Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах - Спицын Евгений Юрьевич

Ещё в период горбачёвской перестройки было высказано мнение (М.Г. Ярошевский[168]), что непосредственным поводом для начала этой дискуссии послужила критика И.В. Сталиным именно этой книги, с которой вождь ознакомился по просьбе самого Г.Ф. Александрова ещё летом 1946 г. Однако, как совершенно справедливо указали ряд историков (Е.Д. Есаков[169]), это мнение вряд ли соответствует действительности, поскольку, во-первых, до сих пор не удалось документально подтвердить его, а во-вторых, трудно даже себе представить, что осенью того же 1946 г. эта книга могла быть удостоена Сталинской премии, а её автор мог быть избран в действительные члены Академии наук СССР, если бы сам вождь хоть малейшим образом публично проявил любое недовольство её содержанием или высказал критическое отношение к ней.

Реальным и одновременно формальным поводом для обсуждения книги Г.Ф. Александрова стали два письма профессора З.Я. Белецкого на имя И.В. Сталина, полученные им в конце ноября 1946 г., а затем разосланные по указанию вождя всем остальным секретарям ЦК. Именно эти два письма и стали той основой, на базе которой Секретариат ЦК в конце декабря 1946 г. принял известное Постановление «Об организации обсуждения книги тов. Александрова Г.Ф. „История западноевропейской философии“» с участием 250–300 «научных работников, преподавателей в области философии и других общественных наук, партийных работников, а также работников министерств и ведомств, занимающихся вопросами просвещения и культуры».

Первая дискуссия по книге Г.Ф. Александрова, которую по указанию Секретариата ЦК готовил его первый заместитель Пётр Николаевич Федосеев и работники аппарата ЦК, состоялась в январе 1947 г. в Институте философии АН СССР, куда были приглашены более 300 человек из самого Института философии, Высшей партийной школы, Московского государственного университета, редколлегий газеты «Правды» и журналов «Партийная жизнь» и «Большевик», а также ряда других научных организаций и партийных структур. По итогам этой дискуссии директор Института философии Г.С. Васецкий и директор Института марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б) В.С. Кружков направили секретарю ЦК Алексею Александровичу Кузнецову «Краткие предварительные итоги обсуждения книги тов. Александрова Г.Ф. „История западноевропейской философии“», который, ознакомившись с текстом этой записки, остался ей крайне недоволен, поскольку в ходе этой дискуссии прозвучали не только острокритические, но и положительные отзывы и высокие оценки этой книги, в частности, от П.Н. Поспелова, Б.М. Кедрова, М.П. Баскина и других.

Поэтому уже в конце марта 1947 г. Секретариат ЦК, возможно по подсказке И.В. Сталина, принял решение об организации новой дискуссии в более широком составе, в том числе с участием президента Академии наук СССР академика С.И. Вавилова, трёх руководителей отделения истории и философии АН СССР академиков Е.С. Варги, В.П. Волгина и Б.Д. Грекова, нового начальника Совинформбюро Б.Н. Пономарёва, а также четырёх руководителей Союза писателей СССР — А.А. Фадеева, В.В. Вишневского, К.М. Симонова и Ф.И. Панфёрова. На сей раз «отеческое» руководство новой дискуссией на философском фронте, которая прошла в июне 1947 г., было поручено члену Политбюро, секретарю ЦК по идеологии Андрею Александровичу Жданову, который на её открытии прямо заявил: «Уже то, что эта дискуссия проводится вторично, показывает, какое значение Центральный комитет придаёт обсуждаемой теме». Кстати, именно поэтому участие в новой «философской дискуссии» приняли ещё два секретаря ЦК — Михаил Андреевич Суслов и Алексей Александрович Кузнецов, а также многолетний личный секретарь вождя и глава Особого сектора ЦК Александр Николаевич Поскрёбышев, демонстративно пришедший на научный диспут в своём генеральском мундире.

Надо заметить, что во многих сочинениях эпохи горбачёвской перестройки и ельцинского лихолетья (М.Г. Ярошевский, Е.Г. Плимак, В.Д. Есаков[170]) выступления и реплики А.А. Жданова, прозвучавшие в ходе «философской дискуссии», всегда оценивали крайне негативно, называя их предельно догматическими, поверхностными и обскурантистскими. Однако даже ряд тогдашних авторов, причём вполне либеральных оценок и взглядов (Г.С. Батыгин, И.Ф. Девятко[171]), указали на то, что «нельзя не признать яркость и точность его формулировок, свободу рассуждения и уверенность в оперировании материалом», а сами участники этой дискуссии, «которых трудно упрекнуть в симпатиях к „ждановщине“» (3.А. Каменский[172]), тоже подтвердили, что «речь Жданова произвела на участников дискуссии сильное впечатление и на фоне по преимуществу догматических выступлений её участников она выгодно отличалась имманентностью хода рассуждения, претензией на крупномасштабные обобщения и глобальные формулировки, как бы выводящие методологию историко-философского исследования на новый и высокий уровень».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Традиционный, но довольно примитивный взгляд на эту знаменитую дискуссию, сложившийся ещё в советской историографии и публицистике и перманентно повторяемый в течение всего постсоветского периода (Е.Г. Плимак, В.Д. Есаков, К.Е. Новиков[173]), состоит в том, что, дескать, И.В. Сталин расценил ничем не примечательную книгу Г.Ф. Александрова как покушение на его непререкаемый авторитет «корифея всех наук» и монополию вождя в общественных науках. Однако многие историки (Ю.Н. Жуков, В.А. Кутузов, О.В. Хлевнюк[174]) резонно полагают, что с самого начала было очевидно, что эта «философская дискуссия» гораздо больше была связана с элементарной борьбой за власть и желанием убрать из аппарата ЦК ВКП(б) одного из видных ждановских выдвиженцев. Однако косвенно она, конечно, имела далеко идущие последствия для всех общественных наук, поскольку эта книга Г.Ф. Александрова была подвергнута довольно жёсткой, местами хлёсткой, но вполне адекватной и обоснованной критике за идеалистический объективизм, терпимость к буржуазному идеализму и декадентству, а также за отсутствие «полемического задора» и «бойцовского настроя» в критике философских буржуазных доктрин и в «беззубом вегетарианстве», не способном вести беспощадную борьбу с вредным буржуазным объективизмом.

Естественно, что после столь разгромной критики сам Г.Ф. Александров был сразу отстранён от работы в ЦК ВКП(б), однако неожиданно для всех, но только не для посвящённых, назначен директором Института философии АН СССР, что лишний раз доказывало чисто политический аспект этой громкой научной дискуссии.

Одновременно в мае 1947 г. состоялась новая дискуссия, но уже по книге известного советского экономиста, основателя и многолетнего директора Института мирового хозяйства и мировой политики (ИМХМП) Академии наук СССР академика Евгения Самуиловича Варги «Изменения в экономике капитализма в итоге Второй мировой войны», которая была опубликована весной 1946 г.[175]

Надо сказать, что академик Е.С. Варга всегда пользовался неизменным расположением и даже особым доверием И.В. Сталина, с которым долгие годы состоял в личной интимной переписке и неоднократно встречался с ним. Особенно доверие вождя к именитому советскому экономисту выросло после того, как в октябре 1929 г., вопреки мнению большинства своих именитых коллег, он совершенно верно оценил обвал на Нью-Йоркской фондовой бирже как начало самого глубокого в истории капитализма системного политико-экономического кризиса, получившего название «Великой депрессии». Затем, уже в 1933 г., опять же вопреки мнению большинства советских экономистов и коминтерновцев, предсказывавших скорый и окончательный крах капитализма, он убедил вождя в том, что экономический кризис мировой буржуазной системы постепенно идёт на убыль и ведущие западные державы вступают в период экономической депрессии.