Поляна, 2012 № 01 (1), август - Журнал Поляна

Сначала он повел подруг в храм медицинского будды, где можно было просить здоровья хорошего, а потом в храм желаний. Положить по монетке в сто восемь чаш, и желание исполнится. Рита все делала тщательно. Агния же, набросав в беспорядке монеты в чаши, стояла в стороне и наблюдала за Ритой и экскурсоводом. Коля все это время держал Риту за руку.

Подруги вышли на улицу. Экскурсовод продолжил рассказ.

— Храмы, это все понятно. А где же, так сказать, цитадель разврата, массажные салоны, продажная любовь? Где все это? — спрашивала Агния, желая только одного — внимания мужчины, пусть и низкорослого, и тайца… Но все же.

Но Коля кивал головой, улыбался наивной улыбкой большого ребенка, брал Риту за руку и вел к автобусу.

— Послушай, — Агния вперилась глазами в грудь подруги, когда они уже подъехали к отелю, — а что у тебя за футболка?

— Ничего особенного…

— Да, я-то вижу, что ничего особенного. Но что означает надпись «Caddy»? Это что?

— Не знаю.

Коля помог подругам выйти из автобуса. Нежно пожал руку Рите.

— Ну, что ж ты его не позвала? — спросила Агния. — Пошел бы. Глянь, запал ведь на тебя.

— Да, брось ты…

— Что брось? Я тут две недели стараюсь, а тебе нате, на тарелочке… И все-таки, что у тебя за надпись? Caddy…

— Я в номер, — сухо сказала Рита. — Ты?

— А я в бар.

Рита посмотрела на подругу. Темные глаза Агнии вдруг обесцветились. Обида мелькнула во взгляде.

«Перемелется», — подумала Рита и отправилась в номер. Там достала книжку и завалилась в постель. Вспомнила услужливого тайца Колю. «Caddy». Что это?

Открыла чемодан, нащупала маленький словарик.

«Так, что у нас тут… О! Сколько значений! „Мальчик, нежный, мальчик на побегушках“. Дальше… „Мальчик, подносящий клюшки в гольфе“… Нет, это, пожалуй, не то. Лучше мальчик. Просто мальчик…»

«Будь моим мальчиком», — перевела она надпись с футболки. — Как просто, — думала Рита. — «Be ту caddy».

«Как просто, как просто», — твердила она про себя. — Может, мы слишком многого хотим от мужчин? «Он должен быть достойным человеком», — твердила моя мама, а классная вторила: «Защитником Отечества». И смотришь на мужчину, а во взгляде клеймо «Должен, должен, должен!» А, может, проще… Говорят, как корабль назовешь… Только просьба легкая «Будь моим мальчиком». И все. И тогда он будет с тобою нежным.

Евгений Лесин

Когда бы знать источник зла

Когда бы знать источник зла,К нему бы те пришли молиться,Кому господь их без числаДарует лики, а не лица.

Кто только проповедь несёт,Не мир, но меч. И свет бомбёжек.Кому покой пчелиных сотИ мистика сороконожек

Так ненавистны, хоть умри.Кому сам факт уже несносен,Что на платформе «Снегири»Гуляет лето среди сосен.

Они б закрыли всё давно.Да только соснам всё равно.

А за окном — дожди, как обещали

А за окном — дожди, как обещали.И гром ударил молнии вдогон.Машины под окном заверещали.И так и тянет выйти на балкон.

Там хорошо. Как будто укачали.Природе ты, смотри, не прекословь.Вот и минуй нас пуще всех печалейИ божий гнев, и божия любовь.

Марина Ершова

Прольется теплый свет

(Маленькая повесть о детстве)

Если умру я —не закрывайте балкона.Дети едят апельсины.(Я это вижу с балкона.)Жницы сжинают пшеницу.(Я это слышу с балкона.)Если умру я —не закрывайте балкона.

Ф. Г. Лорка

Любовь начинается с потери. Мысль не новая, но верная.

Эта маленькая повесть — о любви. К людям из самого лучшего на свете города — города детства и к стране, которой больше нет.

Алма-Ата шестидесятых-семидесятых двадцатого века — живой город, как Тбилиси, Баку, Ташкент и многие другие города СССР — нашей необъятной Родины. В живом городе радостно душе, там тепло в любое время года, там деревья и дома умеют петь.

Алма-Ата в переводе на русский — «Отец яблок». Не мать, а именно отец. Возможно потому, что у казахов отец — главный.

Яблок действительно много. И в горных садах вокруг, и на городских улицах, и на разноязыких южных базарах. Детская память или фантазия рисует мне такую картину.

В воздухе стойкий, свежий аромат яблок, цветов, раннего утра (может быть, просто детства). Я бегу куда-то вдоль большущего арыка, называемого Головным.

Вода журчит как детская песенка, а по ней то тут, то там плывут, ныряя и выныривая, красные яблоки.

Когда я была маленькая, в бакалее продавали сок в трехлитровых банках: яблочный, томатный, персиковый, абрикосовый, даже березовый.

Продавщица переливала его в конусообразные емкости с краником внизу. Откроет краник — и в стакан бежит тоненько чудесный нектар. Попьешь сок, отдашь стакан, а она вымоет его над фонтанчиком с ручкой, быстро-быстро, даже забрызгает водой.

Бабушка каждый день давала десять копеек, и я шла через весь микрорайон попить соку. Но меня привлекало все действо.

Летом из другого города к нам приезжала моя тетя с двумя сыновьями. Это были лучшие дни. Со старшим братом можно было спорить, а с младшим — играть, как с живой куклой.

Однажды я катала Игорька в коляске по квартире. Мебель дрожала, тетя Жанна ругалась прямо из ванной, где она стирала.

Вдруг все задрожало гораздо сильнее. Еще к тому же и зашаталось. Тетя закричала: «Что же это такое? Перестань сейчас же!» Я перестала, но все по-прежнему шаталось.

Тогда с криком «Землетрясение!», она схватила меня и Игорька и побежала вниз по лестнице.

Наш дом устоял.

И теперь он стоит перед моими глазами — живой, красочный, дом, в котором навсегда поселились друзья моего детства.

Ира

До революции Алма-Ата назывался Верным. Это была крепость на окраине Российской империи. Казаки со всей России служили там по двадцать пять лет, а потом оставались навсегда.

Моя подружка Ира была потомком известных в Верном казацких фамилий — Солодовых и Ефимовых. Как и ее мама Вика и баба Оня, Ира несла на себе печать казацкой породы: статность, крепость тела, красоту зеленоглазого лика, обрамленного светлыми, пышными волосами.

Иришин папа, дядя Виктор, был инженер, но от предков сохранил страсть к земле и работе на ней. В коллективном саду на шести сотках он выращивал все, что могло расти в жарком алма-атинском климате: от капусты до винограда.

Из винограда он делал вино, которое бродило в больших десятилитровых бутылях за шкафом. Из горлышка бутыли выходила тонкая резиновая трубочка, которую надо было пососать, прежде чем вино польется в стакан.

Вино было замечательное. Мы с Ирой его иногда пили. И нас почему-то не ругали.

Андрей

Когда на голову падает тяжелый железный предмет, нет времени подумать, зачем и за что? Просто очень больно.

Было душно, даже дворовая зелень пожелтела, сделавшись сухой и пыльной. Родители целыми днями работали, а дети развлекались, как могли.

Андрей где-то раздобыл маленький шелковый парашют, привязал к нему тяжелый амбарный замок и выбросил из окна лестничного пролета четвертого этажа.

Парашют с замком опустился мне прямо на голову. Я упала. Потом помню только испуганное лицо Андрея над собой, и как он вытирает мне этим парашютом кровь с лица и головы. И что-то говорит очень ласково и быстро. То ли от шока, то ли от неожиданности, я даже не плакала.

Через десять лет Андрей женился на женщине намного старше себя. Все время спешил с работы к ней, очень часто с цветами. Вскоре родилась малютка, денег стало мало, и Андрей пошел работать в такси.

Однажды ночью бандиты, которых он подвозил, ограбили его и убили, ударив по голове тяжелым кованым кастетом.

Мне почему-то кажется, что если бы тот удар замком по моей голове был чуть-чуть сильнее, Андрей остался бы жив.

Наташа

Балконы — важная часть алма-атинских квартир, особенно летом. Увитые виноградом, обнесенные ящиками с пестрыми цветами, почти никогда не застекленные, они были этакими уютными комнатками. Днем там играли мы, дети, а ночью в прохладе отдыхали старшие. А под осень балконы благоухали не только от цветов. Они были заставлены тазами с яблоками нового урожая, в основном — Апортом, распространяющим аромат нежных духов.

Однажды Оля, Наташа и я играли на нашем балконе. Вырезали из бумаги кукол и их наряды. Наташе вскоре стало скучно, и она как-то отвлеклась от игры. Она не очень любила долгие и кропотливые занятия.