Элитный спецы - Сергей Самаров

– Есть данные… – значительно сообщает Пулат из-за распахнутой кухонной двери. – Только хотелось бы отработать вариант самостоятельно, без вмешательства «Альфы». Возможность к этому, кажется, тоже есть…

Пулат не торопится объяснить, помогает Зурабу заварить зеленый чай, ко вкусу которого всех интерполовцев приучил Доктор Смерть.

– И у нас есть, что сообщить… – добавляет Ангел с непонятной усмешкой. – Можно целый воз генералов успокоить… Но, боюсь, они в случае получения нашего сообщения пригонят для охраны Столбова целую дивизию дуболомов и испортят финал…

– Такое, к сожалению, случается чаще, чем проводятся нормальные операции… – полковник вздыхает и обмахивает лицо свернутой газеткой – и ему жарко. – Пример Бесланской операции, насколько я знаю по разговорам, тому подтверждение. Где справился бы ограниченный контингент «Альфы» без постороннего вмешательства, нагнали всех, кого смогли, и не смогли обеспечить правильное руководство… У семи, как говорится, нянек… Ладно, тогда начнем попарный доклад. Первая пара… Сохно, Кордебалет…

Зураб вносит с кухни поднос с чайником и чашками. Из него получился неплохой чайханщик. Не хватает только не очень чистого вафельного полотенца, перекинутого через руку.

Кордебалет расстегивает куртку джинсового костюма, открывая доступ к внутреннему карману. Несмотря на жару, до этого он был застегнут. Как профессиональный шифровальщик, подполковник привык бережно и аккуратно относиться к любым документам.

– У нас доклад получится не парный, потому что мы работали самостоятельно, каждый по своему направлению. У меня, как кажется на первый взгляд, в наличии только данные для службы собственной безопасности Главной военной прокуратуры… – Кордебалет вытаскивает из кармана свернутые листы бумаги и потрясает ими в воздухе, подтверждая сказанное. – При проверке документов я обнаружил два документа под одним номером. Или второй забыли убрать, или его специально держали на случай повторной проверки и забыли спрятать первый. Во втором данные расходятся с данными производственных отчетов… Следователь не мог не заметить этого расхождения, иначе он просто не соответствует своей должности… Если только должности не мешает широко растопыренный карман…

– Данные по каким материалам? Что-то радиоактивное?..

– Нет… Открытая коммерция… По реализации кристаллов скандия. Реализация осуществлялась по посреднической схеме. Посредник имеет официальную лицензию на такой род деятельности и официально выполняет информационные услуги. В действительности он самостоятельно совершает платежи, а это вовсе не информационные услуги. Однако это данные для контрольно-ревизионных служб, а не для нас. Нас может заинтересовать другое. Существует разница в полученном посредником, согласно документам, и произведенным производством для отпуска количестве металла. Я не мог пройти мимо такого несогласования в данных и не заинтересоваться. Это тоже могло оказаться проверкой. Проверкой меня лично… И вынужден был «копать», как настоящий следак… То есть выйти на фирму-посредника… Там по документам все чисто, если не считать все той же разницы с производственными показателями. Но меня заинтересовало не это… Меня заинтересовал договор с фирмой-покупателем…

– Знакомые реквизиты? – спрашивает Ангел.

– У меня не настолько хорошая память, чтобы запомнить два ведра цифр… – усмехается Кордебалет. – Сначала меня заинтересовал юридический адрес плательщика… Какое отношение к скандию, используемому в высоких технологиях, может иметь фирма, расположенная в Судане, основной государственный продукт которого – непромышленное скотоводство? Я не думаю, что скандий можно использовать в качестве слабительного при запорах у крупного рогатого скота! Тогда себестоимость мяса несуразно повысится…

– Надо передать реквизиты Басаргину. Пусть проверяет… – говорит Пулат.

– А я могу допустить, – возражает Ангел, – что в Судане существует фирма-посредник, которая в свою очередь желает перепродать этот скандий в чьи-то более развитые руки… Судан недалеко ушел от России. А у нас так делают сплошь и рядом…

– Я бы и это допустил… – Кордебалет вытаскивает из кармана следующий листок. – Но имя руководителя фирмы меня заинтересовало больше. И вас, думаю, заинтересует тоже. Некий Сальваторе Аль-Сантос…

– Баск по отцу, суданец по матери, проходил как подозреваемый по трем делам о террористических актах, проведенных Карлосом, но ни разу не был осужден по недостаточности улик… – демонстрирует свою память Пулат. – Проходит по закрытому списку подозрительных лиц Интерпола и ООН… В настоящее время проживает в Италии. Положение легальное… Круг контактов чрезвычайно широк, и не все знакомые Аль-Сантоса имеют безупречную репутацию… В последние годы замечен в связях с радикальными исламистскими организациями, за что уважаемому сеньору Сальваторе запрещен въезд на территорию Соединенных Штатов… Есть и еще много мелочей, которые можно вспомнить…

– Да… – кивает Кордебалет. – Именно это имя, наполовину испанское, наполовину арабское, меня и смутило, когда я просматривал этот список у Басаргина. Я запомнил имя…

– Хорошо… Мы запросим Лион… – соглашается Согрин. – Твои дальнейшие действия?

– Чтобы не засветиться, я буду вынужден действительно провести следственную работу и передать материалы в руки настоящих проверяющих… Вернее, это должен сделать не я, а генерал Астахов… Пусть проведется новая проверка… У меня же пока все… В следующую поездку буду заниматься фирмой-посредником основательнее…

– Что-то здесь не клеится… – Пулат чешет затылок.

– Что не клеится? – ревниво спрашивает Кордебалет.

– Не стал бы Аль-Сантос, если он является одним из руководителей операции, открыто ставить свою подпись… Такая подпись для людей знающих – это гарантия стопроцентной проверки. Она им нужна?

– Может быть, и нужна… – пожав плечами, соглашается Кордебалет. – Чтобы создать как можно больше неразберихи и суеты вокруг Столбова… Может быть, Аль-Сантос не имеет к фирме никакого отношения… Просто используется его имя, и используется намеренно… Это один из множества вариантов… Давайте дождемся ответа от Басаргина, потом будем анализировать ситуацию.

– Согласен, – Согрин со шлепком опускает ладони на деревянные подлокотники кресла. – Слушаем Сохно…

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Марихуана Андреевна, как Ширвани умышленно начинает про себя опять называть Марину – умышленно, чтобы пресечь в себе всякие поползновения к жалости и симпатии, – выглядит заметно посвежевшей по сравнению с тем состоянием, в котором попала в больницу. Она выглядит даже слегка загоревшей и румяной. И щеки округлились, хотя скулы остались по-прежнему острыми. Но скулы – это, похоже, от рождения. У ее матери такие же острые, словно в лице есть что-то азиатское. Наверное, и есть. Мать – из местных жителей, а в округе живет много татар, в том числе и правоверных мусульман. И даже мечеть стоит в недалеком татарском селе. Но Ширвани мечети и в родных краях не посещал. Тем более не посетил мечеть местную. Более того, он сейчас даже крест на серебряной цепочке носит, чтобы ни у кого не возникло сомнения в том, что он христианин. Он не знает, кто по вероисповеданию нагайбаки. На всякий случай решил, что будет изображать христианина. Не слишком верующего, но крест носящего, как носят его в нынешние времена многие совсем не верующие. Это хоть как-то отдаляет его от Кавказа и от откровенного кавказского имени. Ни к чему вызывать у людей ассоциацию с Чечней…

– Ты выглядишь лучше… – Ширвани треплет ее по щеке. Это не жест мужа, это жест старшего по отношению к младшему. Может быть, даже жест хозяина по отношению к рабу. И он сам чувствует это. Более того, он чувствует, что относится к Марихуане Андреевне так, как должен относиться в соответствии с отведенной ей ролью – как к жертве. Не к своей собственной жертве, а просто, как к жертве обстоятельств. И такая перемена в отношении радует Ширвани, потому что еще совсем недавно он жалел Марину.

– Тоскливо здесь… – она говорит тихо, подавленно. Совсем не так, как говорила раньше. Нет прокуренного хрипа в голосе, нет отчаянного порыва человека, который безразличен к тому, что будет с ним через час, лишь бы прожить настоящий момент так, как хочется.

И взгляд ее Ширвани не нравится. Короткий, но вопросительный и пытливый взгляд. Он давно ждал такого взгляда. И дождался… Марихуана Андреевна приходит в себя и начинает задавать себе вопросы. Пока, слава Аллаху, только себе… Другим она задать не решится, потому что боится разоблачения. Боится, что Ширвани, рассердившись, расскажет всем, где он подобрал ее. Она боится позора. Даже не своего позора, а позора своих родителей. Она именно потому и не ехала к ним так долго, что боялась позора для них, а не для себя. Это Ширвани понял с давних, первых разговоров с «женой»… На этом во многом и основаны его надежды на ее молчание… И еще для осуществления этих надежд ему необходимо определенное состояние Марихуаны Андреевны. И он этого состояния сумеет добиться.