Дневник Тернера - Эндрю Макдональд

– Как же обучиться этой проклятой «национальной игре»?

– Странный ты человек. Непонятно, чего хочешь… Знаешь, как русские говорят? Залезть на елку и собственную задницу не оцарапать.

Президент думал минуты две.

– Слушай, Джерри! А они что – на деревья задницей вперед лазят? Как это?..

– Откуда я знаю! – развел руками Рейнольдс. – Я же не этот… Лингвист. Как-то лазят… Русские, одним словом.

– Занятный народ… Кстати, о русских: кто-то, помнится, обещал мне скорый крах России. Ведь почти год прошел после падения цен на нефть, а эта громадина все стоит.

– Может быть, потому и стоит, что громадина? Большая инерция и все такое… Зато когда грохнется, вся земля вздрогнет.

– Как бы нас не растрясло заодно… ОПЕК-то удается сдерживать из последних сил. За что я плачу такие деньжищи тебе и твоим людям?

– Ну, допустим, не такие уж и деньжищи…

– Что, пособие по безработице тебе нравится больше?

Рейнольдс промолчал, вызывающе-пренебрежительно глядя в другую сторону.

– О трудном положении в России не говорит и не пишет только ленивый. Особенно после демонстративного ухода с пресс-конференции их президента после неудобного вопроса. Они, кстати, ничем не объяснили причины срыва мероприятия.

– Что-то объясняли вроде бы…

– Невнятно. Вы не желаете видеть явных успехов нашей дипломатии, сэр! – перешел на официальный тон советник. – Россия была вынуждена уйти из Центральной Азии точно так же, как раньше ушла из Прибалтики, Молдавии и Закавказья.

– Да, ушла. Но в Азии их место тут же занял Китай. Никогда еще после Корейской войны американские солдаты не находились в такой близости от китайских! Это тоже достижение?

– Россия вынуждена распродавать свой золотой запас, – выкинул последний, тщательно приберегаемый козырь Рейнольдс. – Это тоже свидетельствует о ее устойчивом положении?

– Вот это новость, – опустил клюшку, уже занесенную для удара, президент. – И откуда такая информация? Почему я узнаю ее вот так, походя?

– Наверное, потому, что платишь кучу деньжищ мне и моим людям, – не преминул уколоть советник. – Поэтому они и узнают все раньше твоих хваленых дипломатов и разведчиков…

– И все-таки? Русские ведь носятся со своим золотом, как курица с яйцом. Я бы понял, если бы они начали распродавать картины из своего главного музея… Лувра, кажется?

– Эрмитажа, Джо. И тем не менее это так. На прошлой неделе Центральным банком России, конечно, через подставные банки, правительству Японии предложено двадцать пять тонн золота в слитках.

Президент быстро прикинул что-то в уме и махнул рукой:

– Это же ерунда – жалкий миллиард долларов!

– Но точно такие же партии предлагаются Китаю и Индии. По непроверенным данным, Саудовской Аравии и Брунею.

– Сто тонн. А каков золотой запас России вообще?

– До нефтяного кризиса составлял примерно триста тонн. И вряд ли намного увеличился после.

– Значит, треть? Тогда твои новости, Джерри, действительно неплохие.

Президент размахнулся и ударил по мячику, особенно не целясь, послав его далеко вперед, никак не ближе ста ярдов. И удивительно точно: едва различимый отсюда белый шарик подпрыгнул при ударе о землю несколько раз, прокатился и замер в каком-то десятке дюймов от синего флажка.

– Двойной богги[32], а, Джерри?

Белозубая улыбка президента снова была стопроцентно американской.

* * *

Эх, блин, и угораздило же залететь на эту точку!..

Младший сержант мотострелковых войск Сергей Черниченко, «черпак»[33] по внутриармейской терминологии, повернулся на койке и попытался уснуть, стараясь не обращать внимания на многоголосый храп, кашель и вскрики во сне.

Да какая там койка! Грубые, наспех сколоченные нары из сырого леса, застланные тощим соломенным тюфячком, через который боками ощущались все неровности жесткого ложа.

Вот уж не думал, что за какие-то полмесяца до заслуженного посвящения в «дедушки» очутится в таких, прямо сказать, нетепличных условиях. И неизвестно еще, на сколько… А так мечталось о долгожданной сладкой жизни практически на вершине армейской иерархии… Тут, пожалуй, так до приказа и продержат – ни альбома дембельского более-менее приличного не сварганить, ни «молодых» толком погонять, как мечталось в горькие «духовские» времена… Говорил же Володька Куликов, что давно уже пора альбомом заняться, да все казалось, что успеется…

Скрипучая койка, сейчас вспоминаемая с ностальгией, почти как полузабытая домашняя постель, осталась в Кедровогорске, откуда Серегину часть сдернули месяц назад ночью, по тревоге, и перебросили сюда, в чистое поле. Самим пришлось устанавливать огромные «ротные» палатки, самим сколачивать эти вот, будь они прокляты, нары, окапываться, строить КПП, натягивать «колючку»… И все ради чего? Чтобы охранять какую-то щель в горе, ведущую неизвестно куда. Ладно бы хоть действительно что-нибудь стоящее!

Скука тут страшенная. Офицеров и прапорщиков тоже разместили почти в таких же палатках и посадили на паек. Вот они и злые как собаки, только втихаря водяру глушат и солдат гоняют день-деньской. Увольнительных, понятно, никаких – до ближайшего «цивильного» населенного пункта триста кэмэ. Дождь, слякоть, а скоро вообще «белые мухи» полетят.

А дома, в родном городке в Оренбуржье сейчас хорошо… Тепло еще, наверное, как летом, лист с деревьев не облетел, на базаре фруктов завались, арбузов, дынь… Сто лет ведь не писал писем своей банде… После того письма про Варьку вообще не писал никому… Эх, Варька, Варька…

Сергей представил выгоревшие добела волосы над загоревшим милым личиком с круглыми улыбчивыми ямочками на щеках, тесноватый ситцевый сарафанчик, обтягивающий ладную фигурку… И так ему вдруг захотелось пройтись по улочкам, на которых пролетели детство и юность, знакомым до малейшей трещинки в асфальте… Нет, не нескладным пацаном, конечно, а возмужавшим парнем, почти мужчиной.

Вот он с дембельским чемоданом в руке и шинелью на сгибе локтя сходит на перрон родного вокзала, не торопясь, со вкусом закуривает, оглядывается вокруг. Слышит шепоток вечных привокзальных бабушек-торговок: «Сережка! Сережка Черниченко с армии пришел! Надо мамке его на работу позвонить… Не написал, поди, стервец!..».

А он действительно ничего не писал, чтобы свалиться вот так, как снег на голову, как свалился пять лет назад старший брат Володька, отслуживший, правда, в ВДВ.

Ну и что? Мотострелковая парадка ничуть не хуже десантной! А погоны алые (не презренные малиновые «вэвэшные») так и горят огнем на ярком весеннем солнышке…

Почему весеннем? Осень ведь на дворе?

Но навстречу уже бежит… нет, летит она… Варька-зараза… Не дождалась… А может…

Дикий рев прямо над ухом заставил подскочить, больно врезавшись локтем в изголовье, и призрачный яркий мир тут же сменился душной и вонючей темнотой помещения, наполненного спящими мужиками.

Что за рев? Обстрел?..

Рядовой Анофриев, «дух» из весеннего призыва, дрыхнувший через проход на нижнем ярусе с разинутым ртом, всхрапнул еще раз, да так громко, что на миг перекрыл все остальные звуки тесной «казармы».

Сапогом бы его! Но спускаться вниз, на ледяной пол невмоготу…

Сергей скомкал сушащуюся в ногах нар портянку и метко запустил прямо в лицо храпуну, чтобы заставить его перевернуться на бок. Здоровенный бугай повернулся, так и не проснувшись, только почмокал толстыми губами, продолжил храпеть, правда, тоном ниже, пуская на подушку тягучую слюну из уголка рта.

«Вот гад! Ничего его не берет! – возмутился про себя младший сержант. – Мамины пирожки, видать, во сне трескает… Вытащить, что ли, сонного в умывалку, да дать раза…»

Вообще-то Сергей не был сторонником такого вот радикального способа воспитания, но… Кстати, какая еще умывалка? Теплая умывалка с кафельными стенами, так же, как и удобная койка, осталась за сотни верст, а в местную – ряд приколоченных к длинному дощатому щиту жестяных умывальников с корытом под ними – идти сейчас хотелось меньше всего…

«Ну, погоди, паразит! – решил про себя Сергей. – Завтра ты у меня побегаешь…»

Сон все не шел и не шел, вспугнутый этим ослиным ревом. Ну что ты тут будешь делать!

Однако молодой организм брал свое, и перед закрытыми глазами снова мало-помалу замелькали знакомые пейзажи, льняные косы, восхитительно круглые девичьи коленки…

– Серый!.. – послышалось над ухом, и кто-то решительно потряс дремлющего солдата за плечо. – Спишь?

– Что! Кто тут? – снова подскочил Черниченко, вторично врезаясь в доску уже ушибленным локтем, самой «электрической» косточкой.

– Вовка? Ты чего? – проскулил он, нянча дергающую противной болью конечность. – Сдурел, что ли, так пугать? Который час?

– Да время детское – четыре всего, – сверкнул в полумраке крепкими зубами верный друган. – Пойдем, курнем?