Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни - Джек Лондон

— Пойдемте, — услышал он, — подразним Дика, он проигрывает! Я никогда не видела, чтобы он выходил из себя за картами, но если ему долго не везет, то он огорчается до смешного. А азарт он обожает, — продолжала она, направляясь к столу. — Для него это один из способов отдохнуть. Это для него развлечение, а раза два в год, за хорошей партией поккера, он готов просидеть хоть всю ночь и играть, пока не поднимется солнце.

Глава XVIII

После вечера, когда Паола спела «По следам цыган», она вышла из своего уединения. Зато Грэхему стало невыносимо трудно продолжать работать у себя в башне, куда по целым утрам из ее флигеля доносились отрывки песен и оперных арий или смех с крытой веранды, и наставления собакам и, наконец, часами звуки рояля из музыкальной комнаты. Но Грэхем решил брать пример с Дика и посвящал утренние часы работе, так что с Паолой он редко встречался раньше второго завтрака.

Она заявила, что бессонница миновала и что она готова на все развлечения и экскурсии, какие только придумает Дик. К тому же она пригрозила ему, что если он не пойдет ей навстречу и сам не будет участвовать в развлечениях, то она созовет полный дом гостей и покажет ему, что значит веселиться. Как раз в это время тетя Марта — миссис Тюлли вернулась на несколько дней, и Паола снова принялась объезжать Дадди и Фадди в своем высоком кабриолете. Дадди и Фадди были далеко не смирные рысаки, но миссис Тюлли, несмотря на свой почтенный возраст и полноту, ничего не боялась, когда правила Паола.

— Так я из всех женщин на свете доверяю только одной Паоле, — говорила она Грэхему. — Она единственная, с кем можно ездить. Она лошадей знает в совершенстве. Еще ребенком она страстно любила их. Удивляюсь, как это она не сделалась цирковой наездницей!

Грэхем часто болтал с ней и очень многое от нее узнал. Миссис Тюлли не могла наговориться об отце Паолы, Филиппе Дестене. Он был намного старше ее, и в детстве она видела в нем какого-то сказочного принца. У него была широкая, царственная натура; все, что он делал, заурядным людям казалось сумасбродством. Он постоянно попадал в самые удивительные приключения и тут же совершал какие-нибудь необыкновенные рыцарские подвиги. Понятно, что с таким характером он сумел нажить себе целые состояния и так же легко спустить их в пору золотой горячки сорок девятого года. Он был родом из старинной семьи колонистов Новой Англии, но прадед его был француз, попавший туда после кораблекрушения и выросший среди моряков-хлебопашцев.

— У нас в каждом поколении французская кровь дает о себе знать, но только на одном из нас, не больше, — объясняла миссис Тюлли Грэхему. — В своем поколении французом был Филипп, а теперь Паола унаследовала те же качества в полной мере. Хотя Льют и Эрнестина ее сестры, никому бы и в голову не пришло, что в них хоть капля общей крови. Вот почему Паола, вместо того чтобы поступить в цирк, неудержимо стремилась во Францию. Ее тянула старая кровь Дестенов.

Грэхема посвятили также и в события, происходившие во Франции. Филиппу Дестену к концу не повезло: он умер, когда колесо его фортуны покатилось вниз. Эрнестина и Льют были тогда еще совсем маленькими, и сестры Дестена охотно взяли их к себе на воспитание. Но Паола, доставшаяся миссис Тюлли, задала нелегкую задачу, «все из-за того француза».

— Ну, конечно, она настоящая дочь Новой Англии, — как бы защищала ее миссис Тюлли, — тверда, как скала. В вопросах чести, прямоты и верности на нее положиться можно вполне. Девочкой она ни за что не солгала бы, разве чтобы кого-нибудь выручить. Тут вся ее пуританская натура куда-то улетучивалась, и она лгала с такой же великолепной уверенностью, как, бывало, ее отец. Он был так же обаятелен, как и она, и так же смел. Подобно ей, он всегда готов был посмеяться, та же живость! Но, помимо ее веселости, у него было какое-то особое мягкое добродушие, он всегда покорял себе сердца. Зато в тех редких случаях, когда это ему не удавалось, он наживал жесточайших врагов. Равнодушно мимо него не проходил никто. Общение с ним обязательно вызывало или любовь, или ненависть. В этом смысле Паола на него не похожа, вероятно, потому, что как женщина она не обладает способностью сражаться с ветряными мельницами; у нее нет ни одного врага во всем свете; ее все любят, разве какие-нибудь завистницы не могут простить ей такого замечательного мужа.

Грэхем слушал; тут же откуда-то из-под длинных сводов через открытое окно доносился голос Паолы, и в звуках его была затаенная страсть, которой он никогда впоследствии не мог забыть. Вдруг она расхохоталась, а миссис Тюлли улыбнулась Грэхему и закивала головой.

— Это смеется Филипп Дестен, — пробормотала она, — как заразителен смех Паолы! Каждый, услышав его, непременно тоже улыбнется! И Филипп точно так же смеялся. Паола всегда очень любила музыку, живопись и рисование, — продолжала миссис Тюлли. — Будучи еще совсем маленькой девочкой, она оставляла всюду картинки и фигурки, разрисованные на клочках бумаги, нацарапанные на деревяшках или вылепленные из глины и песка. Она любила все и всех, и ее все любили. Животных она не боялась никогда, а относилась к ним с каким-то особым почтением: это было ее врожденное благоговение перед прекрасным. Она готова была поклоняться герою, в котором ценила красоту или храбрость. И она никогда не перестанет благоговеть перед красотой того, что любит, будь то концертный рояль, прекрасная картина, красивая кобыла или чудесный пейзаж.

В Паоле пробудилось желание создавать прекрасное, творить самой. Но она долго не могла решить, на чем остановиться: на музыке или на живописи. В разгаре занятий музыкой под руководством лучших преподавателей в Бостоне она иногда не могла удержаться и проводила целые часы за рисованием. А от мольберта ее тянуло к скульптуре. И вот, при всей своей страсти ко всему прекрасному, преисполненная стремления к красоте, она впала в мучительные сомнения и колебания: в чем ее настоящее призвание, да есть ли у нее вообще талант? Я ей посоветовала хорошо отдохнуть и увезла на год за границу, и что же? У нее оказались великолепные способности к танцам! Но все-таки она постоянно возвращалась к музыке и к живописи. Нет, это было не легкомыслие. Ее беда была в том, что она очень талантлива…

— Ее таланты слишком разнообразны, — уточнил Грэхем.

— Это точнее, — согласилась миссис Тюлли, восторженно улыбаясь. — Но от талантливости до гениальности очень далеко, я до сих пор еще не могу сказать, есть ли в ней хоть искра гениальности. Нельзя не признать, что ничего крупного ни в одной области она не создала.

— Но ведь гениальное творение — она сама, — заметил Грэхем.

— В этом все дело, — согласилась миссис Тюлли все с той же восторженной улыбкой. — Она чудесная, совершенно необыкновенная женщина, нисколько не испорченная, такая непосредственная. А в конце концов, разве важно только создавать? Мне лично дороже любая ее сумасшедшая выходка — да, да, я уже слышала, как она плыла в бассейне на большом жеребце, — чем все ее картины, будь даже каждая из них произведение мастера. Но сначала мне трудно было понять ее. Дик часто ее называл вечной девочкой, но если бы вы знали, какой величавой она может быть! Я бы скорее сказала, что никогда не видела такого взрослого ребенка. Ее встреча с Диком была величайшим для нее счастьем. Тут она впервые нашла себя. Вот как это случилось.

И миссис Тюлли рассказала, как они провели тот год в Европе, как Паола в Париже снова взялась за живопись, как она, наконец, пришла к убеждению, что успех достигается только путем борьбы и что теткины деньги ей просто помеха.

— И она настояла на своем, — вздохнула миссис Тюлли. — Она попросту прогнала меня, отправила меня домой. Согласившись принять лишь самое скудное месячное жалованье, она поселилась в Латинском квартале с двумя другими американками, совершенно самостоятельно. И вот тут она встретила Дика. И он был хорош! Вы никогда не отгадаете, чем он тогда занимался. Он содержал кабачок, не из этих модных, а настоящий студенческий, в своем роде очень изысканный, публика была избранная. Но они все были сумасшедшие. Дик, видите ли, тогда только что вернулся откуда-то издалека, с конца света, после очередного фантастического приключения, и теперь решил, как он выражался, что довольно пожил и что теперь пришло время подумать о том, что такое жизнь.

Паола меня туда раз повела. Они уже были тогда женихом и невестой — накануне порешили, и он уже сделал мне визит, и все такое… Отца его, Счастливчика Ричарда Форреста, я знавала и о сыне его слышала много. С точки зрения света, Паоле лучшей партии было не найти. Это был настоящий роман. Паола встречалась с ним, когда команда Калифорнийского университета во главе с ним победила команду Стэнфордского. А в мастерской, где она жила с двумя американками, они уже познакомились как следует. Она не знала, миллионер ли Дик или вынужден содержать кабачок оттого, что дела его плохи, но ей это было безразлично. Она всегда следовала зову своего сердца. Вы вообразите! Дик — недосягаемый Дик и Паола, которая за всю свою жизнь даже не флиртовала! Их, наверное, неудержимо повлекло друг к другу, ведь все решилось за одну неделю. Хотя Дик корректнейшим образом нанес мне визит, как будто они с моим мнением хоть сколько-нибудь считались!