Час мужества - Николай Михайловский

— Дальше, как водится, напоролись на минное поле, ползли, нащупывали проволочки. Одну за другой десяток мин извлекли и обезвредили.

— Осторожность! — вырвалось у меня.

— Захочешь жить — будешь осторожен, — заметил Близнюк и продолжал: — Так вот, приказали нам добыть «языка». Долго мы изучали местность. А ночь была светлая. Район хорошо просматривался. У немцев в этом месте крепкая оборона. Где нет огневых точек — там проволока, минные поля. Можно сказать, каждый метр земли простреливается. Мы шли пригибаясь, чтобы даже силуэты наши в озере не отражались. У обрыва я оставил рацию и санитаров, сам с группой разведал местность. Впереди опять оказалось минное поле. Решил взять еще правее, где совсем круча: посмотришь вниз — аж голова кружится.

Кое-как спустились. Одна группа развернулась и заняла оборону, я с остальными поднялся по тропе. Снова ползем, снимаем мины. Другого пути нет.

Мы подошли к немцам совсем близко, видим часового. Поднялись во весь рост. Автоматы наготове, пальцы на спусковых крючках. Идем уверенно, не торопясь, вроде как к себе домой. Часовой смотрит на нас и, конечно, не может подумать, что это непрошеные гости, а мы шагаем прямо на него. Сознаюсь, самочувствие не из приятных, сам себя успокаиваешь, стараешься думать, что ты и впрямь у себя дома...

Подошли к землянкам, слышим окрик: «Хальт!». Назаров дал очередь из автомата, я скомандовал: «Вперед!». Все бросились к землянкам. В двери и окна полетели гранаты.

Назаров, Меньшиков и Зубов кинулись к дзоту и захватили «языка». Заткнули ему рот, руки назад — и айда с нами. Бежит он легкой трусцой, а за ним вся группа отходит. Кругом уже переполох, в небе красные ракеты. Мы торопимся. Нашу группу прикрывал взвод Федина.

Немцы пытались нас отрезать. Забрасывали минами. Одна разорвалась в пяти метрах от меня. По счастью, я отделался легким ранением. Молодцом показала себя наш санинструктор Евстолия Крошилова. В две минуты перевязала мне руку, собрала всех остальных раненых и оружие. Не подумайте, что все было так просто. Конечно, мы прорвались с боем. Огонь был впереди, сзади, с флангов. Нам помогла наша артиллерия. Зато «язык», доставшийся с таким трудом, дал много ценных сведений.

Во время нашего разговора в землянку вошла маленькая круглолицая девушка в синем берете, шерстяном свитере, начищенных щеголеватых сапожках. Близнюк представил ее мне:

— Это и есть наша Евстолия Павловна Крошилова. Ни один бой не обходится без нее...

— Вы давно занимаетесь медициной? — поинтересовался я.

Девушка смутилась:

— Полгода. Я техник-метеоролог. А медицина, так сказать, — вторая специальность. На Рыбачьем стала санинструктором. Кончится война, опять на метеостанцию пойду работать...

Еще несколько раз раздавался стук в дверь, и в землянку заходили бойцы и младшие командиры.

С разными делами шли к Близнюку. Я слушал их разговоры и все больше убеждался, что молодой командир пользуется уважением своих боевых друзей.

Узнав, что я собрался на передний край, Близнюк сказал:

— Это хорошо. Там вы увидите разведчиков в деле и поймете, в чем заключается наше ремесло...

Но случилось так, что вопреки своим намерениям я сначала нежданно-негаданно угодил в госпиталь, который помещался под землей. Одна общая палата. Койки в два этажа. В этом подземном госпитале чистенько, тепло и уютно.

Надо мной лежит шумный больной — молодой паренек с озорным лицом. Многие знают его лично, многие по газетам. Виктор Гаркуша — лихой разведчик. У него особая речь, пересыпанная авиационными терминами, словно он родился и вырос на аэродроме.

Утром мы слышим его хрипловатый, простуженный голос:

— Полундра! Иду на вынужденную с подбитым мотором. — С этими словами он прыгал вниз.

— Ого! Вот и заправщик прикатил, — восклицает он с удовольствием, увидев санитара с завтраком.

Рассказывать Гаркуша не охотник, но если уж он начал говорить, то вся палата замирала, сестры и санитары ходили на цыпочках. Особенно его любила слушать медсестра Галя Журавлева, которую за маленький рост и приплюснутый носик прозвали Кнопкой.

— Ты, кажется, в боевое охранение продукты подносил? — как бы невзначай спрашивала она Гаркушу.

— Знамо дело, подносил. Горячие денечки были. Иду это я, а немец из пулемета жарит, я влево, пули жужжат, и за спиной вроде что-то затеребило. Только бы броситься дальше, а он, оказывается, мешок пробил, и все мои баночки с консервами по сторонам покатились... Я в пике и давай на бреющем баночки собирать. Собрал все до одной — и вперед. Тут снайперы меня и прищучили. Я пригнулся. Ничего, думаю, доберусь до боевого охранения, возьму гранаты и дам вам жизни на обратном пути. А пуля бац в плечо, проклятая! Я к земле, потом выровнял и змейкой, змейкой...

— Давай дальше, — торопила Галя. Во время рассказа Гаркуши поминутно меняется выражение ее лица: она то хмурится, то улыбается, то на глазах появляются слезы.

— Ничего, добрался. Все до одной баночки притащил и своим ходом в госпиталь. Плечо болело, ну это черт с ним. Зато с полной заправкой осталась братва в боевом охранении. Мы тогда по два рейса в день делали, и все под пулями. Обратно к вечеру прибежишь, думаешь, еще денек живем-здравствуем. Так денек за деньком больше всех грузов я перетаскал. За то и орден дали...

Как-то Гаркуша сознался мне, что он авиационный механик, служил в гвардейском полку. А в подтверждение показал значок.

— Случилось со мной чепе, — объяснил он, — опоздал к полетам, машина по боевой тревоге не вылетела. Меня и турнули из авиации. Правда, как прибыл сюда, за ум взялся...

Вскоре Гаркуша выписался и ушел в бригаду морской пехоты. Ходили слухи, будто он в разведке, специализируется на добыче «языков».

Однажды ночью дверь в землянку распахнулась и внесли раненых.

— Гаркушу снова доставили, — показал санитар на носилки.

Врач приподнял одеяло, и мы увидели восковое, искаженное болью лицо.

Врач взял его руку:

— Пульса почти нет. Давайте быстро на операционный стол! — приказал хирург.

Гаркуша был ранен в живот. Его раздели и положили на стол раньше всех.

— Кровь, быстрее кровь, — торопил хирург. После выяснилось, что нужной группы крови оказалось недостаточно. И тут откуда ни возьмись появилась Кнопка.

— Возьмите мою, — сказала она, — у меня уже один раз брали.

— Какая у вас группа?

— Первая, как у него.

После операции Гаркушу принесли в палату. Почти еще целые сутки он находился без сознания. Нам, хорошо знавшим этого балагура, было непривычно видеть его совершенно неподвижным. Мы переживали за этого парня. Наконец перелом наступил, и Гаркуша открыл глаза, осмотрелся, сразу, должно быть, не мог понять, где он и что с ним произошло. Но, увидев знакомую обстановку и нас всех, собравшихся возле его койки, улыбнулся и прохрипел:

— Жив курилка!..

— М-да, определенно «собака» не та. Совершенно ясно, «собака» свежая. Это я еще ночью понял, — и майор Красильников, рослый здоровяк, с завидным румянцем во всю щеку, протянул мне полевой бинокль.

Отсюда, с наблюдательного пункта, укрытого в расщелину через амбразуру просматривался почти весь перешеек, соединяющий полуострова Рыбачий и Средний. Вся в реденьких пятнах только что выпавшего снега отчетливым рисунком вставала линия нашей обороны. Крохотными спичечными головками чернели входы в наши землянки на переднем крае и в боевом охранении. В низинах блестели маленькие озера, тянулись проволочные заграждения, а чуть дальше и выше, в гранитных сопках, на хребте Муста-Тунтури проходил передний край обороны противника. Дороги, бегущие от сопок вглубь, днем были совершенно пустынны: они оживали только ночью.

Я прильнул к окулярам, но никакой собаки не обнаружил. Комбат нахмурился и снова взял в руки бинокль.

Запищал телефон.

— Да! Ты думаешь? — Красильников впервые за сегодняшнее утро счастливо улыбнулся.

Разговаривая, он набивал табаком трубку.

— Да, я тоже так думаю! Определенно «собака» свежая...

Комбат приказал усилить наблюдение, особенно за сопкой Блин, и мы вышли. Тропинка, посыпанная желтым песком, привела нас в просторную чистую землянку командира разведки лейтенанта Берсенева.

Красильников сел, с явной симпатией посмотрел на Берсенева и просто, по-товарищески спросил:

— Ну, что у вас добренького? Гаркуша еще не приехал?

— Никак нет, товарищ майор. Прислал письмо. Пишет, надоело в отпуске. Обещает прибыть досрочно. Так что со дня на день ждем...

— Какой Гаркуша? — спросил я.

— Специалист по «языкам», — улыбаясь, ответил Красильников. — Забавный парнишка! Теперь он у нас самый главный разведчик.

— Так это тот самый Гаркуша, с которым судьба свела меня в подземном госпитале!