Сладкая горечь слез - Нафиса Хаджи

Прошел год. Я сидела на террасе с книгой, когда рядом появился отец, а следом за ним — Умар.

— Посмотри, кого я обнаружил у наших дверей, Дина. Старый приятель пришел к тебе в гости.

Я прекрасно помню, что читала в тот момент. «Убить пересмешника» Харпер Ли.

— Присаживайся, Умар. — Отец переводил взгляд с моего изменившегося лица на лицо Умара и все никак не садился рядом. Затем, вместо того чтобы отправить меня за чаем, предложил: — Пойду-ка я приготовлю нам чай.

— Что читаешь? — спросил Умар, когда папа ушел, и я молча продемонстрировала обложку книги, а сама уставилась на крышу соседнего дома. — Не хочешь разговаривать со мной, Дина Со Стены?

— А зачем мне это?

— Ты сердишься.

Я молчала.

— Что ж, я не виню тебя.

Я не отвечала, гадая, что привело его сюда сегодня и почему он так внезапно исчез год назад.

Долго гадать не пришлось.

— Я уезжаю, Дина.

Я не выдержала и посмотрела на него. Но только на секунду. Впрочем, вполне достаточно, чтобы заметить, как он изменился: легкая тень на лице — это пробивающаяся щетина, скулы резко очерчены, выражение лица жестче.

— Ты не спросишь куда?

Я лишь передернула плечами.

— В Америку, учиться. Но я не мог уехать, не попрощавшись.

— Когда человек прекращает здороваться, не вижу причин прощаться, — бросила я, не отводя взгляда от соседской крыши.

— Почему ты не смотришь на меня, Дина?

Я нехотя повернулась, посмотрела прямо в его глаза.

То, что я увидела, объяснило все: и почему он пропал, и почему пришел прощаться. Каждая женщина должна хотя бы раз в жизни пережить такой взгляд, обращенный к ней. Страсть, которую невозможно скрыть; любовь, которая не просто чувство, ибо она все изменяет и, как в стихах, что он читал мне, растворяет — как жертва, как дар. Я вспыхнула, и осознание случившегося пронизало все мое существо, каждую клеточку тела. Я любима. И в этой любви я ощутила красоту — свою собственную, неосознаваемую вплоть до нынешнего момента; и это новое понимание внезапно пробудило во мне осознание красоты мира вокруг. И не нужно было никаких слов.

Ты когда-нибудь переживала подобное, Джо? На тебя смотрели когда-нибудь с такой страстью, что она изменила тебя? Ты ощущала себя любимой и самой Любовью, с заглавной буквы? Ты напугана, словно не понимаешь, о чем я говорю, и это тебя смущает. Вот так и я ничего не могла вымолвить в ответ на взгляд Умара. Лишь беспомощно вскинула руку, останавливая слова, которые он не произнес. Он опустил глаза, но это не изменило уже состоявшегося.

— Я уезжаю, — повторил он. — Я… не могу просить тебя ждать. Я вообще ни о чем не могу тебя просить.

Папа поднялся к нам на террасу. Умар встал. Уходя, он не сказал «до свиданья». Я чувствовала себя так, что лучше бы он вообще не приходил, и в то же время испытывала невероятной глубины благодарность — за ту истину, что поняла. Важен каждый миг этой жизни. Но мы не всегда осознаем это. Мы расточаем мгновения нашей жизни, не осознавая их ценности, В этом —,главная трагедия бытия. Главная человеческая трагедия — стать жертвой чувства собственной незначимости.

Джо

И был один лишь, кто в тебе любилБродяжью душу и печаль в глазах.

У. Б. Йейтс. «Когда ты станешь старой…»[96]

Рассказ Дины закончился. В наступившем молчании я внезапно осознала, что она имела в виду, говоря о ценности каждого мгновения, — вот он, этот миг, здесь и сейчас. Глубоко вздохнув, я припомнила, что она сказала обо мне — что я кажусь напуганной. Как там прозвучал вопрос? «На тебя смотрели когда-нибудь с такой душевной страстью, что она изменила тебя, ты ощущала себя любимой и самой Любовью, с заглавной буквы?» Да, я испугалась, потому что знала ответ — пришедший из самых последних воспоминаний. Нет. Дэн никогда не смотрел на меня так. Хотя мне прекрасно известно это чувство, обращенное ко мне, — но с обратным знаком. На меня смотрели с таким глубоким душевным отвращением, что это изменило меня, — я была ненавидима, словно превратилась в саму Ненависть, с заглавной буквы. Достаточно было пары часов в обществе Дины, чтобы понять — она заслужила такой взгляд. И я пришла в ужас, поскольку взгляд, которым награждали меня, тоже был заслужен. Вопрос напомнил, зачем я пришла в этот дом, а то едва не позабыла, заслушавшись.

Повисшее было молчание нарушил скрежещущий звук открывающейся гаражной двери, возвращая нас обеих в реальность.

Дина глянула на часы, воскликнула:

— Ой, уже столько времени? Это Умар вернулся. А я еще не начинала готовить ифтар![97]

Хлопнула дверь автомобиля, открылась входная дверь, послышались шаги на лестнице. Я выпрямилась, в нетерпении ожидая увидеть лицо человека, смотревшего на Дину с такой страстью. Он замер на пороге, заметив меня.

Дина подскочила и затараторила:

— Умар, я даже не начала готовить ифтар. Понимаешь, ко мне неожиданно, пришла гостья. Умар, это Джо. Помнишь Анжелу? Падчерицу Конни? Она была моей подр… точнее, подругой Садига, — запнулась она и продолжила. — Ну вот, Джо — дочь Анжелы. Приехала в гости. А я все говорю и говорю.

Умар улыбнулся, все же входя в гостиную.

— О да. — Он протянул руку, крепко пожимая мою. — Конни и Дина — давние подруги. Не волнуйся, — обратился он к Дине. — До ифтар еще полчаса, я все приготовлю.

— Нет-нет, давай вместе.

Тут-то до меня дошло, о чем они говорят.

— Сейчас ведь Рамадан? Вы поститесь, Дина? — Я подумала про чай и печенье, что она подала мне. Так вот почему она не составила мне компанию. — Простите, что явилась так некстати. Я уже ухожу.

— За что простить? Как это — уходишь? Почему? Нет-нет! Останься, пожалуйста, останься на ужин. Мы только перейдем в кухню. Ты ведь не против посмотреть, как мы готовим? Идем, идем…

Приговаривая, Дина уже подталкивала меня в сторону кухни, приобняв за плечи. Она усадила меня, вымыла руки и принялась суетиться — выставила тарелки, блюда, достала продукты из холодильника, нож, разделочную доску. Умар помогал. Они двигались так быстро и слаженно, без лишних слов понимая друг друга, что даже не хотелось предлагать свою помощь — все равно что встревать в молчаливый танец, который люди давно танцуют вместе. Стоило бы предупредить Дину, что я говорю и понимаю на урду, на случай, если она в моем присутствии заговорит с Умаром на родном языке. Но в этом не было необходимости, она оказалась слишком вежлива, чтобы обсуждать что-то в моем присутствии.

Мне нравилось наблюдать за ними, я представляла, какими они были в детстве, в той истории, что поведала Дина. Влюбленные дети. Садиг об этом ничего не рассказывал. Возможно, не знал. Я обрадовалась приглашению Дины — невозможно было уйти сейчас, уж слишком заинтриговала меня история ее жизни. Я уже знала, что дальше начнутся крутые повороты судьбы. Ведь Садиг — старший сын Дины — родился от другого мужчины, не от Умара.

— В Пакистане последние минуты перед окончанием дневного поста кухня обычно полна пряных ароматов и аппетитных звуков. Пакора[98], самосы[99], кебабы[100]. Мы с Умаром этого уже стараемся не есть — приходится следить за холестерином, да и на пищеварение жареное действует убийственно. Особенно в нашем возрасте, а, Умар?

— Говори за себя, старушка, — игриво отозвался он. — Я бы не отказался от пакоры.

Он мимоходом нежно погладил ее по щеке, ослепительно улыбнулся — и она расцвела улыбкой в ответ.

— А где твоя мама, Джо?

— В Сан-Диего.

— Так она вернулась домой?

— Да.

— И…

— Вышла замуж. Моего отца зовут Джейк. Он работал у Тодда Роджерса.

Дина, обернувшись, пристально посмотрела на меня. Потом, кивнув, словно согласившись с чем-то, вернулась к работе — нарезала ломтиками бананы и яблоки, раскладывала их на тарелке, перемежая чем-то лиловым и коричневым.

— Она была слишком юна для замужества. Она счастлива?

— Да.

— У тебя есть младшие братья и сестры?

— Брат, Крис.

Интересно, расслышала ли она напряженные нотки в моем голосе? Сейчас я не была уверена, что имею право утаивать подробности насчет Криса, — в отличие от беседы с Садигом, где никакие сомнения меня не мучили. Но, что бы она ни расслышала, Дина не задала больше вопросов.

Удивительно, но спустя всего несколько минут стол буквально ломился от еды. Фрукты, аккуратные треугольные сэндвичи с мясом, тоненько нарезанными помидорами, сдобренные какой-то зеленой пастой, — мятное чатни[101], пояснила Дина — с обрезанной корочкой, как мама делала для Криса, страшного привереды. Нечто вроде бобового соуса — Дина сказала, это называется ноли. И карри с рисом.