Первозимок - Михаил Касаткин

- Нету его... - подтвердил Петька. И напомнил: - Отчим, должно быть, куда взял его с собой или не выпускает...

Серега жил в противоположном конце единственной, зато широкой и длинной-предлинной деревенской улицы, так что от Петькиной избы, как говорил склонный к сильным преувеличениям Петька, до Сереги было почти все равно как от Северного полюса до Южного...

Он хотел напомнить и об этом. Но бабушка упредила его:

- Ты молчи, ты лучше поспи. Поспи чуток - передохнуть надо!

И она вышла на улицу. А Петька снова закрыл глаза и через некоторое время действительно забылся в коротком, но оздоравливающем сне.

К утру Петька почти совсем оправился. Но решил все-таки передохнуть и впервые за последние дни не пошел в лес на промысел.

Однако дома тоже не сиделось... А может, потому он и остался, чтобы наведаться к Сережке: мало ли что... Лес - ведь лес и есть. А фронт не утихал боями. И про банду Аверкия деревни все полнились устрашающими слухами. Даже военные наведывались в село уж сколько раз и про него, будто между делом, расспрашивали...

Но выскользнуть из дому Петька не успел. А мечталось ведь и на Расхвата взглянуть заодно - по пути было... В избу вошла бабушка.

- Легок на помин твой дружок! Идет, вижу. Да только чтой-то не по-всегдашнему: видать, не с радостью... Радость - она голову вверх поднимает. А он - как в воду опущенный...

Однако Петька, уже не слушая ее, выскочил навстречу другу. Поздоровались за руки, по-мужски.

- Ты чего это - пропал совсем? - без укора спросил Петька.

Сережка поглядел виновато.

- Я думал, знаешь... думал, вдруг кто-нибудь зацапает нашего Расхвата?.. Ну... и решил, чтоб не сплоховать... - И, быстро взглядывая на Петьку, Серега заключил: - В общем, забрал я его у дядьки Савелия!

Петька оторопел от неожиданности. Даже рот приоткрыл, вдруг пересохший сразу.

- Как... забрал?

- Как уговаривались. За двадцать яиц...

Последнее уточнение как-то проскочило мимо Петькиного сознания. Им завладело сразу гораздо более важное:

- Значит, он сейчас у тебя, Расхват наш?!

- У меня и не у меня... - пробормотал Сережка, виновато отводя в сторону свои глаза от восторженного, возбужденного лица товарища. - В колхозе ведь теперь уже есть куры... Отчим как-то раздобыл яиц - он, что хочешь, раздобудет... - без удовольствия разъяснил Сережка. - Куры хорошо нестись стали - как знают, что для своих, а не для немцев... Так вот я гляжу, в чулане, на ватнике, их куча целая... Думаю, чего им лежать без толку?.. И отсчитал дядьке Савелию двадцать штук. Себе - ни одного! - зачем-то быстро заверил своего друга Сережка. - Думаю, куры так разнеслись, что яиц этих уже через день, через два - не куча, а гора станет, и Елизар ничего заметить не успеет. - Своего отчима Сережка за глаза чаще всего называл по имени. И уж не месяц, не два, не три они жили вместе, но мать свою он втайне никак не мог простить или одобрить за ее измену погибшему отцу-солдату. - Да заметил он... - И Сережка опять сник. - Не то заметил, что двадцать яиц я взял, а что новый жилец у нас в избе появился... Я его в сенях, в самом углу, устроил, позагородил, как мог... А ему понравилось, глупому, что я с ним. Пока Елизар где-то в отъезде опять таскался - на шаг отойти не дает, даже чтобы к тебе сбегать... А Елизар вдруг заявляется... Я прикрыть-то успел Расхвата: специально тряпок для такого случая наготовил. Но ему не понравилось одному, в темноте, под этими тряпками, и он давай скулить - это звать меня, значит... Ну, Елизар и открыл его местонахождение под дерюгами... Ну, а кто туда привести его мог - думать много не требовалось... - Сережка помолчал некоторое время, глядя через Петькино плечо вдоль улицы, потом в небо, по сторонам: туда-сюда... - Елизар сразу - к матери!.. Ещё, мол, не хватало поганить дом псиной! Да еще эту псину кормить! Она, мол, больше человека жрать требует и нужды никакой не понимает. Не время - долдычит матери - забавами заниматься... А потом ведь догадался-таки яйца пересчитать. Уж тут и дым коромыслом... Вытурил он меня вместе с кобелем из дому! - неожиданно сообщил Сережка, взглядывая на Петьку. Потом уточнил: - Меня-то, конечно, не насовсем... А Расхвата велел на глаза ему не показывать. Я его в овраге устроил, постель туда перетащил. Там, помнишь, выемку - где глину брали?.. Перегородил я ее. Так все равно это не дело. Скулит он, лает, как ухожу... А я что? - спросил сам у себя Сережка. - Елизар настрого приказал кобеля отдать, а яйца ему все как одно вернуть - они, дескать, колхозные... А где их возьмешь теперь - яйца эти? Дядька Савелий небось давно поел все... Да и не по правилам тогда выходит: сначала отдавать, потом забирать... Уговаривались ведь, сами его просили - не силком он их у меня взял... Все по-честному было... Вот какие дела. - И Сережка горестно замолчал, глядя на друга. Добавить ему что-нибудь к тому, что он уже сказал, было, как ни крути мозгами, нечего. И Сережка опять посмотрел в небо, на улицу за Петькиной спиной, потом туда-сюда - по сторонам.

- Что же ты наделал? - упрекнул Петька. - Чудак-человек... Ведь мы ж с тобой и с бабушкой договорились насчет кобелька! И грибов, и ягод уже столько набралось, а бабушка насушила, что выменяли б мы эти двадцать яиц несчастных! А ты...

Сережка невесело опустил голову: оправдываться теперь, отрицать свою вину было бы глупо.

Петьке стало даже чуточку жаль друга: ведь не зла тот хотел, а как лучше...

- Послушай, - сказал Петька. - У нас теперь сушеных грибов столько... А я вчера еще свежих целый мешок набрал! Ты предложи своему отчиму все их - за яйца! На еду вам в десять раз больше хватит всем троим, с Елизаром вместе, чем яиц этих...

- Предложи... - уныло повторил Сережка. - Так он и послушает меня, Елизар, когда упрется...

- Это правда... - согласился Петька. - Тут надо дядьку Савелия привлекать... А лучше - бабушку!

- Ее! - сразу веселея, подхватил Сережка. - Она уломает! Она у тебя все может! И значит... - неожиданно засуетился Сережка. - Я тогда побегу! За Расхватом! К тебе его приведу!

- Это ты подожди, - остудил его Петька. - Еще и с бабушкой, и с отчимом твоим договариваться надо. А то он и спохватиться может: яйца, скажет, мои - значит, и кобель тоже мой!

- Так ведь прогнал он собаку! - воскликнул Серега. - Сказал: чтоб с глаз долой! Как теперь слово свое назад крутить будет? А Расхвата жалко.

И Петька, подумав, наверное, всего секунду, отчаянно махнул рукой.

- Давай! Волоки его! - И со знанием дела наказал Сережке: - А так, шибко не жалей, не балуй пса. Настоящую собаку нельзя очень баловать. А Расхват наш будет настоящей!

Через несколько минут, после того как Сережка и Петька уже разошлись, бабушка Самопряха степенно отправилась через всю деревню к Елизару.

И пробыла она там долго.

Доподлинно их разговора Петька знать не мог, да и выведать не пытался. Но из короткого бабушкиного сообщения понял, что сначала Елизар долго упирался, твердил, что яйца те общественные... Сказал, что райпотребсоюз их сам выменивает, за яйца даже ситец предлагают... И кур дали колхозам: только чтобы кормить да ухаживать. А яйца: под несушек самую малость - под тех, какие заквохчут, остальные - в казну, государству то есть... Но когда выяснил наконец, что за столько грибов, трав лекарственных и ягод, сколько насушила Петькина бабушка, можно все-таки не два, а четыре десятка яиц, даже пять с гаком выменять, взял корзину, мешок и самолично отправился с бабушкой за ее товаром.

3

Жизнь у Расхвата резко изменилась в лучшую сторону. Свобода - она хоть для человека, хоть для маленькой букашки - свобода: ее ничем не заменишь.

За месяц он подрос и стал уже большой собакой. А если думал расти так быстро и в дальнейшем, то мог на самом деле с быком сравняться.

Широкий в кости, со зримо взбугрившимися мускулами, Расхват не мог подолгу оставаться в покое. Да Петька и не собирался держать его в покое, как ляльку. С первого дня занялся регулярными тренировками пса, не жалея собственных ног и делая для этого вместе с Расхватом, чтобы уединиться, не торчать на глазах у людей, походы, пробежки, вылазки на дальние расстояния...

Проснувшись под кутником у порога, Расхват потягивался, напрягая все тело, потом устраивался на животе и затихал, положив свою лобастую морду на широкие лапы, будто задумывался, припоминая, что предстоит ему и Петьке сделать за сегодняшний день... Потом, как бы все обдумав, поднимался и, подойдя к кутнику и став на него передними лапами, схватывал зубами край лоскутного одеяла (вернее, того, что осталось от него) и начинал стаскивать его с Петьки.

Тот спал крепче Расхвата и, чувствуя во сне, что с него тащат нагретое за ночь тряпье, хватался руками за другой край одеяла... Тогда Расхват негромко подавал голос и нетерпеливо скулил.

Петька от этого сразу просыпался.