The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

Рентгеном рентгеновских лучей, император Вильгельм II отправил телеграмму будущему нобелевскому лауреату, в которой благодарил Бога за этот триумф немецкого отечества. В то же время все более очевидными становились связи между наукой, технологиями, промышленностью и национальной мощью. В Великобритании среди населения распространилось мнение, что страна неудачно выступила на Международной выставке в Париже в 1867 году. Во Франции военное поражение 1871 г. от нового германского рейха объяснялось отсталостью в образовании и науке. Но требования к государству построить крупные университеты по "немецкому образцу" дали результат только после политической консолидации Третьей республики в 1880 году, а правовые основы новой системы были окончательно заложены в 1896 году.

Однако и в этом случае исследовательский императив имел меньшую силу, чем в Германии. Современная система высшего образования сложилась во Франции не раньше, чем в Японии, а в Великобритании децентрализованные структуры академической жизни не позволяли говорить об университетской системе вообще вплоть до начала ХХ века. Оксфорд и Кембридж, которые после начала века модернизировали свои методы обучения, перестали выставлять оценки без письменных тестов и отменили требование, чтобы стипендиаты оставались холостыми. Только после Первой мировой войны они превратились в исследовательские университеты с сильной научной составляющей, следуя примеру Имперского колледжа в Лондоне, основанного в 1907 году и вскоре признанного одним из лучших исследовательских институтов мира. Высокая стоимость современных лабораторных работ требовала централизованного финансового планирования, выходящего за рамки бюджетов традиционных колледжей и отдельных факультетов. Специализированные технические колледжи в Великобритании продолжали играть меньшую роль, чем в Германии, Франции, Швейцарии (где прототип такого учебного заведения - Eidgenössische Technische Hochschule в Цюрихе - существует с 1858 г.) или Японии. Степень доктора философии (PhD), первоначально присуждаемая и по естественно-научным дисциплинам, была введена в Кембридже только в 1919 г., к тому времени она уже давно была принята в Германии и США. Прошло много лет, прежде чем ограничения на внутренние назначения преподавательского состава в Оксбридже позволили свежим идеям проникать извне.

Возникновение университетов в США

Таким образом, немецкий исследовательский университет в измененном виде был принят другими европейскими странами с активной научной жизнью, хотя и с необычайной задержкой - не менее чем на полвека. За пределами Европы его влияние проявилось раньше. Однако не стоит преувеличивать результаты деятельности американских университетов как в колониальные времена, так и в период до Гражданской войны. Один из главных их историков называет годы с 1780 по 1860 год "ложным рассветом" и относит реальную гегемонию американского исследовательского университета к периоду после 1945 года. Только в течение двух десятилетий после Гражданской войны сформировались академические сообщества по основным научным дисциплинам, тогда как в Великобритании, Франции и Германии подобные тенденции проявлялись уже с 1830-х годов. Затем немецкая модель исследовательского университета была всесторонне изучена в США, и в 1876 году основание Университета Джона Хопкинса в Балтиморе стало сигналом к появлению полноценного университета по ту сторону Атлантики. Правда, в других странах он распространялся медленно: во многих случаях исследования рассматривались как престижная роскошь, а не как сущность университета.

Впечатляющий взлет некоторых американских университетов занял бы гораздо больше времени, если бы они не смогли извлечь выгоду из экономического бума последней четверти века. Со времен Джона Гарварда и Элиху Йеля они зависели от частных пожертвований и фондов, но примерно с 1850 года состоятельные люди стали проявлять все большую готовность оказывать филантропическую поддержку академическому миру . После 1880 г., по мере того как делались большие американские состояния, спонсоры стремились увековечить память о них в названии университетов: если, например, Джон Д. Рокфеллер анонимно вносил средства в Колумбийский университет, то теперь многие учебные заведения носят имена железнодорожных, табачных или сталелитейных баронов. Нередко за этим стояли и религиозные мотивы. Новые здания университетов строились в едином неоготическом стиле, иногда, как в Пало-Альто по желанию семьи Стэнфорд, в соответствии со средиземноморским вкусом. Старые американские колледжи были маленькими и простыми, и по своей архитектуре тоже. Теперь требовались большие пространства для размещения новых библиотек, лабораторий и спортивных сооружений. В большей степени, чем в Европе, гражданская гордость зажиточных слоев населения нашла свое выражение в великолепных университетских зданиях, которые стали архитектурной изюминкой даже такого большого города, как Чикаго. Немецкое влияние проявилось в амбициозной ориентации на исследования, распределении предметов и факультетов, но государственное планирование, руководство и финансирование, необходимые для немецкой модели, были присущи лишь меньшинству университетов государственного сектора. Быстро растущие ведущие университеты создавали собственную внутреннюю бюрократию; профессора, хотя и пользовались все более высоким общественным уважением, рассматривались как наемные работники, подлежащие управлению. Президенты университетов все чаще рассматривали себя как предпринимателей. Среди администраторов и тех, кто занимался преподаванием и обучением, гордость за учебное заведение сочеталась с холодным, ориентированным на рынок видением образования и науки. Все это делало американские исследовательские университеты конца XIX века несомненно оригинальным явлением по ту сторону Атлантики.

 

Япония: Полуимпорт немецкой модели

По сравнению с США японские университеты накануне Первой мировой войны были еще слабо развиты. Все науки, считающиеся современными, имели место в Токийском или одном из других императорских университетов, но такого щедрого финансирования, какое получали американские и некоторые немецкие университеты, не было. Наиболее щедрой поддержкой пользовались два факультета - медицинский и инженерный, где первые успехи Японии привлекли внимание за рубежом. В других сферах зависимость от Запада была еще настолько сильна, что преподавание не выходило за рамки повторения хрестоматийных знаний. Тем временем сотни и тысячи японцев уезжали учиться в Европу и США, а те, кто возвращался, чтобы занять ответственный научный пост, до поры до времени во всем подражали своим западным учителям. Западные консультанты и преподаватели и раньше играли большую роль в становлении некоторых факультетов, но в конце периода Мэйдзи эта роль постепенно снизилась. Всего было привлечено около восьми тысяч таких специалистов, давших решающий импульс не только в естественных науках или медицине, но и в юриспруденции или истории. Поскольку систематический набор за рубежом был невозможен, а карьера в Японии, несмотря на достаточно высокую зарплату, была мечтой жизни далеко не каждого, многое зависело от удачи и случая. Пример современной историографии, созданной берлинским ученым Людвигом Рисом, показывает пределы этого переноса. Академики в Японии приняли позитивистскую критику источников немецкой исторической школы (что хорошо вписывалось в национальные традиции текстовой критики, зародившиеся в Китае), но не ее философскую программу и литературные приемы. Они также не могли претендовать на ту популярность в обществе, которой пользовались немецкие мастера Риса. Историография оставалась узкоспециальной и не решалась оспаривать новые национальные мифы режима Мэйдзи, например, его фиктивную