Дела семейные - Рохинтон Мистри

Он отпил пива, которое Йезад налил ему из своего стакана.

— На прошлой неделе я поставил машину около станции Гранд-роуд и купил себе перронный билет. Посмотреть на поезда и пассажиров. Просто в голову взбрело.

Он сделал еще глоток.

— Сам я в электричках никогда не езжу, но я вижу, как они переполнены, когда проезжаю вдоль железнодорожных путей. А с платформы я увидел нечто новое. Как раз отошел битком набитый поезд, и люди, бежавшие вслед, стали отставать. Все, кроме одного. Я следил за ним, потому что он добежал почти до конца платформы.

Вдруг вижу, он вскидывает руки. А из электрички протянулись руки и подхватили его. Господи, думаю, что они делают, его же потащит поездом, он погибнет! С платформы его подтянули, но ноги-то болтаются в воздухе! Я чуть не заорал, чтоб остановили поезд! Он ногами будто педали крутил на весу. Зацепился за какой-то выступ. Сорвался, опять нашел его.

Поезд идет, человек висит, жизнь его в чужих руках — буквально. И он отдался этим руках. Доверился. Тут еще руки высовываются и еще. Крепко держат. Это было чудо — человек вдруг оказался в безопасности. В полной безопасности. Настолько полной, что я было подумал, что переоценил риск. Но нет, он сначала рисковал всерьез.

Я так и не ушел с платформы. Поезда приходят, уходят, а я все стою и смотрю. И тут до меня дошло, что не было никакого чуда. Так чуть не с каждой электричкой — руки тянутся за помощью, другие руки помогают, и все это так обыденно, нормальная часть посадки, что ли.

Кто протягивал руки, кто тянул руки навстречу? Индусы, мусульмане, неприкасаемые далиты, парсы, христиане? Никто не знает, никого это не волнует. Просто люди, которым на поезд надо. Я долго простоял на этой платформе, Йезад, и мои глаза были полны счастливых слез, ибо все говорило мне, что есть еще надежда для великого города.

Йезад кивал. Описанное Капуром он видел каждый божий день. По утрам и вечерам. Часть повседневной жизни. Однако Капур открыл ему новую сторону, которой он не замечал, и заставил задуматься: а что еще ускользает от его внимания?

— Теперь вам должно быть ясно, почему я решил действовать. Пока еще не поздно, — продолжал мистер Капур. — Прекрасный город на семи островах, эта драгоценность у Аравийского моря, эта земля, отвоеванная у воды, этот дар океана, обратившийся в почву под нашими ногами, это чудо космополитизма, где люди разных рас и вер живут бок о бок и плечом к плечу в мире и гармонии, этот алмаз многообразия, это щедрое божество, укрывающее бедных, и голодных, и ищущих приюта, этот Urbs Prima in Indis, любимый город чахнет — без преувеличения, — как больной в палате интенсивной терапии, Йезад, друг мой, доведенный до такого состояния мелкими, корыстными людишками, готовыми погубить его, потому что их грубость не может вынести его величия и благородства.

Йезад замер, восхищенный легкостью, с которой Капур на ходу переиначивал Шекспира. Нариман сумеет это оценить, надо обязательно пересказать ему вечером этот монолог.

— Браво! — Он протянул Капуру руку. — Если вы способны повторить это на хинди и на маратхи, то победа за вами.

— Значит, я могу рассчитывать на ваш голос?

— Я уже лет семь или восемь не хожу ни на какие выборы, что местные, что национальные. Но за вас я проголосую в числе первых — и несколько раз.

Оба засмеялись и пошли запирать магазин.

* * *

У мальчиков вошло в привычку по возвращении из школы проводить время у дедовой постели. Мурад выяснил, что в юности дедушка увлекался авиамоделированием. У них с дедушкой шли долгие разговоры о бипланах и монопланах времен Первой мировой войны. Сравнивали «фоккер Д-VII» и «спед», элегантный «сопвич-кэмел» и смертоносный «фоккер-айндеккер». Джехангир слушал во все уши.

— Мне кажется, что Бигглз больше всего любит «кэмел». Но он летает и на «спитфайрах», и на «харрикейнах». Были они в твоей коллекции?

— Нет, — отвечал Нариман. — Это самолеты Второй мировой. В отличие от меня, Бигглз вне возраста. К тому времени, когда в продаже появились модели из дерева бальза, я уже вырос и у меня больше не было времени для хобби.

Он сменил позу и хотел поправить подушку, но мальчики опередили его.

— Спасибо. Кстати о времени. Вам не пора садиться за уроки?

— Дедушка, но ты еще ничего не рассказал мне, — заныл Джехангир, — ты все время с Мурадом про самолеты разговаривал.

Нариману пришлось продолжить рассказ, начатый минувшим днем, о друге его детства Наузере, родители которого держали целый зоопарк птиц и собак. Хотя их квартира была не так уж велика — всего четыре комнаты, — они обожали животных, и у них жил золотой ретривер, пара шпицев и три сиднейских силки. У Джехангира блестели глаза, когда воображение рисовало ему эту квартиру.

— Еще там была большая клетка с неразлучниками и певчими зябликами, — рассказывал Нариман, — и попугай по имени Темураз. Но он жил в собственной отдельной клетке, забирался в нее на ночь. Днем он летал где хотел.

— И не улетал?

— Нет, ему нравилось там жить, собаки его просто обожали, особенно золотой ретривер Клеопатра. Она позволяла Темуразу разгуливать по себе, сидеть у нее на спине, даже на голове. А иногда попугай усаживался между ее передних лап и пристраивал свой клюв к ее носу.

Джехангир выспрашивал подробности: какого цвета были птицы, что ели собаки и где они спали по ночам.

— А говорить Темураз умел?

— Темураз был серый африканский попугай и отличался большим умом. Видишь ли, у Наузера была очень строгая мать, она следила, чтобы сын вовремя делал уроки. Так вот, попугай научился говорить голосом матери: «Наузер, пора садиться за уроки, Наузер!» Только он придет из школы, попугай сразу начинает твердить: «Наузер, пора садиться за уроки». Наузер грозился сделать маленький намордничек, чтобы заставить попугая замолчать.

Джехангир нервно хихикнул:

— Что, это он серьезно?

— Дурачился. Наузер очень любил все живое, даже улиток, которые появлялись в школьном саду в сезон дождей.

— А кошка у него была?

— Нет, кошки не было. Парсы не держат кошек в домах. Считается, что кошки приносят беду, потому что они терпеть не могут воду и никогда не купаются.

— Знакомая проблема, правда, Джехангу? — спросила вошедшая из кухни мать. — Может быть, ты в прошлой жизни кошкой был.

— Кошки вылизывают себя, и они чистые, — возразил Джехангир. — Я читал, что это очень гигиенично.

— Верно, — подтвердил Нариман. — Но вера сильнее фактов. Возьми хоть нашу веру в пауков и петухов.

— Я никогда не слышал про это.

— Парсы не убивают пауков и не употребляют в пищу петухов — только кур. Ты должен это знать. Ты ведь знаешь про Заххака Злого.

— Не знаю.

— Конечно, знаешь, — вмешалась мать. — Я тебе рассказывала эту историю, когда ты учил молитвы для навджоте. Мы с тобой читали много историй из «Шахнаме» — про царя Джамшида, про Рустама и Сохраба. И про то, как охромел любимый конь царя Гуштаспа и наш пророк Заратуштра провел рукой по его щеткам и бабкам и вылечил коня.

— Эти истории помню, а про Заххака нет.

— Знаешь, папа, мне кажется, он домогается, чтобы ты ему рассказал про Заххака.

— Нет же, я правда не знаю!

— Ну ладно, — начал Нариман. — В стародавние времена, тысячи лет назад, жил на свете злой царь по имени Заххак. Из его плеч росли две огромные змеи, страшные и смрадные, которых каждое утро надо было кормить мозгами двух юношей. Более девятисот лет правил Заххак, и причинил он народу неслыханные беды, день за днем пожирая сильных юношей. Народ молился о спасении, но прошли целые века, прежде чем появился великий герой Фаридун, который бросил вызов Заххаку. Свирепый монстр некогда убил отца Фаридуна, и Фаридун должен был отомстить за его смерть. Противники сошлись в рукопашной схватке. То была страшная битва, которая длилась и длилась с переменным успехом: то казалось, будто верх берет Фаридун, то будто Заххак одолевает его. И все же Фаридун одержал победу и заковал Заххака в цепи невероятной прочности — их невозможно было ни пилой разрезать, ни молотком разбить. Тогда добрый ангел Сарош велел Фаридуну глубоко зарыть Заххака в гору Демавенд. Так была спасена вселенная.

— А при чем тут паук и петух?

— Они защищают нас в отсутствие Фаридуна. Злобный Заххак со своими змеями на плечах все еще жив и очень силен. По ночам он ярится, пытается вырваться на волю. Но рано поутру, прежде чем взойдет солнце, когда Заххак близок к тому, чтобы разорвать оковы, кричит петух, предупреждая мир, что зло может снова воцариться в нем. И тут добрый ангел Сарош сразу посылает паука оплести паутиной цепи Заххака. И мир опять в безопасности. Петух и паук каждый день сохраняют для нас безопасность мира.

Джехангир понимающе кивнул:

— Если люди съедят всех петухов и убьют всех пауков, так некому будет помочь нам побороть зло.