Разводящий еще не пришел - Николай Камбулов

— Максим Алексеевич, что это вы мастерите? — вкрадчивым голосом спросил Узлов.

— Цацку для таких вот, как вы, — улыбнулся Рыбалко, вытирая ветошью руки. Он загасил папиросу, положил ее в пепельницу, присел на край верстака, тихо произнес: — А я думал, что вы, товарищ лейтенант, уже на вокзале, билет покупаете на поезд.

— Зачем он мне? — Узлов поднял голову, насторожился.

— Как зачем? Рапорт ваш возвратился из штаба округа, и на нем резолюция командующего: «Таких стиляг в армии нельзя держать ни одного дня».

— Не может быть?! Шутите... А почему я стиляга? — спросил Узлов, вытирая платком со лба пот: очень уж неожиданным оказалось сообщение старшины.

— Есть стиляги по одежде: сорочка с двадцатью карманами, брюки с ширинкой на заднице, ботинки «осторожно — наколешься». А есть стиляги изнутри, любящие покривляться, показать себя, что они умнее всех, а на самом деле набитые болваны.

«Пошла губерния писать. И черт меня дернул прийти к нему». — Узлов поднялся и, намереваясь как-то сменить тему разговора, подошел к карте, спросил:

— Максим Алексеевич, что это за штука?

— Сами видите, что ж спрашивать? — Рыбалко легко соскочил с верстака. — Это моя военная биография. Черные линии — дороги, по которым я отступал вместе с полком, красные — пути, по которым мы наступали, — пояснил старшина, снимая блузу.

— А вот этот восклицательный знак? — ткнул Узлов указательным пальцем в жирное слово «Берлин».

— Тут меня фашист осколком пометил. Так вот, чтобы не забыть, и поставил на карте восклицательный знак. Иногда в сутолоке дел закружишься и забудешь про свои раны, а придешь домой, посмотришь на эту карту и все вспомнишь... Тебе этого не понять.

— Почему же, я не балбес, разбираюсь, — возразил Узлов. — Была война, тяжелая война. Отец мой где-то сложил голову.

— Была! — Рыбалко шагнул к карте и загородил ее своею широкой спиной. — Была! Как легко сказалось: «была». Разве она уже кончилась?! — Он нервно сунул руку в брючный карман, торопливо закурил. — Я еще ни одной ночи не спал с чувством, что кончилась война. Лягу, закрою глаза, а уши сами по себе настораживаются, и кажется мне: вот-вот раздастся выстрел, заговорят пушки. Нет, не кончилась война, это передышка, временное затишье. Враги хитрят, подтягивают тылы, пополняют боекомплекты, собираются с силами. — Рыбалко схватил лежащую на верстаке газету и потряс ею перед лицом Узлова. — Почитайте, что пишут. Вот Западная Германия вооружается. Она создает морской флот. Гитлеровские генералы требуют себе атомное оружие... А вы — «была»!

— Милитарист ты, Максим Алексеевич! — примирительно усмехнулся Узлов. У Рыбалко округлились глаза, он готов был вновь вспыхнуть. Но сдержался. — Не понимаю я вас, Максим Алексеевич, — посмотрев на примуса, сказал Узлов.

— Это для меня не открытие. Многие не понимают.

— Вот мастерскую открыл, примуса чинишь.

Рыбалко резко постучал мокрым кулаком в стену.

— Ирина Даниловна! — крикнул он. — Поди сюда.

Открылась дверь. Вошла незнакомая Узлову женщина.

— Я же вам сказал: чинить не буду. И заберите их отсюда немедленно. — Он отдал примуса женщине, захлопнул за ней дверь. — Поняли?

— Понял, — тихо произнес Узлов и задумался. «Вот ты, брат, какой», — хотелось ему сказать.

— Ну что вы так на меня смотрите? — И вдруг улыбнулся, поглаживая усы.

Узлов, воспользовавшись переменой настроения у Рыбалко, поспешил сказать:

— Максим Алексеевич, я пришел к вам за помощью. Не можете ли вы поговорить с майором Бородиным, чтобы мне вернули рапорт.

— Ха! — весело воскликнул Рыбалко. — Это замечательно! Но за рапортом вы сами пойдете. За счастье надо бороться, тогда оно будет крепким.

— Пробую, Максим Алексеевич.

— Знаю, я все знаю, и как вы первым по тревоге привели свой взвод. Только не могу понять, кто это вам сообщил о тревоге? Уж не Цыганок ли? Эта прокуда всегда держит нос по ветру, — незлобиво заметил старшина, но тут же насупился, как будто что-то припоминая: — Вы за Цыганком зорче смотрите. Способный он солдат, грамотный, но с причудами, может такой фортель выбросить, что потом на всю армию прогремишь.

— Значит, вы не согласны? Член партийного бюро, вам это легче сделать, Максим Алексеевич, — настаивал Узлов,

— Нет, товарищ лейтенант, и не уговаривайте. Сами действуйте, без ходатаев, так вернее и прочнее... Хотите, вместе поужинаем? — предложил Рыбалко. — Есть пельмени.

Узлов отказался. Надел шапку и направился к двери. Рыбалко остановил его:

— Товарищ лейтенант, а что вас так беспокоит рапорт? Бумажка... Главное ведь — служба.

— Спасибо за совет, товарищ старшина. Рапорт меня не волнует. До свидания.

...Шахов еще не спал. Дмитрий молча разделся, лег в постель.

— Был у Рыбалко? — спросил Шахов, пряча улыбку.

— Был.

— Ну и как?

Узлов не сразу ответил. Он представил сейф Гросулова. Полковник помахал перед ним бумажкой: «Вот это видели?..»

— «Да, да, Максим Алексеевич поймет...» — сказал Узлов, подражая Шахову. — И ты не остановил. Ведь знал же, что усач ни за что не согласится. Настроение только испортил.

X

Громов просматривал план отстрела огневых задач, пытаясь представить, как все это получится там, на полигоне. Но ему не удавалось сосредоточиться... Еще утром, когда Громов закончил политические занятия в группе сержантов (Бородин настоял, чтобы командир полка тоже вел одну из групп политических занятий: «Лучше людей будете знать. Я занимаюсь с группой солдат, превеликое удовольствие получаю»), Бородин поинтересовался, намерен ли он в зимних лагерях «попробовать на зуб» шаховский метод безвилочного поражения цели. «На винтовочном полигоне, как вам известно, — добавил Бородин, — этот метод вполне созрел». Громов ответил уклончиво: «Надо еще раз посмотреть, подумать». Другого сказать он не мог: сознавал, что предложение ценное, однако оно ни в коей мере не обогатит артиллеристов теми знаниями и опытом, которые потребуются им в ближайшем будущем. Ответ покоробил Бородина, и они поговорили в повышенном тоне... Это и мешало сейчас Громову сосредоточиться при рассмотрении плана стрельб.

«А шут с ним, остынет, когда узнает, почему тяну», — подумал Громов о Бородине, откидываясь на спинку стула. Он провел рукой по щеке, под пальцами зашуршало.

— Э-э, брат, не годится, надо сходить в цирюльню, — улыбнулся Громов. Поднялся с намерением пойти в парикмахерскую, но кто-то постучал в дверь.

Это был Узлов. Лейтенант доложил, что обращается по личному вопросу с разрешения командира батареи капитана Савчука. Узлов стоял посреди комнаты, держа руки по швам. «А усы ему не идут», — подумал Громов, будто впервые видел перед собой лейтенанта.

— По личному? Ну давайте выкладывайте, — сказал Громов с неохотой: часы приема по личным делам, установленные им, прошли.

Узлов покосился на сейф, стоявший в углу, негромко сказал:

— Если можно, товарищ подполковник, я прошу, возвратите мне рапорт.

— Какой? — не сразу понял Громов.

— Тот самый, в котором я просил уволить меня из армии.

Громов поднялся, порылся в ящике стола, сказал:

— Этот, что ли?

— Да, да, товарищ подполковник.

— Берите.

Узлов, расстегнув шинель, положил в нагрудный карман рапорт и удивился тому, что так просто обошлось дело.

— Спасибо, товарищ подполковник. Разрешите идти?

— Это и все?

— Все, товарищ подполковник.

— Идите...

И опять Узлов подумал: «Так просто». Два дня он готовился к этому шагу, перебирая в голове многочисленные варианты длинных объяснений на случай, если Громов начнет укорять его, вспоминать прошлое. И вот рапорт в кармане, и командир полка отдал его с видом совершенного безразличия.

— Значит, можно идти? — повторил Узлов, все еще не решаясь сдвинуться с места. Громов уже вновь занялся штабными документами и не сразу ответил на вопрос лейтенанта. Опершись локтями о стол, он неподвижно смотрел в одну точку. На его щеках и раздвоенном глубокой вмятиной подбородке поблескивали рыжеватые волоски, и от этого Громов показался Узлову уставшим.

— А зачем вам понадобился рапорт?

— Для порядка, товарищ подполковник... чтобы не осталось никаких следов...

— Ну-ну, без следов так без следов. — Громов начал одеваться. Зазвонил телефон. Узлов, взявшись за дверную ручку, все еще не решался выйти из кабинета.

— Знаю, знаю, — говорил Громов в трубку. — Подождем, не все еще готовы к такому методу поражения целей...

Разговор затягивался. Узлов, поняв, о чем идет речь, хотел было выйти и бежать к Шахову, чтобы сообщить ему неприятную весть, но Громов опустил трубку, сказал:

— Значит, говорите, для порядка. Это хорошо, лейтенант. Порядок в жизни — великое дело. Я тоже для порядка решил просить командующего назначить вас командиром второго взвода, вместо лейтенанта Петрова. Но Бородин говорит, что вы не справитесь, взвод средненький. Я согласился с секретарем. Однако выход нашли. Посоветовались мы тут: я, Крабов, Проценко, Савчук, Бородин — и решили укрепить второй взвод, перевести туда расчет сержанта Петрищева. Солдаты там цепкие, смекалистые, до знаний жадные... Как вы на это смотрите? Согласны принять второй взвод?