Рапорт инспектора - Павел Шестаков

Но это потом выяснилось. А пока стояла она в вестибюле института, ждала и дождалась кассиршу, дала сигнал Девятову. Тот выскочил из угнанной машины, забежал вперед. Смешно было — человек в туалет торопится! Но тут появился Женька в маске — чулок натянул на голову — и ткнул кассирше в живот своим большим нестреляющим пистолетом:

— Не сопротивляйтесь, иначе смерть!

Громко выкрикнул, не очень страшно, но резко. Она боялась, что голос у него сорвется, однако обошлось, кассирша поверила, села на пол. Девятов подхватил сумку с деньгами, и они побежали к машине.

Минут десять Девятов кружил по городу. Женька тем временем снял маску и переложил деньги в саквояж. Туда же засунули парик Девятова и скомканную подушку, пока милиция искала лысоватого человека с редкими рыжими волосами, все уже собрались на водной станции.

Нужно было радоваться, но радость появилась только после второй бутылки. Разрядились, хохотали, вспоминая подробности, хвастались наперебой, каждый преувеличивая собственные заслуги, говорили много глупого. Когда смеялись Девятов вытащил из кармана серебряную монету.

— Люблю сувениры.

— Считай его моим подарком. Пусть им владеет достойный!

Никому и в голову не пришло, во что обойдется китайская монетка. Мелочи не придали значения. Думали о крупном — как рассредоточиться, спрятать деньги, затаиться.

Первый удар колокола она услыхала через неделю.

В общежитии, как и везде по городу, говорили о налете. Говорили по-всякому. Некоторые, если не одобрительно, но отдавая известную дань: дескать, храбрецы, а милиция — шляпы, и вообще, всегда у нас так. Слушать такое было приятно, пока Зина не притащила только что купленную «Вечерку».

— Ларка! Ведь это та самая, наверно! Кассирша из института.

Лариса взяла газету и увидела черную рамку. «Дирекция, местный комитет извещают, что при исполнении служебного долга…».

Невольно у нее вырвалось:

— Они ж не хотели!

— А ты представь себя на ее месте — пожилая женщина, а на тебя громила с пистолетом!

Ночью она не спала. Утром, хоть и договорились не встречаться, побежала к Девятову.

Он встретил ее спокойно.

— Нервишки сдали? Неприятно, конечно, но мы тут ни при чем. Ее пальцем никто не тронул. Даже по закону нам не пришьют.

Законов она не знала, но Девятов говорил убедительно:

— Держат на такой работе старую рухлядь. Гуманисты. До пенсии тянут, обидеть боятся. И сама дура. Еле ногами двигает, а тридцать тысяч под мышкой таскает! Успокойся. Выпей рюмку.

Выпила одну, другую. Постепенно вместо вины, ответственности, укоров совести пришло раздражение на старую женщину, которая давно должна была уйти, не путаться под ногами и не отравлять своей неуместно! смертью такую удачную операцию.

Но с этого дня Лариса заметила в себе перемену. Раньше подмывало ошеломить кого-нибудь, брякнуть дома, в театре, в троллейбусе: «А ведь это мы! Да, мы!» Теперь она не смогла бы этого сделать. И не из страха. Просто нечем стало хвастаться, даже перед теми, кто раньше похваливал их по неразумности. Убийц не одобрил никто.

Второй удар колокола принес страх.

Володька Крюков ждал ее после спектакля.

— Нам нужно серьезно поговорить, Лара.

Она не поняла, подумала, что он о своем, о личном.

— Вовчик! Мы же сто раз серьезно говорили.

— Я не о том. Ты знаешь Горбунова?

— Горбунова?

— Да. Это его ключи ты мне приносила?

Кто мог подумать, что так сложится, совпадет!

— Понимаешь, он обратился ко мне. Просит замок переделать на машине. И ключ показал. На нем зазубринка такая приметная.

Земля качнулась у нее под ногами, стало страшно-страшно.

— Я спросил: «Вы дубликат недавно не заказывали?». Он говорит: «Нет».

— И ты сказал ему про меня?

— Не сказал.

Лариса будто глотнула воздуху, выплыв из темного омута.

— Почему?

— Ты знаешь. Я люблю тебя.

— Любишь, а за бандитку принял? — заставила себя засмеяться она и впервые, непроизвольно назвала себя так — бандиткой.

— Там мужики были, я знаю. Но выходит.

— Что выходит?

— Или ты им помогала, или тебя одурачили.

Он протягивал руку ей и топил себя. Тогда она еще не знала, что топил в буквальном смысле.

— Вовка! Поверь мне. Меня обманули.

— Нужно сказать об этом, Лара.

— Ты что! Меня ж признают сообщницей. И тебя.

Страх толкал ее на подлость, на шантаж, но он ответил упрямо:

— Нужно сказать правду. Из-за этой сволочи человек умер.

Она запросила передышки:

— Хорошо, Вова. Дай мне немножко времени. Я должна все продумать. Мы вместе пойдем. Только не сейчас. Умоляю тебя, подожди немножко.

— Ладно. Завтра я зайду к тебе.

Нет, прося отсрочки, она не знала, не замышляла го, что случилось. Она надеялась найти выход.

Выход нашел Девятов. Выслушал, подумал, почесывая гладко выбритый подбородок, правое веко задергалось в тике, спросил:

— Где мне его увидеть?

— Он придет в общежитие.

Лариса не осмелилась спросить, как погиб Крюков. Она даже готова была поверить, что он утонул сам. Девятов объяснил:

— Потолковали мы, я пытался выяснить, что он замыслил, что он захмелел быстро и ушел. Разговор был поздно, там кручи на берегу, в темноте сорваться нехитро.

А потом пришел Мазин и показал ей брелок. Ее дурацкий подарок, которым подкупила она доверие Горбунова и который стащил из машины Девятов. Убийца. Теперь в этом не было сомнений.

— Ты убил его и положил в карман монету, — произносит она в отчаянии, глядя на него в упор.

Девятов отвечает тяжелым взглядом. Они уже не столько любовники, сколько сообщники, но они еще надеются спастись вместе.

— Не о том думаешь, Лариса. Не обвинять нужно, а соображать, как спастись. Кончились шутки-игрушки. Набаловались, нашкодили.

— Но я не убийца.

— Это слово из головы выкинь. Как умер твой сосед, тебя не касается. Сам Мазин говорит, что они не знают, убили его или по пьянке утонул.

— А я знаю!

— Знаешь не знаешь, твое дело — сторона. Главное, что вовремя он умер. А монету я ему подложил, точно. Вклад в общее дело сделал, так сказать, в развитие твоей идеи. Так что скажи мне спасибо и давай мозговать, как спастись. Учти, побеждает тот, у кого крепче нервы. Мы или они. У них сила. Они вроде охотник сейчас, облаву делают. Но я не заяц, меня голыми руками не возьмешь. Я за свою шкуру три чужих спущу. И тебе не поздоровится, если что.

— Пугаешь?

— Напоминаю, кто этот водевиль поставил. Я одна? Да?

— Ну, ну! — Он грубо похлопал ее ниже спины. — Песню знаешь?

Ты будешь первым.Не сядь на мель!Чем крепче нервы,Тем ближе цель!

Доходит? Спокойные нервы — светлая голова. А по части интриг бабская голова в три раза сильнее мужской. Так что соображай!

И она соображала, все еще цепляясь за иллюзии, что несмотря ни на что, они вместе. Конечно, то, что случилось с Вовкой, ужасно, кошмарно. Это она его погубила, она. Но Вовку не вернешь, и кому станет легче, если ее разоблачат, посадят в тюрьму? Почему погубить одну, жизнь — несправедливо, а две — справедливо? Она же не хотела! Она не хотела и не хочет никому зла. Она хотела немногого, совсем немного — чуть-чуть пожить не так, как все, легко, беззаботно, весело, радостно. Что же в этом ужасного? Преступного?! Неужели она виновата, что у кассирши оказалось больное сердце? Ведь у Женьки был бутафорский пистолет! И с Вовкой все произошло случайно. Кто мог знать, что Горбунов обратится к нему? Есть даже теория случайностей. Каждому на голову может упасть кирпич. Но падает одному из миллиона. Так и с Вовкой. Ему не повезло. Это случайность, случайность! Мог же он попасть под машину, погибнуть в авиакатастрофе?

Нет, она не должна отвечать за то, что произошло помимо ее желания. Девятов прав. Нужно бороться за себя, за свое спасение. Жизнь дается человеку один раз.

Так началась борьба. Ее борьба, потому что, как и полагал Девятов, именно ей приходили в голову «спасительные» мысли и все они сводились к одному — запутать и обвинить Горбунова.

Перейдя очередной рубеж, спустившись на новую ступеньку, она изменилась. Если гибели Владимира Лариса в самом деле не хотела, то против Горбунова действовала сознательная ложь, расчетливая, злая воля, которая была направлена не только на то, чтобы исковеркать жизнь, но и отнять ее, если будет доказано, что Горбунов напал на институт и убил Крюкова. Это стало прямой ее целью, но мук совести Лариса не испытывала, как, впрочем, и ненависти к Горбунову. Наступил момент, когда она поняла, что жизнь — это беспощадная игра на выживание и кто-то должен проигрывать. Так пусть это будет удачливый балбес Горбунов со своим комфортным образом жизни, нелепая, ненужная кукла, которой можно отрывать руки и ноги.