Время предательства - Луиза Пенни

– Я беспокоюсь за вас, Арман. Вы говорите, что инспектора Бовуара подталкивают к краю пропасти, но и вы тоже на краю. Только вы сами себя туда привели. Вы должны стать осторожнее, иначе я настоятельно порекомендую вам взять отпуск.

Он посмотрел на пистолет на поясе Гамаша.

– Когда вы начали его носить?

– Таково требование устава.

– Я не об этом спрашивал. Придя ко мне в первый раз, вы абсолютно четко заявили о своем отношении к огнестрельному оружию. Вы сказали, что никогда его не носите, если только не чувствуете, что оно вам понадобится. Почему вы носите его сейчас?

Гамаш прищурился и встал со стула:

– Я вижу, что совершил ошибку, придя к вам. Я хотел узнать об инспекторе Бовуаре.

Гамаш пошел к двери.

– Лучше думайте о себе, – сказал ему вслед доктор Флёри. – А не о Бовуаре.

Арман Гамаш вышел из кабинета, прошагал по коридору и нажал кнопку вызова лифта. Когда кабина появилась, он вошел в нее. Глубоко дыша, прислонился к задней стене и закрыл глаза.

Выйдя на улицу, он ощутил морозный воздух на щеках и прищурил глаза от яркого солнца.

– Рождество, Рождество, – пел маленький хор на углу. – Ро-о-ожде-е-ество-о-о, Ро-о-ожде-е-ество-о-о.

Старший инспектор неспешно двинулся к управлению, сцепив руки в перчатках за спиной. Звук рождественских песен не смолкал в его ушах.

Шагая, он довольно напевал себе под нос. Он сделал то, что и собирался сделать.

В управлении старший инспектор нажал кнопку вызова лифта «вверх», но, когда лифт прибыл, он не стал входить в кабину. К тому времени как дверь лифта закрылась, Гамаш был уже на лестнице. Он шел вниз.

Он мог воспользоваться лифтом, но не хотел, чтобы кто-нибудь увидел, насколько низко он спускается.

Ниже цоколя, ниже подвала, ниже уровня подземной парковки, в зону мерцающих флуоресцентных огней. Стен из шлакобетона и металлических дверей. Постоянного пульсирования света, бойлеров, обогревателей, кондиционеров. Гудения гидравлики.

Здесь располагалась хозяйственная часть здания. Место для всевозможных установок и бригад обслуживания.

И одного агента.

На пути в Монреаль Гамаш обдумывал свой следующий ход. Взвешивал последствия визита к доктору Флёри и посещения агента. Прикидывал, что случится, если он сделает это. Что случится, если не сделает.

Каков наилучший ожидаемый результат?

Каков наихудший?

И наконец, какова альтернатива? Какие у него есть варианты?

Ответив себе на все вопросы и приняв решение, старший инспектор Гамаш больше не колебался. Он резко постучал в дверь и открыл ее.

Молодой агент, чье бледное лицо отливало светло-зеленым цветом из-за ряда мониторов вокруг, повернулась. Гамаш увидел, что она удивлена.

К ней сюда никто не приходил. Именно поэтому Арман Гамаш и пришел к ней.

– Мне нужна ваша помощь, – сказал он.

Глава двадцатая

Когда Гамаш вернулся в дом Эмили, на кухонном столе его ждала записка:

Выпиваем в бистро. Ждем.

Даже Анри не было дома. Субботний вечер. Вечер свиданий.

Гамаш принял душ, переоделся в вельветовые брюки и водолазку и отправился в бистро. Когда он вошел, Тереза встала и помахала ему.

Она сидела с Жеромом, Мирной, Кларой и Габри. Анри, дремавший у огня, поднялся и замахал хвостом. Оливье принес Гамашу лакричную трубочку.

– Еще не видел человека, который так нуждался бы в хорошей трубочке, – сказал Оливье.

– Merci, patron. – Гамаш со стоном опустился на диван и поднял лакричную конфету, приветствуя общество за столом. – À votre santé.

– Судя по вашему виду, день у вас был нелегкий, – сказала Клара.

– Хороший день, на мой взгляд, – возразил старший инспектор и повернулся к Жерому: – У вас тоже?

Доктор Брюнель кивнул:

– Здесь так спокойно.

Однако он не казался таким уж спокойным.

– Виски? – предложил Оливье.

Но Гамаш покачал головой, не вполне уверенный, чего ему хочется. Потом он увидел мальчика и девочку с чашками горячего шоколада.

– Вот чего бы я выпил, patron, – сказал старший инспектор.

Оливье улыбнулся и пошел выполнять заказ.

– Какие новости из города? – спросила Мирна. – Есть какой-нибудь прогресс по делу Констанс?

– Кое-какой имеется, – ответил Гамаш. – Должен сказать, что в большинстве дел прогресс не всегда линейный.

– Это правда, – подтвердила суперинтендант Брюнель и рассказала несколько веселых историй о похищении предметов искусства, о подделках и путанице в идентификации.

Гамаш слушал вполуха, благодарный суперинтенданту за то, что она заняла всех своими рассказами и ему не нужно сознаваться, что бо́льшую часть дня он занимался чем-то другим.

Появился горячий шоколад. Поднося чашку к губам, Гамаш заметил, что на него смотрит Мирна. Не изучает, просто смотрит с интересом.

Она взяла горсть ореховой смеси.

– А вот и Жиль, – сказала Клара. Она встала и помахала крупному рыжебородому, небрежно одетому человеку лет пятидесяти. – Я пригласила его и Одиль на обед, – сказала она старшему инспектору. – Вы тоже приглашены.

– Merci, – поблагодарил он, поднимаясь с дивана, чтобы поздороваться с вновь прибывшим.

– Давненько не виделись, – сказал Жиль, пожимая руку Гамашу. Потом сел и добавил: – Жаль было услышать про пятерняшку.

Гамаш заметил, что никто не утруждается говорить «пятерняшки Уэлле». Пять девочек утратили личную жизнь, родителей, имена. Они стали просто пятерняшками.

– Мы пока стараемся не разглашать эту информацию, – сказал старший инспектор.

– Знаете, Одиль пишет о них стихотворение, – сообщил Жиль. – Хочет опубликовать его в «Газете свиновода».

– Думаю, у нее получится, – сказал Гамаш, спрашивая себя, является ли это продвижением вверх по пищевой цепочке относительно прежних издателей Одиль. Он знал, что сборник ее стихов без всякой редактуры издала Комиссия по огородным культурам Квебека.

– Она назвала его «Пять горошин в золотом стручке», – сообщил Жиль.

Гамаш порадовался, что рядом нет Рут.

– Одиль знает свой рынок. А где она, кстати?

– В магазине. Она постарается подъехать позже.

Жиль изготавливал стильную мебель из древесины упавших деревьев, а Одиль продавала ее в их магазине. Еще она писала стихи, которые, надо признать, практически не годились для человеческого потребления, несмотря на мнение Комиссии по огородным культурам Квебека.

– Я тут слышал, – Жиль хлопнул громадной ручищей по колену Гамаша, – что вы хотите установить спутниковую тарелку. А вы знаете, что они здесь не работают?

Старший инспектор уставился на него, потом на Брюнелей, тоже слегка ошарашенных.

– Вы просили меня связаться с человеком, который устанавливает спутниковые тарелки, – напомнила Клара. – Этим Жиль и занимается.

– С каких пор? – спросил Гамаш.

– С начала экономического спада, – ответил этот большой дородный человек. – Рынок мебели ручного изготовления обвалился, а рынок тарелок, принимающих пятьсот каналов, взлетел до недосягаемых высот. Поэтому я прирабатываю, устанавливая тарелки. Мне на руку, что я не боюсь высоты.

– Мягко говоря, – сказал Гамаш. Он повернулся к Терезе и Жерому. – Жиль прежде был лесорубом.

– Очень давно, – уточнил Жиль, глядя в стакан.

– Мне нужно поставить кастрюлю в духовку, – заявила Клара, поднимаясь с места.

Гамаш тоже встал, а за ним и остальные.

– Может быть, мы продолжим наш разговор у Клары? – сказал старший инспектор, и Жиль поднялся с дивана. – Там обстановка более приватная.

– Ну, – сказал Жиль, пока они шли к дому Клары по хрусткому снегу, – где же ваш маленький приятель?

На замерзшем пруду катались на коньках ребятишки. Габри слепил снежок и бросил его Анри, и пес прыгнул за ним через сугроб.

– Вы о Гиллигане? – спросил Гамаш небрежным тоном.

Жиль хохотнул в темноте:

– О нем самом, Шкипер[40].

– Гиллиган расследует другое дело.

– Значит, он все-таки уплыл с острова, – сказал Жиль, и Гамаш услышал улыбку в его низком голосе.

Но эти слова неприятно поразили Гамаша.

Неужели он незаметно для себя превратил знаменитый отдел по расследованию убийств в остров? Неужели, не заботясь о продвижении перспективных агентов, он лишил их свободы, изолировал от основной части их ровесников?

Ребята на пруду увидели похожий на снежок помпон на шапочке Габри и начали лепить снежки и кидать их в него, а тот не успевал уворачиваться. Снежки попадали во всех, и Анри чуть не впал в истерику от возбуждения.

– Чертовы детишки, – проворчал Габри. – Чтоб вам пропасть!

Он погрозил им кулаком, так смешно пародируя гнев, что дети чуть не описались от смеха.

Жан Ги Бовуар не мог заставить себя принять душ. Он хотел помыться, но сил у него не хватало. То же и со стиркой. Он знал, что от него пахнет, однако предпочитал не думать об этом.

Он приходил на работу, но ничего не делал. Ему просто хотелось уйти из своей маленькой мрачной квартиры. От груд грязной одежды, от еды, гниющей в холодильнике, от неприбранной кровати, от тарелок с присохшей пищей.