Рыбья кровь - Евгений Таганов

Впервые видел он настоящих катафрактов, закованных с головы до ног в железо и на таких же укрытых броней огромных лошадях. Все в одинаковых синих плащах, с одинаковыми рыжими хвостами на шлемах и синими флажками на длинных пиках. На ристалище имелось несколько пологих ям и горок. Четко по команде выстраиваясь определенным образом, всадники то шагом, то вскачь дружно преодолевали эти препятствия, добиваясь сохранения ровного строя. Так же стройно и слаженно конники разъезжались мелкими отрядами в разные стороны, потом съезжались. Или, выстроившись в линию и наклонив пики, неслись навстречу друг другу. Но настолько была хороша выучка их лошадей, что две линии проносились друг сквозь друга, никого не задев. Это для того, чтобы лошади не пугались при настоящем столкновении, понял Дарник и даже засмеялся от своей догадки.

Устраивались и отдельные скачки мимо деревянных столбов, на которых стояли короткие, с человеческую голову чурбачки. Катафракты ловко сбивали их всем имеющимся у них оружием: сулицами и топорами, пиками и кистенями, мечами и палицами. Упражнялись они и в стрельбе на полном скаку из лука, и в метании каких-то маленьких палочек, которые Дарник сначала принял за метательные ножи, но затем разглядел, что палочки имеют на хвосте оперение как у стрел. Позже он узнал, что они называются плюмбатумами и благодаря свинцовому утяжелению летят в ближнюю цель не хуже сулиц.

Боевые занятия пехотинцев впечатлили Дарника значительно меньше, хотя тут тоже было на что посмотреть. Многое из того, что он видел, Рыбья Кровь и сам выполнял со своей ватагой. Но вот чтобы при наступлении плотным строем каждый второй воин из переднего ряда вдруг падал на землю, имитируя ранение, а задние, переступив и сомкнувшись, продолжали движение, такое ему в голову раньше не приходило. Или движение «ежом», когда отряд пешцев весь, и сверху, и с боков, плотно закрыт щитами, а катафракты кидают в них комьями глины, чтобы защита была более непроницаемой. Когда же появились легкие конники с двойным седлом и, ловко подсадив с помощью второй пары стремян «раненых» в седло, ускакали с ними в сторону, Дарник вообще разинул рот от изумления. Все было понятно: специальные воины уносят раненых, чтобы не дать им истечь кровью и не быть затоптанными своими же соратниками, – и все было непонятно: что это за битва такая, где о раненых заботятся прямо в пылу сражения?

Притихший возвращался после «смотрин» Дарник к себе в стан. Рухнули все прежние россказни о ромеях как о коварных и трусливых вояках, которые редко вступают в открытый бой, стремясь всегда побеждать лишь с помощью хитростей и подкупа. Так вот почему они стремятся «побеждать без чрезмерности» – чтобы сберечь своих великолепных воинов. Дарнику даже не требовалось видеть их в деле – по опыту наступления своей ватаги на ивцев он уже знал, какая мощь может заключаться в дружной и слаженной массе хорошо вооруженных людей, неприступной для самых яростных, но разрозненных наскоков противника. Понял и то, что если с пехотой еще куда ни шло, то умения ромейских катафрактов ему среди своих бойников не достичь никогда. Ведь даже на обучение полноценного боевого коня надо затратить не меньше двух лет.

Толкаясь среди ромейских горожан, Дарник чутко ловил, что они говорят о своих ратниках. К его великому изумлению, из обрывков разговоров стало понятно, что ромеи своим войском вовсе не гордятся, принимая то, что есть, за должное и совсем не выдающееся, мол, так было всегда и всегда так будет. Это потому, сделал вывод бежецкий вожак, что их войско больше не стремится к завоеваниям, а старается лишь сохранить имеющееся, значит, настоящая слава и успех бывают только в постоянном нападении. Ну что ж, тогда у него тоже есть свой шанс, успокаивал он себя.

Лопата между тем успешно торговал воском и льном и закупал товары для обратного пути. Получив от него часть оплаты за службу, закупками занялись и остальные короякцы. Рыбья Кровь поручил Кривоносу продать десяток тарначских седел и другое трофейное добро (кроме оружия, разумеется). На вырученные арабские и ромейские монеты он всеми правдами и неправдами раздобыл часть ромейской амуниции, в том числе приглянувшееся ему двойное седло, медные сигнальные трубы, барабаны, несколько плюмбатумов и даже катафрактный шлем с забралом-личиной.

Часть дирхемов Кривонос посоветовал Дарнику потратить на подарки Черне и Зорьке. Такая простая мысль сильно озадачила молодого вожака. В Бежети и Каменке никто никогда друг другу ничего не дарил. В Корояке он видел: покупали и дарили женщинами немало украшений. Взрослые мужчины так задабривали своих жен и наложниц. Но надо ли ему, Дарнику, походить на них? Не воспримут ли верные подружки его подарки как проявление слабости и зависимости от них? Два дня он боролся с собой и в конце концов все же купил два маленьких зеркальца и пару головных украшений. Однако деньги еще оставались, и было не ясно, везти ли их в Корояк или потратить здесь.

Вскоре затруднение разрешилось само собой. Во время посещения торговой гавани Дарник стал свидетелем погрузки на ромейское судно живого товара: тридцати рабов-словенцев. Один молодой парень при этом попытался бежать. Его тут же поймали и в назидание остальным рабам подвергли жестокому бичеванию. Сразу стала видна разница между рабством у русов и у ромеев – в Корояке такого просто не могло быть.

Впрочем, на само бичевание Дарник смотрел достаточно равнодушно: раз не сумел убежать, то терпи и наказание. Точно так же не жаль ему было взрослых мужчин и женщин. Но вот малые дети – они-то в чем провинились? И вообще, разве это дело самим словенам продавать в заморскую страну других словен? Ведь на том же торжище ромеи и магометане стремились выкупать из рабства своих единоверцев, и только к судьбе словен и степняков все относились безразлично.

Непривычные мысли ворочались в голове у Дарника. Насколько же пуста была земля, по которой их караван двигался две недели, и почему никто не догадается возвращать и селить на нее своих единоплеменников? Эти размышления так переполнили Дарника, что он пошел на невольничий рынок и купил пятерых словенских мальчиков и двух девочек. Зачем? – не мог понять никто из ватажников. Лопатники, те даже откровенно посмеивались. Да и десятилетние выкупленные им дети вовсе не испытывали к своему освободителю благодарных чувств. Все они были из Сурожского княжества и перед далеким лесным севером испытывали страх не меньший, чем перед южной ромейщиной.

В последний день своего пребывания в Ургане Рыбья Кровь заглянул также и в ромейский храм. Торжество церковной службы и красочное убранство храма мало тронули молодого вожака, зато он наконец понял, на что идет то огромное количество воска, которое отправляется к ромеям из словенской и русской земли, – в одном только этом храме горело сразу не менее двух сотен восковых свечей.

Обратный путь в Корояк совсем не походил на дорогу в Урган. Лопата с готовностью переложил на Дарника бразды правления, а сам целые дни бражничал в одной из повозок с купленной в Ургане красивой булгаркой. Пешим уже никто не вышагивал по пыльной дороге: кто не ехал на значительно облегченных повозках, тот гарцевал рядом с ними на верховых лошадях. Понимая, что теперь нужно соблюдать особую осторожность, все беспрекословно соблюдали меры безопасности, предпринятые молодым вожаком: высылали вперед и по сторонам дозорных, выставляли удвоенные ночные дозоры, постоянно носили при себе оружие и упражнялись во время стоянок. Постоянное напряжение, в котором находился Дарник, сильно изнуряло его, а повозки с купеческими товарами стали вдруг внушать отвращение: так волноваться из-за них! Никаких происшествий ни разу не случилось, хотя все ожидали, что тарначи обязательно попытаются отомстить обидчикам.

Почти на месте их стычки с разбойниками караван попал на праздник степного племени бурнасов. Несколько сотен кочевников съехались у дорожного перекрестка на свадьбу сына вождя племени, много пили, ели и показывали свое молодечество. Бурнасы враждовали с тарначами, поэтому, узнав, что Дарник именно тот вожак, который совсем недавно их так хорошо проучил, они приняли короякцев с особым радушием и почетом. Верный своему путниковскому долгу, Рыбья Кровь внимательно смотрел вокруг, впитывая самое интересное. Как ни странно, больше всего его поразили местные поединщики. Сначала он даже не понял, чем именно они ему понравились, и только потом до него дошло отличие бурнасских игрищ от таких же в Перегуде или Корояке. Они были просто веселыми, не напряженными и воинственными, не на грани злобы и ярости, как в северном княжестве, а удивительно благодушными и легкими. Никто не стремился победить противника любой ценой, напротив, если видели, что кто-то входит в раж, стремились ему уступить и лучше отдать победу, чем испортить приятное настроение окружающим. Даже в поединках на палках противники только имитировали удары, а не били по-настоящему.