Воспоминания участника В.О.В. Часть 2 - Анджей Ясинский

Другой, лежавший на полу, в ответ заметил:

- Красота-то она красота, да кому она достанется, эта красота? Ни на что глаза бы не смотрели. Все теперь немцам пойдет. Вот им, красота! А тебе что до нее? Ты пленный, раб.

- Ну и что же, что я пленный? Разве пленным запрещено любоваться? Мне все равно, кому все это достанется. Родины теперь у меня нет. Свои от меня отказались. А немцы для нас оказались лучше, они хоть к себе в Германию везут нас, значит, еще мы нужны кому-то. Свои не то что постарались забыть нас, да еще и прогнали как самую паршивую собаку. Вот попробуй, попади к своим, узнаешь, где очутишься! Это такая политика у нас, это сделано для того, чтобы никто не сдавался. Иначе, пожалуй, все разбегутся, если не наказывать.

- Это верно. Ведь еще не было такого строя, как наш. Это же первый опыт построения социализма. А опыты не все бывают удачными.

Из середины вагона кто-то засмеялся:

- Вот это здорово! Я и не знал, что всю жизнь жил подопытным человеком.

Кто- то возразил:

- Не то, братцы! Ни один строй не предусматривает в политическом устройстве зверства над своим народом. Наш строй тоже был не плохой. Только вот где-то были перегибы разные, да такие, что и жить не хотелось. Было у нас всего в достатке. Никто не умер с голоду, а вот за завтрашний день никто не был спокоен.

Вот он правильно сказал. Каждый из нас в любой момент мог оказаться в роли подопытного. Тюрьма, север, расстрел. А за что? Ничего не понять, для чего это и за что? Получалось так: газеты, кино и радио - это одно государство, неизвестно чье и для чего существующее. Кому они служили, тоже непонятно. Настоящая же жизнь была совсем другой, страшной и убогой. Несмотря на то, что каждый дрожал за себя, за свою семью, родню, разносились звуки радостной песни: "Эх, хорошо в стране советской жить". То же самое театр, кино, книги и газеты. Все улыбались от счастья и взахлеб рукоплескали.

Была у нас Сталинская конституция. Тоже Сталинская, а не наша. Все вроде бы в ней написано хорошо, правильно. Только практического значения она не имела. Скорее всего она походила на сентиментальные вымыслы из будущего мечтателя-фантаста. Ей никто не руководствовался. И защитить она никого не могла. Кроме всего, права на защиту не существовало. Убьют тебя без суда и следствия и ничего. Будто так и надо. Причем все это как-то по-особенному смаковалось. Убийц и палачей денно и нощно восхваляют, а пострадавших еще больше оскорбляют. Как можно было в таких условиях приспособиться человеку, выжить? Мы сделались безвольными и пассивными. Зачем нам чем-то интересоваться? Все равно нашим мнением никто не интересуется. И не дай бог если это мнение будет иным, нестандартным. Никто из нас не понимал, что это за страна, в которой мы живем. Чего ей нужно от ее народа. И что нам, людям, следует делать, чтобы быть гражданином своей страны. Вот и сейчас все мы здесь находимся в очень трудном положении. Мало того, что мы страдаем физически. Еще больше страдаем мы морально. Каково же наше юридическое положение? Ведь для своих мы стали предателями. В своей стране мы вне закона, отверженные. Немцы с нами заигрывают, пытаются сделать из нас своих. И у немцев есть на то основания. Что же остается делать нам? Дураки все-таки наши. Наверное, это опять очередной перегиб. Когда лопнет он, будут каяться. Козла отпущения найдут для этого случая. Ведь сейчас война, а в каждой войне бывают убитые, раненные и пленные. Никто себе не желает быть убитым, раненым или пленным. Тогда за что же обижать людей, уже пострадавших и обиженных?

- Эх! Всякое было, есть и еще будет. В истории было много примеров, когда человека обвинят, казнят, а потом, через много лет, оправдают. Наверное, то же самое происходит и с нами.

- Вот попробуй разберись теперь, где здесь тот критерий, та истина, на которую нам следует ориентироваться. Из каких соображений вся эта неразбериха происходит.

- А зачем тебе сейчас думать об этом? Подожди немного, - Возразили ему. - Сталин уже старый стал, скоро он умрет. Вот тогда, после него, задним числом, история тебе все расскажет. Да, братишечки, в дурацкое положение попали мы. Хватит вам болтать. Надоело уже! Каждый день одно и то же. Давайте о жратве поговорим.

- А что о ней говорить? Дали тебе краюху. Вот жри ее, да помалкивай.

- Нет, братцы-товарищи-господа! Немцы хороший и предусмотрительный народ. Они же знали, что я должен буду бежать от них. Голодным как бы я сбежал? Ведь мне до фронта далеко идти. Вот они и выдали мне на дорогу хлеба. Сердечный народ эти немцы. Я даже прослезился, увидев их доброту.

- А как ты убежишь?! Пол, что ли, выломаешь? Да под колеса?

- Зачем под колеса? Если под колеса, то тогда я и до своих не дойду. Колеса могут отрезать мои ноженьки, а мне мои ноги могут очень пригодиться. Немцы таким как я транспорт не дают. Своим ходом придется.

- Ну и иди к своему родному - вождю и учителю. Он тебя уже ждет. Только в Сибири или в штрафной.

- А что?! Может, и ждет. Мне к Иосифу необязательно. Много чести для меня. Я иду к своим. Плохого я ничего не сделал! Что они мне сделают? И за что?

- Ты думаешь, что немцы здесь проливают свою кровь для того, чтобы тебе было хорошо? Не будь дураком. Они воюют за себя и против тебя. Ты им не очень-то нужен. Ты враг их. Запомни!

- А что? Ты серьезно думаешь бежать что ли?

- Мое дело! Может, в шутку, а может и всерьез!

- А кто тебе даст бежать? Ты знаешь, что если один ты сбежишь, то нас потом всех до одного немцы расстреляют!

- Подумаешь, беда большая! Беги и ты. А какая от тебя польза, если ты живым останешься? Расстреляют - то хоть удобрение от тебя будет. Тоже немцам польза! Я говорю, что немцы народ умный! У них ничего зря не пропадет.

Назревал скандал.

- А мы тебя будем караулить, чтобы ты не убежал. Понял?

- Конечно, понял. Я и раньше знал, что бежать надо, когда ты будешь спать. Только ты не бойся, я это нарочно. Я пошутил. Спи спокойно.

- Эй вы, бабы. Хватит вам! Разорались! Пусть бежит, если хочет!

- Как так - пусть бежит?! Ведь других-то за это не погладят по головке. Нужно смотреть, чтобы никто не сбежал!

Вскоре спорщики устали. Спор никто не поддержал и они замолчали, оставшись каждый при своем мнении. Солнце стало садиться за горизонт, наступили сумерки. Вскоре и разговоры прекратились. И только слышно было, как монотонно постукивают колеса под вагоном. В вагоне было тихо. Казалось, что все население его, уставшее за день, уснуло. Однако все это только казалось. Тот, кто в эту ночь собирался бежать, чутко улавливал все шумы в вагоне и за вагоном. Спали не все. Было заметно какое-то таинственное движение, перешептывание. Еще днем я заметил вязанную кофту, которую кто-то повесил на гвоздь над моей головой. Когда совсем стемнело, я снял с себя солдатскую гимнастерку и повесил ее на гвоздь, а сам надел на себя вязанку. Мои двое напарников по очереди, стараясь не шуметь, расшатали гвозди на решетке. Хоть она и была сделала из колючей проволоки, выламывать пришлось ее долго. Наконец, в решетке сделали дыру, через которую мог пролезть человек. По уговору первым должен был выпрыгивать я. Все трое присели у окна, притихли. Не видел ли кто из вагона наши проделки? Мозг работал напряженно. Уши и лицо сделались горячими. Внимание улавливало каждый шорох, каждое движение в вагоне. Все было спокойно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});