АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2 - Зубачева Татьяна

Жариков с интересом отметил, что интонации сменились, стали… заученными. Или внушёнными. Даже лицо изменилось, стало малоподвижным. Кажется, приближаемся к блокам. Надо чуть-чуть отступить.

— Да, проблема использования открытия и ответственности — очень интересна. Я знаю одного молодого человека, он любит рассуждать на подобные темы, его бы это заинтересовало.

— Вот как, — Рассел улыбнулся, снова став прежним. — Хотя… Об этом только и рассуждать в молодости. Пока нет личной ответственности.

— А как решал эту проблему ваш отец?

Рассел по-прежнему с улыбкой пожал плечами.

— Для него этой проблемы не существовало. Для него была только наука. Всё остальное… где-то там, отдельное, несуществующее, воображаемое. Допустимо, если не мешает. Для науки отец жертвовал всем.

— И вами? — грустно спросил Жариков.

Рассел запнулся, замер.

— Откуда… — он судорожно сглотнул, — откуда вы это знаете?

— Свидетели есть всегда, — пожал плечами Жариков. — Живы люди, помнящие вашего отца, слышавшие о нём.

— Вы говорите об объектах? Спальниках?! — догадался Рассел. — Да, конечно, отец много работал в питомниках, но об этом они знать не могли!

— Знали другие и говорили при них, не стесняясь, — просто объяснил Жариков.

— Да, я должен был это сообразить, — кивнул Рассел, — но я не думал, что это… что это настолько известно. Чёртовы болтуны! Да, всего не предусмотришь. Ни черта не знают, не понимают, но треплются, не думая, о чём, и не глядя, при ком, — он вдруг выругался и тут же виновато улыбнулся. — Извините, доктор, но… но мне бы не хотелось об этом, сегодня я к такому разговору не готов.

Рассел смотрел на Жарикова с таким же умоляющим выражением, какое он видел у парней. Да, сына доктор Шерман ломал, ломал, как спальников, телохранителей… всех. Здесь вполне явно не просто блок, а с замещением. Запомним, но пока трогать не будем.

Лязгнул замок. Оба вздрогнули и обернулись на звук. Солдат придержал дверь, и в камеру вошёл, катя перед собой столик с приготовленным инструментарием, очень серьёзный Крис. Но, увидев Жарикова, он улыбнулся. Радостной приветливой улыбкой. И Жариков улыбнулся в ответ.

— Больной Шерман, — серьёзно, даже строго, сказал по-английски Крис. — Приготовьтесь к процедуре.

Жариков кивнул охраннику, и тот вышел, закрыв за собой дверь. Рассел поглядел на Криса, Жарикова и пошёл к кровати. Крис очень деловито и тщательно приготовил шприц и стал набирать из ампулы прозрачную жидкость. Жариков старательно сохранял серьёзное лицо. А Крис, держа в одной руке иглой вверх шприц, а в другой смоченную спиртом вату, повернулся к Расселу.

— Больной, готовы?

Рассел, лежащий на кровати ничком со спущенными штанами, отвернулся к стене. Крис ловко сделал укол и вернулся к столику.

— Не вставайте. Ещё один, — смена шприца и повторение процедуры. И уже по-русски, глядя на Жарикова: — Иван Дормидонтович, ну как?

— Отлично, Кирилл. Ты молодец, — улыбнулся Жариков, тут же повторив сказанное по-английски.

Крис расплылся в счастливой улыбке и покатил столик к двери. Стукнул в косяк костяшками пальцев, и охранник открыл ему дверь. Жариков кивнул солдату, и тот опять оставил их вдвоём.

Рассел встал, оправил одежду. Взял сигарету, отошёл к окну и закурил.

— Ну как, доктор? Насладились моим унижением? — он старался говорить язвительно, но вышло жалобно.

— Вы считаете положение больного унизительным? — спокойно ответил вопросом Жариков.

Рассел стоял, прислонившись спиной к окну, и быстро нервно курил.

— Вы не хотите меня понять или…? Хотя, действительно… Скажите, весь этот цирк с медиком-спальником, неужели это для меня?

— Это не спектакль, Шерман. Они работают в госпитале.

— Кем?!

— Санитары, массажисты, уборщики. Желающие окончили ускоренные курсы и действительно медики, квалифицированный медперсонал.

— А по их основной специальности вы разве их не используете? — уже спокойно с деловитой заинтересованностью спросил Рассел. — Сексотерапия иногда творит чудеса.

— Да, я читал, — кивнул Жариков. — Но интимная жизнь человека является жизнью, только когда интимна.

— И что же? Вы разрешили им работать бесконтрольно? Да нет, доктор, вы же знаете, должны знать. Три дня сексуального воздержания и начнётся процесс… Это похоже на наркотическую ломку, это… или… нет, контроль необходим… Прежде всего для равномерного распределения нагрузки, для их же блага… они же начнут гореть, поймите… — Рассел замолчал, словно захлебнувшись.

— Они все перегорели.

И от этих простых слов он отшатнулся, как от удара.

— Что? Что вы сказали, доктор?! Все? Как это — все?

— Все, значит, все, — перебил его лепет Жариков. — Все до одного. Кто приходит делать вам уколы, кого вы видите на спортплощадке, все.

Рассел опустил голову. Постоял так, потом, пошатываясь, не дошёл, добрался до кровати и рухнул на неё. Жариков молча встал и пошёл к двери, стукнул в косяк, дождался, пока откроют, и вышел. Рассел не шевелился. Сейчас он хотел остаться один. Только это. И понимая, Жариков согласился. Да, так будет лучше.

* * *

Ночью Зина проснулась. Вдруг. И не могла понять, что её разбудило. И не сразу догадалась, что это дыхание. Она привыкла слушать только Катино, тихое, будто всхлипывающее. Раньше Катя спала с ней и здесь никак не могла привыкнуть к отдельной кровати, пугалась и звала её. Или тихо безнадёжно плакала. А сейчас… Спит спокойно. А это… посапывание Димочки. И ещё… ровное сильное дыхание мужчины. Зина осторожно приподнялась на локте, придерживая у груди одеяло, вгляделась в еле различимое в синем ночном свете тёмное лицо. Тим, Тимофей Дмитриевич Чернов, Тима… господи, неужели это и вправду с ней, неужели, господи, как же оно теперь будет, господи…?

Тим повернулся набок, лицом к стене, и сползшее одеяло открыло его плечо и спину, а свесившийся угол почти коснулся Дима. Зина потянулась поправить одеяло, но только ещё больше его сдёрнула. Тесно-то тесно, а руки не хватило. Тим открыл глаза и сел, подхватывая сваливающееся одеяло, повернулся и увидел Зину. Их взгляды встретились.

— Я… я разбудил тебя? — тихо спросил Тим.

— Нет, я… — смутилась Зина, — это я, я только хотела одеяло тебе поправить. Ты спи себе, Тима, спи.

Тим улыбнулся и лёг снова набок, но теперь лицом к ней. Оба одновременно посмотрели вниз на спящих детей и опять друг на друга. Зина улыбнулась.

Они лежали и смотрели друг на друга, не зная, что сказать. А хотелось поговорить. Но и дети внизу, и стены ведь… одно название, что стены, слышно же всё всем. И… и страшно чего-то.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});