Где Бог когда я страдаю? - Филип Янси

На этот раз эсэсовцы суетились и тревожились больше обычного — повесить мальчика на глазах у тысяч заключенных было не так просто. Начальник лагеря зачитал приговор. Глаза всех были устремлены на паренька — тот был бледен, но почти спокоен, только кусал губы. Тень от виселицы падала прямо на него.

Лагерный палач на этот раз отказался от своей привычной роли. Вместо него действовали два эсэсовца. Трое приговоренных встали на табуреты. На три шеи одновременно набросили веревки.

«Да здравствует свобода!» — прокричали двое взрослых. Мальчик молчал.

«Где же Бог? Где Он?» — выдохнул кто–то позади меня.

По сигналу начальника из–под осужденных выбили табуретки. Гулкая тишина повисла над лагерем. Солнце садилось.

«Шапки долой! — скомандовал хриплым голосом начальник лагеря. Мы плакали. — Надеть шапки!»

Потом мы колоннами шли мимо виселиц. Двое взрослых были уже мертвы — почерневшие распухшие языки, вывалились изо рта наружу. Третья веревка все еще подергивалась — в легком теле парнишки теплилась жизнь…

Более получаса он умирал на наших глазах в мучительной агонии. И мы должны были смотреть ему в лицо. Когда я проходил мимо виселицы, мальчик был еще жив — язык еще не почернел, глаза не закатились. За спиной я услышал тот же голос: «Где же сейчас Бог?»

Ответ прозвучал внутри меня: «Где Он? Он — здесь, на этой виселице».

За ужином у супа был привкус смерти».

В этом лагере Визель утратил веру в Бога. Его Бог болтался на виселице. Он умер там безо всякой надежды на воскресение. Но в этом мучительном эпизоде для меня открылся ответ на вопрос: «Где был Бог?» Голос, прозвучавший в душе Визеля, не солгал: в определенном смысле Бог и в самом деле висел вместе с парнишкой. Бог не избавил Себя от страданий: на Голгофе Он висел на кресте и медленно умирал. И это обстоятельство дает мне основание верить в любящего Бога.

Бог не сидел, уютно устроившись на небесах и закрыв уши, чтобы не слышать воплей и стонов, доносящихся с нашей охваченной страданием планеты. Он стал одним из нас. Он живет в угнетенном народе — народе Эли Визеля, когда тот бедствует и страдает. Он стал безвинной жертвой жестоких и бессмысленных пыток. В минуту наивысшей муки Божий Сын возопил, как кричали многие узники лагерей: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Мф 27:46).

В Иисусе Христе, Сыне Божьем, сошедшем на землю, воплотилось все, что я пытаюсь сказать о страдании. Как и Его предшественник, безвинный страдалец Иов, Иисус не получил ответа на Свое «Почему?». «Для чего?» — раздался вопль с креста. Ответом было молчание. Но и тогда Иисус остался верен молчащему Отцу. Он уповал на то благо, которое должно было принести Его страдание — искупление человечества.

Евангелия не оставляют сомнений в том, что Иисус принял мучения не потому, что был слаб, — Он мог бы призвать Себе на помощь легион ангелов. Но Ему следовало пройти весь путь до конца, чтобы падшее творение могло спастись. Бог принял на Себя великую боль Своего Сына, Он взял на Себя все страдания и боль земли. За спасение человечества Бог заплатил страданием.

Скорбь бессмысленна и пуста, если мы не верим, что Бог сочувствует нам и способен исцелить нашу боль. Уверенность в сочувствии Бога дает нам Иисус.

Итак, Благая Весть способна растворить в себе злобу, отчаяние и тьму, столь ярко описанные в книге «Ночь». В Евангелиях ярко проступает сопричастность Бога страдающему миру. Но христианство идет на шаг дальше сострадания. Воскресение Христа знаменует собой торжество над последним врагом — смертью. Трагедия — распятие Христа — открыла путь для полного исцеления мира.

Хотел ли Бог холокоста? Давайте поставим вопрос по–другому: хотел ли Бог смерти Своего Сына? Зная Божий характер, мы можем точно сказать: Бог не желал подобных злодеяний. Тем не менее, они произошли. И тогда вопрос «почему?», на который нет ответа, сменяется вопросом «зачем?».

Когда испытываешь сильнейшую боль, трудно представить, что она может принести благо. (Должно быть, в Гефсиманском саду Иисусу было непросто.) Никогда не знаешь, каким образом страдание может обратиться в радость и торжество. И тут требуется вера. Суть веры — уповать на то, что обретет смысл в будущем.

Капеллан из Дахау

Вскоре после того как я прочитал книги Эли Визеля и Корри Тен Бум, я посетил один из бывших концлагерей. Возле Мюнхена, на территории лагеря Дахау, я встретился с бывшим узником — Кристианом Регером. Он выжил во время холокоста и посвятил свою жизнь проповеди Божьей любви, которая сильнее извращенного человеческого разума. Он–то и помог мне понять, как Корри Тен Бум сохранила надежду в лагере.

Кристиан четыре года провел в застенках Дахау. В чем его вина? Он был членом Исповеднической церкви — той части государственной церкви, которая во главе с Мартином Нимёллером и Дитрихом Бонхоффером противостояла Гитлеру. Церковный органист донес на Регера властям. Его арестовали и отправили за сотни километров от дома — в Дахау.

После освобождения Регер и другие члены международного комитета Дахау приложили все усилия, чтобы восстановить лагерь и сделать его вечным напоминанием, зримым уроком для всего человечества. «Пусть не повторится» — вот их девиз. Несмотря на старания инициативной группы, найти лагерь непросто — местные жители не хотят, чтобы к нему проявляли повышенное внимание.

Я приехал в Дахау мрачным промозглым днем. Низко стлался утренний туман. Пока я шел, лицо и руки стали совсем мокрыми. Судя по остаткам бетонных фундаментов, здесь когда–то стояло тридцать бараков. Один из них был восстановлен. На табличке написано: «Барак рассчитан максимум на двести восемь человек», но временами в него набивали до тысячи шестисот. Печи крематория остались в первозданном виде — союзные войска их не тронули. Серая туманная мгла, призрачные развалины зданий — жутковатая и скорбная картина. И тут же — ребенок, бегающий вприпрыжку по остаткам фундамента. Вдоль забора из колючей проволоки — цветущие лилии.

Я нашел Кристиана Регера в протестантской часовне, рядом с которой находится католический монастырь и еврейский мемориал. Обычно Регер обходит территорию, приветствует туристов, беседует с ними. Он знает три языка, немецкий, английский и французский. Регер отвечает на вопросы и всегда готов поделиться воспоминаниями о тех днях, когда был здесь узником.

В зиму перед освобождением угля было мало, и печи крематория наконец перестали дымиться. Заключенные больше не чувствовали запаха сгорающих тел своих товарищей. Однако многие умирали от голода, и их голые тела с синими номерами складывали штабелями на снегу. Если слушатели просят, Регер готов рассказывать об ужасах концлагеря, но он всегда переходит к разговору о своей вере, о том, как даже в Дахау ощущал Божье присутствие.

«Ницше говорил, что человек способен вынести пытки, если знает ответ на вопрос «почему?», — сказал мне Регер. — Но в Дахау я узнал другое. Я узнал ответ на вопрос: «В Ком моя жизнь?» Бог наполнял мою жизнь в годы войны, Он наполняет ее и сегодня. Большего мне и не нужно».

Но так было не всегда. Первый месяц жизни в Дахау заставил Регера усомниться в любящем Боге. Узнику нацистского лагеря трудно себе представить, что Бог существует. Но в июле 1941 года произошли события, которые укрепили его веру.

Каждому заключенному было разрешено получать одно письмо в месяц. Ровно через месяц после ареста Регер получил первую весточку от жены. Собрав по кусочкам разрезанное цензором письмо, Регер прочитал о семейных делах и о том, что жена его любит.

В самом конце письма жена приписала ссылку на текст из Библии: Деяния 4:26–29.

Регеру удалось тайно сохранить свою Библию. Он открыл указанное место: это был фрагмент речи, произнесенной апостолами Петром и Иоанном после их освобождения из темницы. «Восстали цари земные, и князи собрались вместе на Господа и на Христа Его. Ибо поистине собрались в городе сем на Святаго Сына Твоего Иисуса, помазанного Тобою, Ирод и Понтий Пилат с язычниками и народом Израильским, чтобы сделать то, чему быть предопределила рука Твоя и совет Твой. И ныне, Господи, воззри на угрозы их, и дай рабам Твоим со всею смелостью говорить слово Твое».

В тот же день Регера вызвали на допрос, чтобы было самым страшным испытанием в лагере. От него будут требовать имена членов Исповеднической церкви, оставшихся на свободе. Если он их назовет, эти христиане будут схвачены и возможно убиты. А если он откажется говорить, то его, скорее всего, будут избивать дубинками или пытать током. Он на своем опыте знал, что «восстали цари земные на Господа», но больше ничего эти слова из Писания ему не говорили. Чем может помочь ему Бог?

Регера привели в коридор и оставили одного рядом с комнатой для допросов. Его трясло. Тут дверь открылась, из комнаты вышел священник, которого Регер до этого никогда не встречал. Священник с отсутствующим видом прошел мимо Кристиана и украдкой сунул что–то ему в карман. Через секунду эсэсовцы втолкнули Регера в кабинет следователя. Допрос прошел на удивление гладко — Регера не пытали.