Отмщение - Иван Шевырёв

плотно, да? – спросил у меня Никита.

– А чем ему это поможет?

– Да почти ничем!

– Данила… Ты тут? – вдруг позвал меня Александр Романович.

– Я здесь, здесь. – отозвался я.

– Зря ты… баскетбол бросил. – он попытался посмеяться, но от боли у него это плохо получилось.

– Да, может быть…

Я был в шоке. Из моего тренера уходила жизнь. И я даже в ту секунду представить не мог: «Вот сейчас он есть, а через минуты, совсем скоро его не будет… Разве это возможно?» Когда я почувствовал, что сейчас, возможно, мой последний шанс поговорить с Александром Романовичем, то я заговорил:

– Послушайте, Александр Романыч. Вы не умирайте, хорошо? Не смейте. – поник я, – Не смейте умирать! Не сегодня. Вы всегда говорили мне терпеть раны. Вы сказали мне в прошлый раз, чтобы я боролся с проблемой, доминировал над ней… Вот и вы – боритесь! Только не смейте умирать!

– Я не умру… Но спать, мне та-а-ак хочется спать…

– Вам нельзя закрывать глаза! – прокричал Никита.

– Но мне тем-м-м-мно. Я хочу…

Неожиданно к нам подошла Неля. Увиденная картина уже не так пугала девушку. Она присела на коленки и резко всунула руку в карман учителя.

– Ты чего? – полушепотом спросил я.

– Сейчас… – Неля так же быстро достала из кармана бумажник, открыла его и нашла семейную фотографию Александра Романовича.

– Ты гений! Нелечка, ты гений! – я хотел обнять ее, но все мои руки были запачканы кровью.

– Вас кто-нибудь ждет дома, Александр Романович? – ласковым голосом начала было Неля.

– Да-а…

– Кто вас ждет дома?

– Жена… Дочка…

– Смотрите, Александр Романович, – Неля поднесла фотографию к глазам учителя. – Это они?

Давеча безразличные и болезненные голубые глаза Александра Романовича, на секунду вдруг оживились, засияли.

– Они… – шепотом произнес он, – Мои девочки… Мне хочется… спать, я зас-с-сыпаю… – лицо его понемногу бурело.

– Не надо спать! Ради дочки, ради жены… Не засыпайте. Как вашу дочку зовут?

– Ма-а-а-шка,

– Вот ради Маши и не надо спать, хорошо?

– Хоро… Да…

У Нели получалось убедительно говорить. Она, никого не спросив, взяла ситуацию в собственные аккуратненькие руки. Она показывала семейную фотографию Александру Романовичу, говорила с ним о семье для того, чтобы у мужчины оставалась мотивация жить, чтобы он боролся и не закрывал глаза.

– А жена ваша, она хорошая?

– Замечательная… Иногда капризничает, но я так ее люблю!.. – из левого глаза громадного мужчины потекла слеза. – Я хо-о-очу ее скорее увидеть…

– Если вы не закроете глаза, то совсем скоро увидитесь, я вам обещаю. А, послушайте, как вы познакомились?– Неля так улыбалась и в такой манере говорила, словно сама сдерживала слезы.

Александр Романович полежал молча с минуту и сказал:

– В старших классах… классах школы я-я-я… давал ей списывать… домашнюю работу… Она за это мне-е строила… глазки… Так я и понял, что она-с с-с-станет моей женой.

– Это мило… Вот вы сейчас потерпите, вам обяза-а-ательно (она как-то растянула это слово) станет лучше! Вы увидите своих любимок и крепко-крепко обнимете их.

Я смотрел на Александра Романовича. Наблюдал за тем, как медленно из него продолжает уходить жизнь. Он вроде бы и цеплялся… карабкался ради семьи, но руки у него были обмазаны маслом… Мне стало больно от той мысли, что, скорее всего, он уже не увидит ни жены, ни дочери. Его «любимкам», как их назвала Неля, лишь позже придет извещение о смерти мужа и отца. Я перевел взгляд на мою Нелю, а затем взял ее за руку. И плевать, что я ее запачкаю, плевать! Для меня главным было то, что она жива, что я могу ее поцеловать, сказать, как сильно ее люблю. Ведь жизнь и общие пережитые моменты с по-настоящему любимым человеком – временны. Любимые уходят и потом ты только и чувствуешь их запах в воздухе, замечаешь их силуэты в случайных прохожих. У каждого рано или поздно настанет день, когда нерасторопно присев, допустим, на скамейку, мы осознаем, что все наши любимые люди живут теперь только в наших сердцах, в наших воспоминаниях.

– Почему скорая помощь и полиция не заходят в школу?! Почему они до сих пор нас не спасают? – возмутился Никита.

– В любой острой жизненной ситуации спасать себя должны вы сами. – ответила на это физичка.

– Звон… Этот-т звон не прекращается… – Александр Романович с трудом повернул голову и направил на Нелю свой взгляд, ища, наверное, утешение.

– Тише… Тщ-щ-щ… Это он еще здесь тихий. В некоторых коридорах от него могут уши закровоточить! – мне показалось, что Неля уже разговаривала с учителем, как будто с ребенком.

Вдруг в кармане Никиты заиграл телефон с рингтоном гимна СССР, где были выкручены басы.

– Черта с два! Это еще кто… – Никита достал телефон и, поглядев на экран, сказал:

– Чего Савве надо?

И в этот момент мы разом услышали, как кто-то поднимается к нам по лестнице тяжелым солдатским шагом. Мы напряглись, Никита тут же встал, как прохлаждавшийся солдат, что резко увидел командира.

– Поднимаем Романыча – и валим? – растерявшись, спросил я.

– Мы не убежим с ним! – протестовал Никита, сбрасывая звонок.

– Поднимаем! – я направился в сторону Александра Романовича.

– Данил, нет! – оттянула меня за плечо Неля. – Нельзя, Данил. – она с сопереживанием посмотрела мне в глаза и еще раз повторила: «Нельзя».

Тут послышался звук, словно бы захлопывания двери. Так и было. Дверь захлопнула физичка. Спешно и бесшумно она укрылась в своем кабинете, позакрывав все на замки и оставив нас умирать.

– Старая мразь! – закричал я, – Не зря ненавидел!

Наконец я, вернее мы, увидели Диму. Одного. «Куда он дел Сашу?» – пронеслось у меня в голове. Холодной взгляд Димы будто бы прожигал школьные стены, но завидев меня, он резко переменился. Лицо его выразило удивление.

– Бежим. – я, испугавшись, рванул, держа Нелю за руку. Никита устремился за нами.

Мы бежали. Голова совсем не мыслила. Я опустился до уровня зверушки, что почувствовала опасность. Мы проносились вдоль коридора. И тут… выстрел! Я ощутил поток ветра, свист дроби, проскользнувшей мимо меня. Зажмурился. Дыхание скачет. Казалось, что дробь партией впилась в мою кожу, пробила ткань, мясо, сделала из меня решето. Мой мозг сам додумал это. Я бежал с закрытыми глазами и был уверен, что вот-вот упаду. Но по прошествии совсем уж небольшого промежутка времени до меня дошло: «Я не грохнулся. Я точно дышу, правильно дышу. Неля дышит. Она тоже жива. Мы бежим. Мы живы!» При этом я словно ощущал, как смерть медленно окутывает меня своим шарфом; шарф этот холодный, словно из железа, обворачивает мое теплое горло, сжимает его,