Аскатон. Возвращение домой (СИ) - Тимощенко Анастасия

И вот наконец-то он объявился. Ксенерва кожей чувствовала, что он где-то рядом и когда радостный Титранди, сообщил о том, что Аймон в Гротсберге и сейчас отдыхает у себя в комнате, немедленно отправилась к нему.

Глава 17. Милые бронятся …

Она постучалась и нетерпеливо открыла дверь, не дожидаясь разрешения войти. Аймон стоял к ней спиной и снимал испачканную кровью рубаху. Ксенерва старалась не обращать внимания ни на кровь, ни на красивое загорелое тело и сразу перешла к делу.

– Она знает, что ты ее отец. Она спрашивает про тебя. А ты так и не удосужился нас навестить. Что мы должны делать, чтобы заслужить твое внимание?

Аймон не поворачиваясь, ответил:

– Звучит, как упрек от ревнивой жены. Видимо, я упустил момент, когда мы перешли на новый уровень отношений. Чтож, если это так, то ты должна знать, что Алиида отправится в Регул, до своего пятнадцатилетия.

– Это почему это? – Возмутилась потрясенная Ксенерва.

– Потому что я так сказал. – Холодно ответил Аймон и повернулся к Ксенерве лицом. Его взгляд был твердым и решительным.

– Нет, Аймон, ты не сделаешь этого. – Загнанно прошептала девушка.

– Нет сделаю. – Так же уверенно сказал Аймон.

Аймон чувствовал раздражение от того, что после долгого перелета, ему не дают спокойно привести себя в порядок и смыть со своего тела кровь.

Ксенерву, в свою очередь, выводила из себя его вседозволенность.

«Кто ему позволит, решать за меня судьбу моей дочери!», – думала она.

– Нашей дочери. – Уточнил Аймон.

Ксенерва раздраженно фыркнула, понимая, что Аймон не упустил возможности покопаться в ее мыслях.

– Я не позволю так сделать. Мне плевать на твои загоны. Мы уйдем… – Начала было Ксенерва, но даймон прервал ее.

– Вы уйдете, а я вас найду и сделаю по-своему, и ты не увидишь Алииду до ее совершеннолетия.

– Зачем ты так с нами поступаешь?!! – Вскричала Ксенерва. – Сначала притащил сюда, чуть не угробил по дороге и теперь решаешь, как нам жить!

Аймон коротко ответил:

– Так нужно.

– Нужно кому, Аймон? Алииде, мне или тебе? – Вопрошала Ксенерва, прищурив глаза.

– Разговор окончен. – Заявил Аймон. Он жутко устал и не собирался, сейчас перед кем-то отчитываться, оправдоваться и что-то доказывать. Так действительно было нужно. Он обязательно ей все объяснит, но не сейчас. Он повернулся к девушке спиной, собираясь пойти в ванную комнату, но сквозь раздавшееся рычание разобрал:

– Нет, не окончен.

Он обернулся и увидел уже другую Ксенерву – ее глаза заволокло темной бездной, привычные золотые волосы сменились на оливково-черные, через мертвенно-бледную кожу лица просвечивались тонкие черные вены.

Острые когти мелькнули перед лицом Аймона, оставив на нем кровавые полосы. Аймон с ухмылкой на лице, принял вызов и призвал вторую сущность. Его зверь был в разы больше Ксенервы, но как выяснилось намного медленнее. Быстрая и верткая она легко уходила от его ударов, при этом успевала разбить ему об голову стул или вазу. Аймону лишь слегка удалось зацепить ее рукой, но этого хватило, чтобы впечатать Ксенерву в стену. От этого Ксенерва рассвирепела и допустила ошибку, пойдя в лобовую атаку. Она вскочила ему на грудь, зубами впилась в шею и оторвала клок плоти, в этот момент Аймон с силой сжал ее голову, оторвал от себя и метнул в сторону. Ксенерва упала на стол, разломав тот на две части. Удар был сильный, и Ксенерве требовалось время, чтобы встать, но его у нее не было. Аймон подошел к ней, презрительно раздул ноздри:

– От тебя пахнет дуростью. Ты не боишься, а зря. Меня не боятся лишь глупцы. – Он поставил ногу ей на горло. – Я предупреждал тебя. Не стоило себя так вести.

Аймон возвышался над ней могучей черной скалой – сильный, не знающий жалости, восхитительный в своей второй сущности.

Он наклонился, взял ее руку. Медленно поводил пальцем по гладкой коже и сделал то, чего Ксенерва не ожидала – сломал ей руку в локтевом суставе.

Ксенерва взывала, как воют звери.

На шум вбежали Лейкас, Дюсинда и Маргдан. Дюсинда заохала и заахала, увидев лежавшую на полу девушку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Милые бранятся, только тешатся. – Улыбнулся ей Аймон.

Лейкас смотрел на друга с укором. И лишь Маргдан щерился довольной улыбкой, мол, по делом девке. Ксенерва встала, и, скривившись от боли, вставила сломанную руку на место и направилась к выходу. Аймон преградил ей путь.

– Я усвоила урок. – Сказала она покорно.

Аймон дал ей пройти, но при этом ощущения победы он не чувствовал, он знал, что разговор не окончен и стоит еще ожидать какого-нибудь фокуса от этой бунтарки. Она не выглядела сломленной. Все чего он добился – это ее презрения. Не стоило так поступать, но … он слишком устал, чтобы быть деликатным и тактичным в решении проблем. Там, где он был на кануне – от него этого не требовалось.

Когда Ксенерва проходила мимо Маргдана, от нее не укрылось, что он явно забавился всем происходящим. Она и раньше замечала, что Маргдан относится к ней с неприязнью и как-то странно на нее смотрит. Но сейчас его довольное лицо просто бесило. Она хищно обнажила зубы, так чтобы это видел только он. Улыбка сползла с его лица. Ксенерва почувствовала его негодование.

«Что ж, всем мил не будешь, – подумала Ксенерва».

Дюсинда поспешила за ней, причитая и ворча на вспыльчивость даймонов. Ксенерва кое-как убедила ее в том, что не нуждается в помощи, и рука заживет сама. Как только Дюсинда убежала по своим делам, Ксенерва сразу же поспешила к подземному озеру. Хотелось побыть одной и в тишине насладиться прохладой воды.

– Вы еще здесь, – раздраженно бросил через плечо Аймон, когда Ксенерва и Дюсинда ушли. – Оставьте меня.

Маргдан послушно вышел, когда как Лейкас и не думал двигаться с места.

– Зачем ты испытываешь ее? Ты ведь ее специально провоцируешь. – Недовольно изрек эльф. – Зачем? Ты знаешь, что для нее значит Алиида, и намеренно ее дразнишь.

– Зато теперь я вижу, что ее когти достаточно остры, чтобы она могла быть моей женой.

– Для тебя так важно достаточно ли она сильна?

– А ты думаешь, я женюсь по любви? – Усмехнулся Аймон. – Пророчество друг мой, пророчество все решило. Мне все равно на то, насколько она сильна, но …

Аймон с наслаждением осушил стакан холодного сока и лениво продолжил:

– Варпу не все равно. Она должна быть сильной, когда взойдет на черную гору в качестве моей диеры. Я должен быть уверен, что ей в первый же день не вспорют горло. Она должна научиться пользоваться своей силой.

– Ты действительно отправишь девочку в Регул? – Напряженно спросил Лейкас.

– Я должен. – Аймон с безразличным выражением лица разлегся на постели и разглядывал незатейливые узоры на потолке.

– Для чего? – Спросил Лейкас. Впервые он выглядел настолько раздраженным, когда разговаривал с Аймоном.

-Чтобы защитить ее.

– От кого??? – Устало воскликнул Лейкас.

– От ее деда.

Детская рука тщательно выводила на белом листе свой рисунок. С листа бумаги смотрело неприятное лицо мужчины. В руках он держал сломанную куклу. У детской игрушки не было головы.

Ксенерва пристально вглядывалась в ровную гладь озера, словно пыталась найти там ответы на все вопросы. Ее мало заботило поведение даймона, она не пыталась найти объяснение его поведению и поступкам. Ей было все равно. Придет время, и она утрет нос этому спесивому засранцу. Ее волновало другое – свое собственное поведение и то кем она становилась. Она никогда не была «божьим одуванчиком», но и особой жестокостью не отличалась. Вспоминая, как недавно разделалась с голурами, по спине пробегал холодок. Яростное желание разорвать своего противника – пугало. «Толи еще будет», – подумала девушка. Успокаивало лишь одно, что на перевес жестоким убийствам была жизнь ее дочери, ее друзей в лице девушки эльфа и волка, а так же ее собственная. Окажись она просто человеком, то сейчас они бы все были мертвы. В превращении были свои плюсы, довольно весомые, учитывая то, где она оказалась. Главное не потерять себя и свою человечность. Неизвестно что еще ждет ее и Алииду в Аскатоне. И где будет безопаснее ее дочери тоже неизвестно. Возможно Аймон решил таким образом защитить девочку, отправив ее в Регул. Насколько Ксенерва слышала, школа охранялась круче Пентагона. Но отпускать дочь в неизвестность было тяжело, еще тяжелее не ощущать ее подле себя.