вот. Это для тебя. Тебе они очень пригодятся.

— Алмазное ожерелье!

— Да не смотри с таким удивлением, алмазы способен огранить любой идиот, — сказала Бенедетта и надела ожерелье на шею Майи. — Лучше взгляни на кулон.

— Соловей в золотом гнезде! Какая прелесть, Бенедетта! Но я не могу принять такой подарок.

— Золото — это дерьмо. Ну, что ты так уставилась, будь повнимательнее и слушай. Золотое гнездо вставляешь себе в ухо. Это переводчик. Алмазные бусины — память, в них содержатся все европейские языки. Видишь маленькие номера, на бусинах? Эта птица, она понимает по-английски, по-итальянски и по-французски. Тебе не нужен итальянский как основной язык, так что пользуйся английским, это бусина номер один. Передвинь английский в центр гнезда, а итальянский немного назад. Итальянский — это бусина номер семнадцать.

— Итальянский идет семнадцатым? — переспросила Бубуль.

— Это швейцарский прибор. Из Базеля.

— У швейцарцев совсем нет чувства юмора, — заметила Бубуль. — Только потому, что Милан купил Женеву… Завидуют.

Майа вынула из цепи итальянскую бусину, а затем вытащила английскую из золотого гнезда и осторожно передвинула итальянскую алмазную бусину к маленькой гравированной птичьей ноге. Крохотные бусины с легким звоном встали на новые места.

Она аккуратно засунула кулон в раковину правого уха. Кулон согнулся, как металлический наушник. Что-то тонкое и упругое вползло в ее ухо. Ей ужасно захотелось сорвать с головы это устройство, потому что в ухе защекотало и вообще было неприятное ощущение.

— У него нет батареек, — сказала ей по-итальянски Бенедетта. — Тебе придется всякий раз согревать птичку своей кожей. Если птице станет холодно, она сразу погибнет.