Кыыс-Хотун - Анастасия Саввична Сыромятникова

свой малахай, неумолим:

— Охотники рано уходят!

— Чуурай, — попробовала возразить Нюргуна, — что в ловушку попадется — не уйдет! Хоть через месяц придем — все равно нас ждать будет!

— Ээ, не скажи, — как взрослый, поучающим тоном отозвался мальчик. — Горностай может лапку перегрызть и уйти.

Они охотятся вдвоем. Старый Буокай встает рано, потихоньку собирает все необходимое и уезжает на собаках в разведанные загодя места. Он редко возвращается с пустыми руками: хоть что-нибудь, да добудет. А Нюргуне с Чуураем не везет. Нюргуне даже надоело это занятие. С малых лет работала она в хозяйстве Хоборос: и коров доила, и воду таскала десятками ведер, и жала хлеб, бывало, с утра до вечера — вот уж действительно тяжкий труд!

Но все это оказалось пустяком по сравнению с тем, что выносит ежедневно житель Севера. Дел, казалось бы, здесь немного, но каждое из них требует большого терпения и умения. Попробуй-ка целыми сутками преследовать зверя, кочевать в трескучие морозы, почти без дров поддерживать костер! Здесь тяжелую работу делают мужчины, но Нюргуна никак не может привыкнуть и к женской. Скажем, поставить чум — женское дело. Но у девушки оно не получается. Или, например, добыл старик крупную дичь — оленя или горного барана, чубуку. В таких случаях женщины со слов охотника находят и разделывают добычу. Буокай же везет ее целиком к урасе и сдирает шкуру сам. Десятилетний Чуурай и то, кажется, нужнее Нюргуны…

— Сестра, ты причесываться сегодня не будешь, что ли? — спросил мальчик.

Вот ведь как! И на охоту торопит, и причесываться заставляет. Уж больно нравятся ему длинные косы девушки. Сколько пришлось ей перетерпеть и на волнах Лены, и в дырявом чуме кочевника — а все равно не потускнела ее девичья прелесть. Таково неистребимое свойство молодости — тянуться вверх при любых тяготах, стирать с лица мгновенные морщинки, следы испытаний.

— Причешись, сестра… — ныл Чуурай. — У тебя на волосах пух. Вот смотри — белый! Отец говорил — люди должны прийти.

Он действительно снял заячью пушинку, подул на нее. Неведомая шерстинка взлетела над его головой. Нюргуна засмеялась.

— Какие люди? Откуда?

Вот уже несколько месяцев она живет здесь, и за все время никто их не навещал.

И немудрено: попробуй отыщи крохотный чум в безбрежной тундре. Здесь просто так люди друг к другу не ходят: слишком далеки и тяжелы пути. «А вдруг… — подумала Нюргуна, и у нее закружилась голова, — а вдруг придут… действительно придут… Василий, Петя или еще кто из Кыталыктаха». Неужели так быстро ее забыли, неужели ее никто не ищет? Вот был бы праздник в чуме Буокая! Такое ему никогда и не снилось… Нюргуна стала торопливо заплетать косы.

— Ну, вот и все. Хорошо?

Чуурай одобрительно закивал головой.

— Что ж ты, охотник, на тропу без чая выходишь?

Чуурай хлопнул себя по лбу и скинул шапку.

Нюргуна поставила чайник на огонь, тлевший посреди урасы. Вскоре она уже разливала по чашкам бурую густую жидкость. Чай кипятился много раз, он был горек не только на вкус, но и на запах. Чуурай вытащил откуда-то сушеную рыбину. Нюргуна отломила кусочек, сунула в рот и едва не заплакала: так живо всплыли в ее памяти лакомства Кыталыктаха — жирные оладьи на масле, кёрчех из сметаны и земляники…

— Хорошо бы, Чуурай, если б кто-нибудь приехал…

— Не говори так, — боязливо оглянулся мальчик.

— Почему?

— Отец говорил: «Будь осторожен, парень. Если кто без меня появится — лучше спрячьтесь. А то сестру увезут, и мы ничем не сможем помочь».

— Кому я нужна, Чуурай?

— А Куонаскы? Он вполне может пронюхать, что ты дома. Тогда беда… Но ты больше за него не выходи, ладно?

— Не бойся, — улыбнулась Нюргуна. — Второй раз он от меня ничего не добьется…

Она уже поняла, какую роль играет для мальчика, и сжилась с этой ролью. Буокай запретил сыну называть девушку Туллукчаной. «Услышит Куонаскы, что Туллукчана дома, — схитрил он, — приедет и заберет ее. А будет думать, что у нас другая девушка — даже носа не покажет». Поэтому Чуурай произносил «прежнее» имя Нюргуны лишь изредка, когда забывался, но в то же время упорно не называл ее и «новым» именем. Все «сестра» да «сестра». И еще у него на языке Куонаскы. Страшный, видно, человек. Замучил женщину… Никогда не видела Кыыс-Хотун этого живодера, никогда не встречалась и с Туллукчаной, но ей до слез жаль погибшую сестру Чуурая, а Куонаскы она ненавидит так, будто ее самое тиранил этот богач…

— Ничего, Чуурай. Придет время, все будут счастливы, как отец говорит. Главное, верить надо. Верить и работать. Так что пошли! Сам же говорил, что горностай может лапку отгрызть. А?

— Пошли! Пошли! — завизжал от радости Чуурай.

Нюргуна надела шубку, и они вывалились из чума. Шел снег. Его крупные хлопья медленно кружились в воздухе. Ветра не ощущалось. Давно уже не было такой теплой, тихой погоды.

— Море не дышит, что ли? — смешливо спросил Чуурай. — Смотри, сестра, морю нос заткнули. Вот так!

Он зажал ноздри пальцами.

Нюргуна засмеялась.

— Почему так говоришь?

— От отца слышал. «Вся погода наша, — сказал, — от морской старухи. Чихнет она — буря у нас, заплачет — дождь».

— Нет никакой морской старухи. Там только вода, и больше ничего.

— Ну да, много ты знаешь… Почему же тогда, когда пурга начнется, все говорят: «Интересно, сколько дней будет охать и вздыхать эта проклятая старуха?»

«Я ведь в школе училась, Чуурай», — хотела было сказать Нюргуна, но вовремя прикусила язык: в какой школе могла учиться Туллукчана?… Опять засияло перед глазами улыбчивое лицо Василия Макаровича, в ушах отдались его неторопливые шаги… Нюргуф на замотала головой, стряхивая наваждение.

Перед уходом они хорошенько присыпали снегом пять кожаных мешков — все, что нажил за свою долгую жизнь охотник Буокай. В них старая одежда, инструменты, ружейные припасы, еда. В одном мешке — мука. Это — неприкосновенный запас на случай, когда долго не везет на охоте. Лишь изредка позволяют они себе роскошь — лепешку или похлебку. Нюргуна положила на ладонь щепотку муки, понюхала. Раньше, бывало, и не замечала, что мука пахнет. А теперь ее запах до сердца доходит…

Нет, не знала она, что такое жизнь, не представляла себе, какой трудной она может быть, да и только ли этого не знала девчонка, живя за широкой спиной богатой тетки?

Вот, например, тунгусы. Сколько обидных, презрительных слов приходилось слышать о них: «тунгусы — неряхи», «тунгусы — лентяи». А на самом деле это добрые, жалостливые люди. И очень работящие. Вот Чуураю