Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

В ошеломляющей последовательности в поле зрения Майкла мелькали небо, облака, участки земли, ярко окрашенные «альбатросы» с рокочущими, плюющими огнем пулеметами. Он почувствовал новый удар, на этот раз в ногу, под самой промежностью. Посмотрев вниз, Майкл увидел, что выстрел прошел сквозь пол и пуля, измятая и бесформенная, разорвала бедро.

Из бедренной артерии толчками лилась кровь. Майкл однажды видел, как терял кровь из бедренной артерии зулус, подносчик ружья, раненный буйволом: он умер за три минуты.

Очереди пулеметного огня по-прежнему били в него со всех направлений, а он не мог защищаться, потому что его самолет потерял управление; он вращался, опасно задирая нос, и снова начинал падать.

Майкл сражался с машиной, давил на другую педаль, пытаясь остановить вращение. От усилий кровь шла сильнее, и Майкл чувствовал, что теряет сознание. Он оторвал одну руку от ручки управления и сунул палец в рану, пытаясь найти место, куда нужно надавить; нашел — и поток крови уменьшился.

Он снова принялся уговаривать искалеченную машину, чтобы она перестала вращаться, увеличивал скорость. Самолет отзывался неохотно. Майкл старался не думать о пулеметном огне, который со всех сторон продолжал рвать его.

Облака и земля прекратили вращение, повороты замедлились, и машина полетела прямо. Одной рукой он продолжал поднимать ее нос, чувствуя, как перенапрягаются ее крылья и перегрузка придавливает его живот к позвоночнику, но, наконец, мир перед глазами наклонился, и самолет полетел ровно.

Майкл посмотрел в зеркало заднего обзора и увидел, что синий «альбатрос» снова нашел его и подходит с хвоста для завершающего смертельного удара.

Но прежде чем вновь грянул смертоносный гром «шпандау», Майкл ощутил на лице холодную влагу. Серые клубы пролетели над открытой кабиной, стемнело, мир стал тусклым и слепым, тихим и приглушенным, и «шпандау» больше не мог осквернять небесную тишину. Теперь, в облаках, его не найдут.

Майкл машинально сосредоточил взгляд на наборе маленьких, заполненных глицерином стеклянных трубок на приборном щите. Легким регулированием приборов выровнял пузыри в отметках трубочек, чтобы SE5a летел сквозь облако прямо и ровно. Потом по компасу осторожно повернул в сторону Морт-Омма.

Его тошнило: первая реакция на ужас и стресс схватки. Сглотнув, он пытался подавить тошноту, потом снова ощутил слабость. Под черепом словно затрепыхалась плененная летучая мышь.

Темные мягкие крылья бились за глазами, и местами поле зрения затемнялось.

Майкл помигал, отгоняя темноту, и огляделся. Его большой палец по-прежнему был вставлен в рану на бедре, но все равно крови было столько, сколько он никогда не видел. Рука была вся в крови, пальцы слипались. Рукав куртки промок до локтя. Кровь превратила брюки во влажную массу и натекла в сапоги. На полу кабины стояли темные лужи крови, уже загустевающей темными комками, похожими на черносмородиновый джем, и лужицы крови переползали с каждым поворотом машины.

Выпустив на мгновение рукоять, Майкл повис на плечевых ремнях и сунул руку за спину.

Он нашел второе пулевое ранение, в трех дюймах от позвоночника, над самой поясницей. Выходного отверстия не было. Значит, пуля внутри, и он теряет кровь и за счет внутреннего кровотечения. Живот растягивался, внутренние полости заполнялись кровью.

Машина опустила крыло, и он схватился за рукоять, чтобы выровнять самолет, но на такую простую операцию ушло слишком много секунд. В пальцах закололо множество иголок и булавок, и Майклу стало очень холодно. Его реакции замедлились, каждое движение, даже самое легкое, требовало все больших усилий.

Однако боли он не чувствовал, только от спины к коленям начало распространяться онемение. Он вынул палец, чтобы проверить рану в бедре, и сразу хлынул поток крови, яркий, как перья фламинго; Майкл торопливо остановил его и сосредоточился на управлении полетом.

Сколько до Морт-Омма? Он пытался подсчитать, но мозг работал вяло и медлительно. От Кантена девять минут, это он вспомнил, но сколько он уже в полете?

Этого Майкл не знал и поэтому поднял запястье, чтобы взглянуть на часы. И обнаружил, что, как ребенок, не может прочесть показания.

«Нельзя слишком быстро выходить из облака, они будут меня ждать», — тяжело думал он, а циферблат часов расплывался у него перед глазами.

Двоится, понял он.

Быстро посмотрел вперед: вокруг клубились белые облака. Появилось ощущение падения. Он едва не дернул рукоять, чтобы противостоять этому, но стойкие рефлексы не позволили; он взглянул на пузыри в трубках: машина по-прежнему летела прямо. Чувства начинали его обманывать.

— Сантэн, — неожиданно спросил он, — который час? Я опоздаю на свадьбу.

Сквозь нарастающую слабость он почувствовал волну паники, и крылья тьмы лихорадочно заплескали перед его глазами.

«Я обещал ей. Я поклялся!»

Он посмотрел на часы.

Шесть минут пятого.

«Но это невозможно!» — в отчаянии подумал он. Проклятые часы идут неверно. Он утрачивал представление о реальности.

SE5a через один из разрывов вырвался из облака.

Майкл закрыл руками глаза, защищаясь от яркого света, потом огляделся. Он на правильном курсе к аэродрому: вот дорога, и железнодорожная ветка, и своеобразной формы поле между ними. Еще шесть минут полета, по его расчетам. Вид земли позволил ему снова сориентироваться. Он восстановил контакт с реальностью и посмотрел вверх. И увидел их. Они кружили, как стервятники над добычей льва, дожидаясь, когда он появится из облака. Они тоже его заметили. Майкл увидел, как они поворачивают к нему на своих радужных крыльях, но погрузился в облако с противоположной стороны, и холодный влажный туман окутал его, скрыл от их жестоких глаз.

— Я должен сдержать слово, — прошептал Майкл.

Потеря контакта с землей смутила его. Он почувствовал, как на него снова обрушиваются волны головокружения, позволил SE5a постепенно спуститься к нижнему краю облака и снова вышел на свет. Внизу знакомая местность, гряда и линия фронта остались далеко позади, впереди лес, деревня, церковный шпиль — все такое мирное, идиллическое.

«Сантэн, я возвращаюсь», — подумал он, и его охватила ужасная слабость, придавила какая-то огромная тяжесть, прижала к кабине.

Он повернул голову и увидел шато. Розовая крыша, как маяк, неодолимо манила, и нос самолета, как будто помимо его воли, повернул туда.

— Сантэн, — прошептал он, — я иду, подожди.

Тьма обступила его. Он словно оказался в длинном темном туннеле.

В ушах ревело, точно прибой обрушивался на морской берег. Майкл собрал последние силы и, глядя вперед, сквозь тьму, в сужающийся туннель, искал ее лицо, пытался сквозь гул прибоя в ушах расслышать ее голос.

— Сантэн, где ты? О Боже, где ты, любовь моя?

* * *

Перед зеркалом в тяжелой позолоченной раме из каштана Сантэн с серьезным видом разглядывала свое отражение.

— Завтра я буду мадам Мишель Кортни и никогда больше Сантэн де Тири. Разве это не великолепно, Анна? — Она притронулась к вискам. — Как ты думаешь, я буду чувствовать себя по-другому? Конечно, такое значительное событие должно меня изменить, я больше никогда не буду прежней.

— Очнись, дитя, — подтолкнула ее Анна. — Еще столько нужно сделать! Не время мечтать.

Она взяла просторную юбку и через голову надела на Сантэн, потом, стоя сзади, закрепила пояс.

— Я гадаю, смотрит ли на меня мама. Знает ли она, что я надеваю ее платье, радуется ли за меня?

Анна хмыкнула, опускаясь на колени, чтобы проверить подол. Сантэн пригладила на бедрах тонкие старинные кружева и прислушалась к приглушенным мужским голосам и смеху, доносившимся из большого зала на первом этаже.

— Я так рада, что пришел генерал. Правда, он красивый мужчина, точно как Майкл? Эти глаза… ты заметила?

Анна снова хмыкнула, но на этот раз более выразительно; она вспомнила генерала, и руки ее дрогнули.

«Вот это настоящий мужчина», — сказала она себе, глядя, как Шон Кортни выходит из «роллса» и поднимается по лестнице в шато.