Однажды снова (СИ) - Гулова Юма

— Если хоть волос…

— Заткнись, — рычит Борис Владимирович. — Тебе будет очень тяжело перенести эту потерю. Ты крепко нажрешься дешевым пойлом в своей квартире и уснешь с сигаретой во рту. Страшная трагедия, сын ушел на тот свет вслед за матерью, в самом рассвете сил.

Леонид прикладывает немалое количество сил, чтобы не размазать этого мудака прямо здесь. Кровь пульсирует в висках, хочется разнести к черту и эту палату, и эту клинику.

— А что же с новорожденной дочуркой, спросишь ты, — театрально вздыхает Сотников. — Мать уже отказалась от нее, — он кивает на папку с документами, которая все это время лежала на больничной койке. — Отец погиб. Полагаю, девочка отправится в дом малютки.

— Вы — чудовище, — фыркает Каменев.

— Я благодетель, мальчик мой, — улыбается Борис Владимирович. — Я предлагаю тебе будущее. В папке все нужные документы на вывоз ребенка за границу. Билеты для тебя, твоей мамы и младенца. А если ты решишь меня надуть — я тебе ясно расписал будущее твоей семьи.

Глава 22. Расскажи мне

2023 год, Рим

— Что сделал? — взрывается Агрономов, когда Лео рассказывает ему последние новости. — Я здесь, как гребанный волчок кручусь, чтобы ни единая душа не узнала о том, что у вас с Сотниковой общий ребенок. Но стоит ей покрутить задом на твоих коленях — ты выкладываешь ей все карты?

— Ты перекручиваешь, — спокойным тоном отвечает Каменев. — Она ее мать.

— Она от нее отказалась. Помнишь? Это все не больше чем фарс, чтобы накопать эффектный материал.

Антон ходит со стороны в сторону, пытаясь понять, как выкрутиться из сложившейся ситуации. То, что ему ясно, как белый свет, Каменев либо не видит, либо просто не желает видеть. Он знал, что так будет. Черт возьми, да стоило этой смазливой блондинке появиться в поле зрения Лео, он перестал думать и рассуждать критически.

— А дальше что? — строго спрашивает пресс-секретарь. — Сыграете свадьбу и выпустите белых голубей?

— Пошлятина, — посмеивается Каменев, не отрываясь от своего компьютера.

— Послушай, твоя пиар-кампания расписана на годы вперед. Ты — завидный холостяк не только в Италии, но и в Европе. Это отличный повод собрать кучу симпатий со стороны потребителей в России.

— Антон, мне не нужны пиар-кампании. Занимайся «Миллениумом», будь добр.

— Дружище, ты и есть «Миллениум».

— Я хочу просто делать свою работу, — устало отвечает Лео. — И не смешивать ее с личной жизнью.

— Будь по-твоему, — капитулирует Агрономов. — Но, вот увидишь…

Антон покидает кабинет генерального директора и, направляясь в сторону лифта, сосредоточенно ищет в телефонной книге нужный номер.

— Шакира, здравствуйте, — елейным голосом приветствует девушку пресс-секретарь. — Как поживаете? Спасибо, я тоже не жалуюсь. Как вы смотрите на то, чтобы встретиться сегодня во время сиесты?

Каменев сидел за столом, пытаясь сконцентрироваться на отчете отдела продаж. Но его мысли упорно возвращались к вечеру, проведенному с Миленой.

— Я способен поверить в то, что твой папаша урод. А ты? — резко спросил он, глядя на нее с любопытством.

Милене пришлось признаться себе, что взгляд этого мужчины как будто вгрызается в ее душу. Она смотрела на него снизу вверх и не могла отвести глаз. Казалось, что если сейчас она пошевелится, слезы рухнут градом.

— Лео, я… — она смотрела на него снизу вверх и практически не моргала. Взгляд перемещался с паспорта на мужчину и обратно.

Каменеву в тот момент показалось, что он способен утонуть в зелени этих стеклянных глаз. Сейчас женщина, сидевшая перед ним, походила на ледяную статую: тело ее напряглось, как струна, лицо не выдавало эмоций, лишь только худенькие плечи слегка подрагивали.

— Клянусь, если ты сейчас хотя бы раз не моргнешь, я тебя хорошенько тряхну, — произнес он, пытаясь привести ее в чувства.

— Лёня, — тихо шепчет, поднимая на него свои малахитовые глаза, — она моя дочь.

— Ты сейчас меня в этом пытаешься убедить? — он хмыкнул, но в его голосе промелькнуло сочувствие.

— Ты не понимаешь, — выходит из транса Мила. — Я десять лет была убеждена, что мой ребенок мертв, — голос девушки понемногу нарастает, приобретая истерические нотки. — Я оплакала ее. Я смирилась с тем, что больше не смогу иметь детей, — признается она, роняя одну-единственную слезу на стеклянный стол.

— Я не знал, — хмурится Каменев.

— Расскажи мне все, — требует Милена. — Я хочу знать все. Как тебе удалось вывезти ее за границу, я уверена, что здесь не обошлось без моего отца. Он тряс передо мной распиской, пытаясь доказать, что ты охотник за приданным. Что стоило ему предложить тебе крупную сумму денег, как ты умчался в Италию и забыл о том, как меня звать.

И Каменев рассказал все. Как приехал за Милой, как угрожал ему ее отец и как думал, что она отказалась от него и дочери. А потом заставил подписать какую-то бумажку, нужною лишь для того, чтобы вывезти Эмилию из России. Каменев тогда был настолько зол и глуп, что даже не прочитал то, что подписывал.

Когда Лео закончил свой рассказ, Милена взглянула на него новыми глазами. Ей хотелось кинуться в объятия мужчине, которого когда-то она так сильно любила. Хотелось, чтобы он сжал ее так крепко, что вытеснил бы всю ту боль, которая столько лет терзала ее сердце. На секунду она снова стала той юной восемнадцатилетней девочкой, не желающей ничего, кроме любви.

— Почему ты мне решил рассказать все это сейчас? — тихо спросила Мила.

— Потому, что сегодня я понял, что не чудовище, — нахмурившись, произносит он, мысленно сравнивая свои поступки с поступками Бориса Владимировича.

— Я столько лет ненавидела не того человека, — всхлипывает Милена, отводя взгляд.

Каменев подходит очень близко. Настолько, что Мила упирается лбом в его твердый торс. Но она не отходит, а продолжает стоять, глядя себе под ноги. Ведь знает, что если поднимет голову, то не сдержится — поцелует. А это ни ему, ни ей не нужно.

— Он копает на тебя, — выдает она, сложив дважды два. — Меня не ради интервью отправили. Грязи хотят. Только отец не подумал, что ты свои условия поставишь. Не знал, что меня командируют.

— Это ожидаемо, — хмыкает Каменев. Он незаметно вдыхает аромат ее волос, но так и не решается положить руку ей на талию, прижать к себе.

— Как и твое откровение, — вздыхает Мила. — Ты знал, что если расскажешь мне о дочери, то я буду на твоей стороне. Тебе было бы невыгодно, будь я в тандеме с отцом.

— Хватит думать, — не выдерживает он. Кладет руку на ее плечо и прижимает к груди. Не интимно, как если бы он хотел поддержать друга. Очень привлекательного друга. Близость Милены отдается неожиданным приливом крови к паху. Но Каменев старательно игнорирует этот момент. Сейчас физическое влечение — не то, что им обоим нужно. По крайней мере Милене. — Ты так все мозги себе поломаешь.

— Она знает? — Мила озвучивает вопрос, который все это время не покидал ее головы. — О том, что Вивьен ей была неродной мамой.

— Да, — ошарашивает ответом Каменев. — Ви ей рассказала незадолго до смерти.

— Но зачем?

— Она полагала, что Эмилии будет так легче пережить потерю.

— Это жестоко. Она не должна была так поступать, — хмурится Милена.

— Ви не раз подумывала о том, чтобы тебя разыскать. Она верила, что если ты увидишь Эмилию, то сразу пожалеешь о том, что отказалась от нее.

— Но я не отказывалась! — взрывается Мила.

— Тсс, — шепчет он, поглаживая ее по спине. — Я верю тебе.

Каменев обнимает ее двумя руками, словно собирает в охапку. Броня девушки дает трещину и Лео замечает, что рубашка становится мокрой в местах, где Мила прислоняется к нему щеками.

— Расскажи мне, как ты жила эти десять лет.

— Первый год я училась жить без тебя, — всхлипывает Мила. Ей было стыдно признаваться в попытках суицида, поэтому она опустила этот момент. — Я никак не могла смириться с потерей нашей малышки, поэтому ударилась в благотворительность. Все свободное время проводила в доме малютки. Все было хорошо, пока я не встретила Анечку, — голос Мила начинает дрожать, но она снова берет себя в руки. — Малышке не было и месяца. Мама — алкоголичка, папа загремел в тюрьму. Когда я ее впервые увидела, она напомнила мне тебя своими голубыми глазами. Я почему-то думала, что меня все обманули и это моя дочь. Я уделяла ей больше всех времени, стала появляться в учреждении каждый день. А потом ее удочерили. Маленьких ведь быстрее всех забирают. — Мила замолкает, делает глоток воздуха и с трудом произносит: — Тогда меня впервые положили в стационар.