Его сладкая месть (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame"

— Обхвати меня ногами, Марина, — приподнимая за талию, велел Алекс. — Прижмись и проси оттрахать тебя до тех пор, пока ты не потеряешь счет своим оргазмам. Ну же, проси!

— Прошу, — глубина моего голоса показалась мне невообразимо бархатной и чувственной. — Трахни меня до потери счета… своим оргазмам.

— Больше не больно? — самодовольно подколол Крейн, задев пальцами внутри меня самую чувствительную точку.

Я дернулась в объятиях своего поработителя и его цепей, протяжно застонав. Александр поглотил мой стон своим собственным одержимым поцелуем, разгибая механизм карабина и закидывая мои скованные руки себе за шею.

— Пожалуйста, — прошептала я, когда мои руки и колени коснулись ковра на полу.

Алекс поставил меня в коленно-локтевую позу, продолжая ласкать, пока сам избавлялся от одежды.

— Освободи! — простонала я, подняв скованные запястья. — Хочу тебя касаться…

— Нет! — прорычал Алекс, резким движением проникая членом в мои жаждущие любовные тиски. — Я буду брать тебя связанной или закованной в цепи. Как и положено делать это с рабами для сексуальных утех!..

День третий

— Замри, — голос Алекса проникает в мое сознание, вновь и вновь запуская сладкую цепь реакций, которые я была бы рада никогда не испытывать.

Именно они делают меня слабой. Глушат крик здравого разума о том, что все происходящее — ненормально. И ладно разум, но меня окончательно и бесповоротно предало еще и тело.

В какой момент? Когда я потеряла над собой и своими чувствами контроль? Когда я окончательно отравилась чужой тьмой? Наверное, между пятой и шестой сексуальными схватками с Алексом вчерашним затянувшимся вечером. Или их было больше?

Воспоминания похожи на точечные разряды тока, которые и сотрясают мое обнаженное тело, недавно освободившееся от цепей движением руки Крейна. Я даже не помнила, как оказалась в своей камере снова. После потери контроля — пустота. Приятная, словно парение в облаках. Вспоминаю смазанные картины стен и стук сердца Алекса на уровне моего, когда он нес меня на руках, лишенную способности соображать.

Как я легла в свою временную кровать, по сути на пол, не помнила. Сразу провалилась в сон. Почему-то казалось, что перед тем как уйти, Крейн присел рядом, гладил мои волосы и лицо нежным, несвойственным ему касанием. От такой иллюзии я впервые за долгое время ощутила себя в безопасности. Наверное, даже улыбалась, засыпая.

Утром я с надеждой заглянула в холодные глаза Александра, надеясь, что все это было правдой. Ведь кто-то вымыл меня при помощи мягкой губки и смазал ссадины на руках специальным бальзамом. Возможно, я даже спала без цепей, пока саднящая бол в запястьях не отступила.

Ага, конечно же. Быстро я начала выдавать желаемое за действительное. Он не мог меня гладить, его методы — крутить волосы на кулак и сжимать пальцами подбородок до легкой боли в скулах. Когда-то он умел быть ласковым. Следуя извращенной мужской логике Крейна, в этом была виновата я одна…

Сегодня не было тревоги и напряжения во всем теле. Наверное, вчерашнее безумие выбило не только силы, но и неправильные мысли из головы.

— Ты хочешь о чем-то просить, Марина?

Я смотрю на то, как мой черный демон сбрасывает покрывало с огромного зеркала в металлической раме. Почему-то поспешно отвожу взгляд — наверное, не хочу видеть себя голой. И без торжественного макияжа с укладкой.

— Если хочешь, спроси сейчас. Вряд ли в ближайшее время у тебя будет возможность разговаривать.

— В какую игру ты играешь, Алекс?

Он осторожно опускает зеркало на пол. Слава богу, что не ставит напротив меня и не заставляет смотреть. Такие качели могут повредить рассудок на раз-два.

— Не понимаю тебя.

— Понимаешь. Ты хочешь что-то мне показать своим новым обликом и желаниями. Как будто кто-то или что-то мешает тебе сказать напрямую. Ради чего это все? Ты же не думаешь, что я буду гореть желанием докопаться до правды настолько, что останусь здесь сама, по доброй воле?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Все может измениться в последний момент, Марина. Как знать, может, ты действительно захочешь остаться. А если нет…

Он не говорит «я тебя заставлю». Вообще ничего не отвечает, только указывает пальцами на пол, под свои ноги. В эпицентр большого зеркала. Недосказанность повисает между нами натянутыми струнами. Я не хочу верить, что мой тюремщик просто на просто смакует свою власть и мою беззащитность, чтобы за пять минут до финиша заставить меня прорыдать стоп-слово и тем самым дать согласие на добровольное рабство.

— Твоя хорошенькая головка забита тупыми вопросами. Придется тебя отвлечь, чтобы ты больше не выстраивала в шеренгу собственных химер. Подойди!

Шаги… Они даются мне легко. Может, потому, что любопытство пересиливает. А может, подсознание что-то уловило в его ответе — то, что пока ускользает от внимания, но скоро станет недостающим элементом пазла.

— Я помню, какая ты была, — хрипло произносит Алекс, пока я настороженно замираю у края распростертого на полу зеркала. — Не могла пройти мимо своего отражения. Ты ловила его везде. В витринах. В воде. Даже в зеркальных очках случайных прохожих. Что-то мне подсказывает, что ничего не изменилось?

Я все-таки бросаю взгляд вниз. Чтобы убедиться, что выгляжу как и прежде. И новое положение меня не сломило, не погасило блеск в глазах. Иначе моя жажда борьбы рассеется в тот же миг.

— Я хочу, чтобы ты смотрела на себя снова. Так, как тогда. С восхищением и осознанием своей женской сущности и власти. Марина!

Два пальца смотрят в пол. Я непонимающе смотрю на Крейна. Мне встать в центр? Или чего он хочет?

— Ты правильно поняла, — читает мои мысли мой палач. — В центр. Только на колени.

Опасливо — не треснет ли зеркальное полотно под весом моего тела, я нерешительно перешагиваю раму. Алекс, конечно, псих, но вряд ли в его планы входит изранить мои ноги осколками.

Взгляд Алекса прожигает насквозь, запуская в теле совсем иные реакции. Недоумение сметает горячий прилив, локализируясь в лепестках вульвы.

— Ты развернешься спиной ко мне, — создаётся ощущение, будто его чувственный голос проникает в моё тело и ласкает сверхчувствительные точки, — расставь колени по краям и придвинься ближе ко мне. Что бы ты видела свой очаровательный румянец в зеркале.

Он безумец, и я тоже. Иначе как объяснить, что я подчиняюсь этому приказу легко, с удовольствием и без капли протеста? Снова ловлю его взгляд — и тьма превращается в шаровую молнию чувственности, прошибая мое тело сладким разрядом. Я поймала свое отражение, неосознанно выгибаясь. Свидетельство моего возбуждения упало на зеркальную поверхность предательской каплей.

Алекс обошел меня со спины. Наши взгляды пересеклись в отражении, и от его взгляда не укрылись следы влаги. Я затаила дыхание, отказываясь верить в то, что готова тереться о гладкое стекло пульсирующей киской. Алекс как будто понял, что я так жажду сделать, опустился на колени за моей спиной, беспрепятственно накрыв ладонью горячую промежность, осторожно без нажима раскрывая лепестки губ…

— Течешь, сладкая… — чувственно проговорил в мой затылок, легко рисую острием своих пальцев, обводя рисунок малых губ, лаская клитор.

Я всхлипнула в унисон его словам. И следом протяжно застонала, когда ладонь обрушилась на промежность острым шлепком. А затем двинулась вверх по бедру, почти ласковым скольжением по бархату кожи и по напряженному прогибу спины. Алекс ненавязчиво заставил меня выпрямиться и расправить плечи, так, чтобы я видела в отражении зеркала все — и свой горящий, но бегающий взгляд, и грудь, и киску во всех деталях.

— Положи ладони на грудь и поласкай себя, — раздался новый приказ.

Возбуждение на миг сдало свои позиции, залив мои щеки краской неуместного стыда. Я внутренне сжалась, недоверчиво глядя в глаза Крейна в отражении.

— Что смущает мою девочку? Разве желание радовать Хозяина, не сильнее всего остального, девочка моя?