День вампира (сборник) - Олег Дивов

«Теперь нам придется очень трудно. Это из-за вас. Я буду жаловаться», – подумало существо.

– Чего-о?! Жаловаться?! Ах ты… Козел нерусский! Да пошел ты!.. Да я тебя… Ща так отрихтую, мама не узнает! Ща как схлопочешь прям в е… ало из двенадцатого калибра! – в искреннем возмущении орал Зыков.

Котов молчал, только головой тряс. И пистолетом.

«Мама?.. Да, мама не узнает, – подумало существо, обращая взор к Зыкову. – Я помню, что такое мама».

Зыковская ругань умолкла по затухающей, будто разъяренного громилу за шнур из розетки выдернули.

Котов у себя на переднем сиденье вроде бы начал дышать.

– Извините, спасибо, до свидания… – пробормотал Зыков очень тихо и скромно, убирая ствол.

«Уезжайте немедленно», – подумало существо, распрямилось и величественной походкой удалилось к своему «БМВ».

– Кот, а Кот? – позвал осторожно Зыков. – Ты живой?

– Вроде, – без особой уверенности ответил Котов. Он спрятал пистолет и теперь утирал лицо грязным рукавом. «БМВ» развернулся и проехал мимо. Котов проводил его безумным взглядом.

– Трое, – сказал он. – Трое их там. Ужас…

– Откуда ты знаешь? Стекла тонированные.

– Знаю, и все, – отрезал Котов. Педали под его ногами издали протяжный скрип, «Волга» дернулась, затарахтела и покатилась вперед.

– Он тебя почти и не коснулся, – сказал Котов нарочито громко, чтобы перекрыть голосом фырканье и пуканье глушителя. – А вот меня…

– Жуткий тип, – согласился Зыков. – Кто это, а? Тоже «мастер»? Тогда почему днем?.. Как же он днем-то, Кот?

– Я не знаю, кто это. Ужас, летящий на крыльях ночи. Хозяин жизней.

– Хозяин жизни, – поправил Зыков.

– Не-ет, Терминатор, я не оговорился. Именно жизней. Вот наших с тобой, например.

– Тьфу! Водки хочется, – пожаловался Зыков. – Слышь, Кот, я понимаю, тебе хреново пришлось, но ты не мог бы побыстрее, а?

– Ничего ты не понимаешь. Мне не хреново пришлось. Он меня убил вообще. Ох, уеду я, уеду…

– Туда, откуда… эти? В Москву? Брось. Слушай, правда, давай газуй. Плечо на глазах пухнет.

– Держись там за что-нибудь, – сказал Котов. – Нет, ну какого же хрена?! Ведь напрасно все, напрасно… И зачем мы это делаем?!

Котов длинно выматерился и утопил педаль в пол. На заднем сиденье Зыкова принялось болтать, он бросил обрез и растопырил здоровые конечности во все стороны.

– «Дворники» опять едва шевелятся, – буркнул Котов. – Пусть моросит, вот только бы не дождь.

И пошел дождь.

Глава 2

Всю ночь Мишу одолевали кошмары. Раз за разом он пытался убежать на ватных ногах от каких-то неясных зловещих теней, которые, естественно, настигали его и принимались душить. Миша в ужасе просыпался, но оказывалось, что он лишь перепрыгнул из одного сна в другой, где все повторялось. Непослушное тело, обычно сильное и проворное ночью – о да, там, во сне, была ночь, – отказывалось повиноваться, руки преследователей сжимались на Мишином горле… И так до бесконечности. Закончилось все тем, что Миша, катаясь по постели в тщетной попытке вырваться из лап кошмара, навалился на Катю и почти разбудил ее. А Катя просто как следует двинула Мишу локтем под ребро. Отвернулась лицом к стене и засопела носом.

Миша лежал, мучительно хрипя пересохшим горлом, держась за ушибленный бок и стараясь не глядеть в сторону окна. Там занимался рассвет. Все было естественно и понятно – Миша забыл с вечера задернуть шторы. Точнее, не забыл, а просто вытеснил из памяти эту необходимость. С каждым новым циклом ему все меньше хотелось прятаться от солнца. Чем больше это было нужно, чем сильнее день обжигал сердце – тем меньше хотелось.

Но сейчас придется встать и зашторить в доме все окна. Иначе проснется Катя, и тогда держись. Настоящая Катя никогда не закатывает сцен. Она любит своего Мишу и скорее умрет, чем допустит ссору в доме. А вот эта, другая, измененная, которая сейчас так уютно спит…

Зубами к стенке.

Двигаясь рывками, как марионетка, Миша сел на кровати и зябко обхватил себя руками за плечи. Тело слушалось хуже, чем во сне. Там оно было просто как желе, а в реальности будто состояло из отдельных плохо сопряженных частей. На тупых корявых шарнирах. Примерно через пятнадцать часов это тело будет – вещь, но что толку? Какой во всем смысл, если другое тело, сейчас мирно лежащее рядом, красивое и гладкое, любимое, вдруг – каждый раз это словно плевок в глаза – проснется с душой озлобленной неудачницы?

А может, ну их, эти шторы?

Нет. Будет очень больно, и вскоре случится одно из двух. Либо инстинкт самосохранения погонит Мишу драпировать окно, либо поднимется Катя, сделает это сама, а потом обругает мужа последними словами. А то еще и ударит. Она пока что не пыталась это делать, но в прошлый раз было заметно – готова.

Когда Миша вставал, ему показалось, что у него скрипят все суставы. Шаркающей походкой он дополз до окна спальни, задернул наглухо толстые гардины и тяжело вздохнул. Предстояло еще топать в мастерскую и на кухню. И там делать то же самое одеревеневшими руками. Зато потом, на кухне, можно будет выпить стакан воды. Многократно удушенное врагами горло невыносимо саднило.

От воды Мишу чуть не вырвало. Он присел на край табурета, закурил – сигарета дважды выпадала из пальцев – и совсем расстроился. Сколько ночей на этот раз? В позапрошлый было две, а в прошлый уже три. Выдержит он три ночи? А если их окажется четыре?! Если бы Миша сейчас мог заплакать, он бы этому утешительному занятию предался. А так – глотал безвкусный дым и переживал.

Три ночи… Или четыре? Да даже три ночи рядом с этим ужасом, этим чудовищем, безжалостно пожравшим его возлюбленную, – невыносимо. Просто невыносимо. И никакого выхода. Никакого выбора. Ни-ка-ко-го.

– Сука… – прошептал Миша. Для затравки, попробовать, сможет ли он это произнести в адрес любимой женщины. А когда вышло, повторил уже уверенно, почти в полный голос: – Су-у-ка…

Тридцать лет всего, а жизнь кончена. Потому что без Кати – разве это будет жизнь? Это что-то такое будет, о чем и подумать страшно. Работать-то он точно не сможет.

А если все же подумать?

Миша честно постарался охватить умом тоскливую перспективу, но не смог. К тому же ему пришло в голову, что Катя без него влипнет в какую-нибудь жуткую историю. Нет, не выйдет ничего.

– Сука… – вздохнул Миша. Швырнул сигарету в набитую грязной посудой раковину. Кряхтя поднялся и с выражением полнейшей обреченности на лице пошел спать дальше. Примерно еще пятнадцать часов.

* * *

В кромешной тьме Катя стояла перед зеркалом и «рисовала» глаза. Миша сидел в мастерской и тупо разглядывал последнюю работу – портрет депутата городской думы. Сутки назад и при дневном освещении депутатская рожа Мишу никак не трогала, а вот сейчас его подташнивало. Сама-то картина чисто технически была ничего – крепкий средний уровень, не придерешься. Но в каждом мазке сквозило подсознательное отвращение художника к жертве…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});