Огненная дева - Евгения Марлитт

– Невзирая на истинно баснословную ценность самого камня! – сухо заметил Майнау.

Он уже сидел возле герцогини, между тем как остальное общество только еще собиралось.

– Ну, конечно, но это уже на втором плане, кто же это стал бы отвергать? – ответил гофмаршал с притворным равнодушием.

И движением, в котором выразилось все его отчаяние, он разом откатил свое кресло в сторону, откуда можно было видеть всю дорогу вплоть до злополучного шпалерника.

– Смарагд очень дорог, а резьба редкой работы, в своем роде чудо… В ней заключается тайна. Около герба виднеется маленькая точка, как будто крошечная царапина, но под лупою ясно выступает отчетливо вырезанная мужская голова. Приложение этой печати имеет, по-моему, больше значения, чем самая подпись.

– Мы теперь будем пить кофе, а потом и я пойду искать его, – милостиво сказала герцогиня. – Замечательное кольцо должно быть найдено.

Между тем Лен в это время подавала всем душистый кофе на большом серебряном подносе. Ее лицо не выражало недовольства: среди водворившейся тишины слышно было только, как шуршало ее шелковое платье и как скрипел песок под ногами. Но вдруг посуда загремела на подносе, как будто у нее от страха задрожали руки. Гофмаршал, которому она в эту минуту подавала кофе, с удивлением поднял на нее глаза и посмотрел в направлении ее взгляда: по дорожке, вдоль шпалерника, шел Габриель.

– Что надо здесь этому мальчику? – спросил он, устремив на нее пристальный взгляд.

– Не могу знать, барон, – ответила она, уже совершенно успокоившись.

Габриель подошел прямо к гофмаршалу и с опущенными глазами подал ему потерянное кольцо. Его держали прекрасные тонкие пальчики безукоризненно чистой, нежной ручки, а между тем, почувствовав ее прикосновение, гофмаршал оттолкнул ее с отвращением.

– Мало вам тарелок? – с гневом указал он на стол. – И разве ты не мог, бывая в замке, научиться, как прилично подавать вещь?.. Где ты нашел кольцо?

– Оно лежало у проволочной решетки, я его сейчас узнал, я всегда любовался им на вашей руке, – робко проговорил мальчик, как бы извиняясь в том, что подал кольцо без тарелки.

– В самом деле? Очень лестно! – Гофмаршал насмешливо покачал головой. – Лен, дайте ему кусок торта и спросите, что ему надо.

Она вынула из кармана ключ.

– Ты за ним пришел, да? – спросила она Габриеля. Он ответил утвердительно. – Больная пить хочет, а я заперла малиновый сироп.

– Глупости! В замке и без него много прислуги. Он мог бы прислать кого-нибудь, но этот мальчик избалован и хочет принимать участие во всем, что происходит в замке, и притом сегодня, когда священник только что в моем присутствии строго запретил принимать ему какое-либо участие в удовольствиях! Забыли вы это. Лен?.. Он должен готовиться, – обратился он к герцогине, – сегодня утром мы решили, что через три недели он наконец поступит в семинарию – уже давно пора.

Лиана с удивлением посмотрела на ключницу. Так вот почему она сегодня все утро бесцельно бродила по кладовой, с трудом отличая тончайшие ткани от толстого полотна, а ведь Лен была авторитетом по части льняных изделий, и в конце концов потеряла связку ключей, чего с ней никогда не случалось!.. Хотя эта женщина казалась такою холодной и сурово и безучастно относившейся к мальчику при других, но Лиана давно подозревала, что она боготворит ребенка… Она и теперь стояла молча, с густою краской в лице; для всех прочих это была женщина глубоко огорченная, рассерженная незаслуженным упреком, в глазах же Лианы – это была мать, любящее сердце которой терзалось от одного ожидания предстоящей разлуки. Герцогиня посмотрела на мальчика в лорнет.

– Вы хотите сделать из него миссионера? – спросила она священника, покачав головою. – На мой взгляд, звание это совершенно для него не годится.

Эти слова точно наэлектризовали Лиану: в первый раз слышала она слова, высказанные против решения священника и гофмаршала, да еще таким лицом, которое несколькими словами могло изменить судьбу человека. Все, сидевшие тут за столом, были или не расположены к ребенку, или просто равнодушны к его судьбе, как холодно, например, смотрел Майнау на «трусливого мальчика», стоявшего, подобно осужденному, неподвижно на месте, которое как бы горело под его ногами! Молодая женщина призвала все свое мужество, разве она взывала не к женскому сердцу?

– Габриель уже имеет миссию в самом себе, ваше высочество; это миссия художника, – сказала она, глядя на прекрасную герцогиню с видимым смущением, но твердо. Глаза всех обратились на нее, не сказавшую до сих пор ни слова. – Без всякой посторонней помощи он так смело и мастерски владеет карандашом, что это меня поражает. Я нашла в комнате у Лео его рисунки, с которыми он мог бы блистательно выдержать всякое академическое испытание и непременно был бы принят в число ее учеников… В этой детской головке таится редкое творческое дарование, пламенное влечение к искусству, присущее только гению… Ваше высочество правы, заметя, что он не годится в миссионеры, – для этого нужно внутреннее стремление, на одном этом пункте должны быть сосредоточены вся энергия и все силы души, для которой не должно существовать другого идеала, – поступить же насильственно было бы жестоко в отношении искусства.

Герцогиня с изумлением посмотрела на нее.

– Вы совершенно не поняли меня, баронесса фон Майнау, – сказала она очень сдержанно. – Мое замечание относилось к его вялости и болезненному телосложению; что же касается до его умственных способностей или его увлечений, то я решительно говорю: он должен годиться!.. Мне, право, жаль, что находятся женщины, не разделяющие мнения, что перед этой святою целью жизни всякая другая должна исчезнуть… Пусть вольнодумцы мужчины, приобретая научные познания, впадают в заблуждения в делах веры – довольно и этого прискорбного факта, зато мы, женщины, должны вдвойне стараться твердо противостоять этим бурям, свято хранить нашу веру и никогда не поддаваться искушению мудрствовать.

– Ваше высочество, это значит дать женщинам чересчур легкую задачу в жизни, это значит еще шире отворять дверь суеверию, вере в воображаемый мир духов, во власть сатаны, к чему женщины, к сожалению, и так очень склонны.

Послышался стук сдвинутого стула и смущенное покашливание, между тем как молодая женщина, только что говорившая так смело, сохранила невозмутимое спокойствие. Против нее сидел ее муж, рука которого, лежавшая на столе, играла кофейной ложечкой. Наклонив голову, он исподлобья, ни на минуту не отрывая глаз, смотрел на покрасневшее лицо жены, исключительно обращенное к герцогине. Выговорив последние слова, она случайно взглянула в его сторону, глаза их встретились, и ее взгляд был так холоден, как будто он ей был совершенно незнаком. Яркая краска бросилась ему в лицо, он швырнул на стол кофейную ложечку, что вызвало улыбку на прекрасном лице герцогини.