Полное собрание сочинений. Том 20. Анна Каренина. Черновые редакции и варианты - Лев Толстой

Что то въ быстрыхъ, но всегда граціозныхъ въ своей простотѣ движеніяхъ и въ походкѣ, такъ странно легко носившей довольно полное тѣло, было опять особенно ново и поразительно для Вронскаго.[609]

– Прелесть! – сказала старушка про Каренину. – Ее мужъ со мной посадилъ, и я такъ была рада, такая милая, добрая. Прелестная женщина, – продолжала старушка, не прерывая своихъ похвалъ, несмотря на то, что предметъ ихъ, Каренина, опять вошла въ вагонъ, чтобы проститься съ Графиней.

– Ну, вотъ вы, Графиня, встрѣтили сына, а я брата, и теперь прощайте, благодарю васъ очень, очень, – сказала она по французски. – И всѣ исторіи мои пришли къ концу, а то бы нечего ужъ разсказывать.

– Ну, нѣтъ, милая, – сказала старушка, трепля и гладя руку сына, которую она держала въ своей рукѣ. – Я бы съ вами объѣхала вокругъ свѣта и не соскучилась. Вы однѣ изъ тѣхъ милыхъ женщинъ, съ которыми и поговорить и помолчать пріятно. А объ сынѣ, пожалуйста, не думайте. Нельзя такъ не разлучаться никогда. У Анны Аркадьевны – сказала Графиня, объясняя сыну, – есть сынокъ 8 лѣтъ, кажется, и она никогда съ нимъ не разставалась и все мучается, что оставила его.

– Да, мы всю дорогу съ Графиней говорили – я о своемъ, она о своемъ сынѣ, – сказала Каренина, поправляя неловкое положеніе, въ которое ихъ ставила старушка, и опять насмѣшливая улыбка показалась на ея губахъ.

«Зачѣмъ мама ей разсказывала про мою любовь», подумалъ онъ.

– Ну, прощайте, прощайте, милая. Дайте поцѣловать ваше хорошенькое личико. Безъ васъ бы я пропала.

– Ваша матушка слишкомъ добра. Я благодаря ей не видѣла времени, – сказала Каренина и, наклонивъ съ улыбкой голову, подала руку Вронскому и вышла.

«Такъ вотъ онъ, этотъ необыкновенный сынъ! этотъ герой, этотъ фениксъ, который влюбленъ и котораго всетаки не можетъ стоить ни одна женщина, – думала Каренина, вспоминая хвалы матери своему сыну. – Ахъ, Боже мой, да что мнѣ за дѣло».

– Ну, Аннушка, ты ужъ устрой багажъ и пріѣзжай, – сказала она подошедшей дѣвушкѣ, доставая билетъ, и положила руку на руку брата.

– Послушай, любезный, вещи сестры, – сказалъ онъ служащему, кивнувъ пальцемъ, и прошелъ съ ней въ дамскую комнату.

– Ну что жъ, какъ ты, Анна? Алексѣй Александровичъ, твой Сережа?

– Все[610] хорошо, очень хорошо.

– Впрочемъ и спрашивать нечего. Ты сіяешь, – сказалъ Стива, какъ будто издалека вглядываясь въ нее, – и пополнѣла ровно на столько, чтобы не подурнѣть, a похорошѣть.

[611]– Право? Ну, мнѣ все равно. Но что жъ это? – сказала она съ грустнымъ выраженіемъ. – Неужели? Ахъ, Стива, Стива! – сказала она, покачивая головой. – Это ужасно. Женщины не прощаютъ этаго.

Онъ зналъ, что она говорила про его невѣрность. Онъ писалъ ей. Онъ съ виноватымъ лицомъ стоялъ передъ нею.

– Послѣ, послѣ. Да, ужасно, я негодяй, но помоги, но пойми.

[612]Старый[613] дворецкій, ѣхавшій съ Графиней, явился въ вагонъ доложить, что все готово. И Графиня прервала свой разсказъ о внукѣ, крестникѣ, о милости Государя и др. и со страхомъ поднялась, чтобы идти сквозь столь ненавистную ей толпу станціи желѣзной дороги.

– Пойдемте, мама, теперь мало народа, и мы васъ проведемъ прекрасно, – сказалъ сынъ.

Дѣвушка несла мѣшекъ и собачку, артельщикъ другіе мѣшки. Вронскій велъ подъ руку, дворецкій поддерживалъ за другую руку. Съ трудомъ перебравшись черезъ мучительный для старыхъ людей порогъ, шествіе тронулось дальше и подходило уже къ[614] залѣ. Молодая дама въ блестящей атласной шубкѣ, съ краснымъ чѣмъ то на подолѣ, съ блестящими ботинками съ пуговицами и кисточками и съ лиловой вуалью до половины нарумяненнаго лица, громко[615] говоря что-то, съ испуганнымъ лицомъ почти пробѣжала навстрѣчу и чуть не толкнула старуху и привела ее въ ужасъ.[616] Еще пробѣжалъ артельщикъ. Очевидно что-то случилось на станціи. Послышались шаги, голоса, и народъ отъ подъѣзда хлынулъ назадъ, и ужасъ чего-то случившагося распространился на всѣхъ лицахъ.

– Что такое? что, гдѣ? Бросился? Раздавили?

Вронскій посадилъ мать на кресло рядомъ съ Карениной и быстрыми шагами пошелъ за Степаномъ Аркадьичемъ, пошедшимъ узнавать, что такое.

Стрѣлочникъ попалъ подъ отодвигаемый поѣздъ, и его раздавило на смерть. Еще прежде чѣмъ вернулись Вронскій и Алабинъ, лакей разсказалъ это Графинѣ.

Степанъ Аркадьичъ вернулся прежде и разсказалъ ужасныя подробности.

– Но гдѣ же Алеша? – задыхаясь и трясясь, спрашивала мать, какъ будто боясь, съ нимъ бы не случилось чего.

– Вотъ онъ идетъ.

[617]Вронскій шелъ торопливо, застегивая сертукъ, и лицо его было блѣдно, какъ платокъ.

– Поѣдемте, мама.

– Чтожъ, неужели ты видѣлъ его?

– Да,[618] видѣлъ.

– Совсѣмъ убитъ, умеръ? – спросила Анна Аркадьевна.

Онъ взглянулъ на нее[619] строго, какъ ей показалось.

– Да, – отвѣчалъ онъ холодно.

– Ужасно то, что осталось несчастное семейство, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ. – Какая ужасная смерть.

– Напротивъ, мгновенная, – сказалъ Вронскій.

– Мгновенная, – повторила она задумчиво, и красота ея таинственныхъ, въ глубь смотрящихъ глазъ поразила его. – Ну, прощайте еще разъ, Графиня, – сказала она.

– Ну, пойдемте, мама, – сказалъ сынъ.

Но только что онъ взялъ ее за руку, какъ подошелъ Начальникъ Станціи.

– Вы пожертвовали для семейства убитаго 200 рублей, потрудитесь записать.

Вронскій оглянулся на Анну, она пристально смотрѣла на него. Онъ покраснѣлъ и отошелъ съ Начальникомъ Станціи, что то живо говоря ему.[620]

– Что съ тобой, Анна? – спросилъ братъ, когда они отъѣхали уже нѣсколько сотъ саженъ.

Анна молчала и тряслась вся, какъ въ лихорадкѣ.

– Ничего, – сказала она, насильно улыбаясь.

– Вотъ ты говоришь, что я здорова. А ужасно нервна стала. Эта дорога и это страшное событіе и твое положеніе – все это меня ужасно взволновало. Ничего, это пройдетъ. Ну, а Долли ужасно убита, ты говоришь? – «Я думаю», сказала она про себя, не глядя на брата.

– Анна, ты пойми, – началъ Степанъ Аркадьичъ, снимая шляпу отъ волненья, – ты пойми, что я чувствую себя виноватымъ до такой степени, что я не нахожу словъ. Съ такой женщиной, какъ Долли. Но, другъ мой, я вѣдь признаю свою вину. Неужели все погибло? – Онъ всхлипнулъ и помолчалъ. – Дѣвушка эта…

– Ахъ, ради Бога не разсказывай подробности, – положивъ свою маленькую ручку на рукавъ его шубы, сказала Анна Аркадьевна.

– Но, Анна, ты всегда была моимъ ангеломъ хранителемъ, ты вся живешь для добра. Спаси меня.... Ты, я знаю, утѣшишь, успокоишь, устроишь, она любитъ тебя, вѣритъ тебѣ....

– Да, но почему ты думаешь, что я могу сдѣлать что нибудь? Ахъ, какъ вы гадки, всѣ мущины, – сказала она.

Подъѣхавъ къ своему дому, Степанъ Аркадьичъ высадилъ сестру, значительно вздохнувъ, пожалъ ей руку и поѣхалъ въ Присутствіе.

* № 20 (рук. № 17).

– Графиня Вронская въ этомъ отдѣленіи, пожалуйте, – сказалъ молодцоватый кондукторъ, подходя къ Вронскому.

Лицо Вронскаго выражало волненіе, и видно было, что, хотя онъ шутилъ только что о привычкахъ своей матери, свиданье съ ней волновало его. Онъ непривычно быстро пошелъ за кондукторомъ. Въ самыхъ дверяхъ вагона онъ почти столкнулся съ[621] дамой въ[622] темносинемъ суконномъ платьѣ съ пелеринкой, обшитомъ мѣхомъ.[623]

Тотчасъ же по простотѣ этаго платья и манерѣ дамы, узнавъ, что это была дама, Вронскій остановился, чтобы извиниться.[624] Взглянувъ на простое[625] лицо дамы,[626] обвязанной кругомъ по шляпѣ большимъ платкомъ, и встрѣтившись взглядомъ съ глазами, дружелюбно внимательно смотрѣвшими на него, Вронскому вспомнилось что то знакомое и милое, но что была эта дама, онъ не могъ вспомнить. Дама эта, очевидно, старалась отдѣлаться, и не знала какъ, отъ другой дамы, прощавшейся съ ней и о чемъ то просившей. Проходя, Вронскій услыхалъ:

– Что вамъ стоитъ? А можетъ быть, это Богъ свелъ меня съ вами. Вы слово скажете мужу.

– Я все готова сдѣлать, что отъ меня зависитъ, но повѣрьте, что это не въ моей власти, – сказалъ нѣжный густой голосъ.

* № 21 (рук. № 17).

Въ дверяхъ зашумѣло, и вмѣсто женскаго полушалія – мужской голосъ.

– Пришелъ проститься съ вами, Анна Аркадьевна, – говорилъ голосъ. – Хоть немножко насладиться вашимъ обществомъ, и за то спасибо.

Вронской оглянулся. Просительница дама ушла, и въ дверяхъ стоялъ старикъ въ собольей шапкѣ, знаменитый ученый, котораго Вронской зналъ съ вида.

– Надѣюсь встрѣтиться съ вами въ Москвѣ и продолжать нашъ споръ и доказать – вы знаете, мы, женщины, смѣлы – доказать, что въ нигилистахъ не можетъ быть ничего честнаго.

– Петербургскій взглядъ, – сударыня.