Великий океан - Иван Фёдорович Кратт

Баранов.

Подполковник перестал смеяться, щипнул бакенбарды. Потом нахмурился и, отвернувшись, молча стал одеваться. Слышанное много раз имя, неурочное появление человека, о котором ходили легенды, озадачили даже его, привыкшего ко всему. Все эти дни, пока стоял корабль на рейде, комендант был пьян и не знал о приходе судна.

Натянув мундир, Мухин-Андрейко взял трубку, подошел к двери, открыл ее.

— Огня! — крикнул он в сени.

Человек в сером кафтане до пят сразу же появился с зажженной свечой. Привычки коменданта были давно изучены. Пыхнув дымом, подполковник достал из погребца флягу, плеснул в кружку темной густой жидкости, выпил. Затем из другой бутылки налил полный бокал, протянул гостю.

— Здравия, — сказал он коротко, немного хрипло.

И, сразу же опустившись на кровать, угрюмо замолчал. Баранов не двигался, однако любопытство его утроилось. Самодур, тяжелый и мстительный, гроза и неограниченный господин края, изгнанный за жестокость даже с Кавказа, комендант сейчас казался просто никчемным стареющим человеком. И адмиралтейство, и верфь, и весь наполовину сгнивший городок — единственный военный порт и связь с Востоком — были такими же мертвыми изнутри. Правитель даже содрогнулся. Величие и мощь... В первые годы, во времена Шелехова, здесь начиналось будущее...

Чтобы не поддаваться мрачным раздумьям, так как комендант все еще молча сидел на постели, правитель сразу и очень резко заговорил о неотложных делах, ради которых сюда приехал. Потребовал освобождения приказчика, посаженного в холодную за отказ выдать спиртное из компанейских лабазов, вернуть якоря и снасти, а главное, отпустить провиант, доставленный весной на пополнение казенных запасов. Кроме того, он просил разрешения начать вербовку новых людей в колонии. Правитель уже осмотрел все склады Охотска. Бочек с солониной и муки было много. Мясо начинало загнивать. Были и люди. По кабакам шатались еще с зимы десятки пришлого гулящего люда.

— Одна Москва снабдить сей край людьми может — и все еще половины тунеядцев не лишится, — заявил он с досадой и горечью.

С комендантом Баранов говорил по-деловому, словно не знал о его характере и сидел не в спальне, а в канцелярии. Требовал, а не просил. Потом начал говорить о своих планах.

Хозяин не откликался. Тихо было и за стеной, в присутственном месте. Там ждали криков, стука разъяренного подполковника, потревоженного без дозволения, и ничего не понимали. Раза два осторожно заглядывал в окно сам чванный канцелярский служитель.

— Державе нашей большое мореходство требуется в сих местах, надежные гавани... — продолжал высказанную еще Резанову мысль правитель, глядя на шагавшего с забытой трубкой в руке своего собеседника. — Сибирские земли один дикий тракт имеют, и море половину года замерзшим стоит... На американских землях и Сахалине верфи учредить можно, суда строить. Расходы сии окупятся торговлею с гишпанцами, Китаем, бостонцами, Калифорнией...

Комендант продолжал молчать. С ним давно так никто не разговаривал, да и он сам постепенно отвык от внятной человеческой речи. Все его желания, даже самые сумасбродные, выполнялись по одному кивку, несколько чиновников угодливо гнули спину, купцы откупались подарками и приношениями. Лишь один настоятель церкви, молодой чахоточный поп, хотел было выказать свою независимость, замедлив прийти с поздравлением в рождественские святки, но был затравлен собаками и сошел с ума... Вспомнил годы юности, порывы, потом армейскую нищую жизнь, карты, непробудное пьянство. Два чина вперед — и, по существу, высылка в далекие края...

— Разбередил ты меня, правитель, — сказал наконец подполковник хмуро. — Сам когда-то прожекты писал, жалел отечество... А теперь вот...

Он подошел к окну, толчком распахнул его. Застоявшийся сизый дым медленно поплыл наружу.

— На краю... На самом краю живем! — крикнул он Баранову и, снова глотнув из кружки, вытер губы концом мятого рушника, висевшего на деревянной спинке кровати. — Говори! — потребовал он вдруг хрипло и быстро обернулся к гостю. — Говори еще. Человеком на минуту стану...

Баранов посмотрел на него, неожиданно усмехнулся, снял с набалдашника пальцы, встал.

— Болеть за Россию всегда должно. Одни мы с тобой, действительно, на краю. Я там, ты тут, — сказал он просто. — Да теперь времена меняются. И в Санкт-Петербурге понимать стали. А иркутским зверолюбцам кричать уже не придется, на что им всякие затеи... Я всегда говорил, что довольно бедны были они, коли их один счет бобров занимает. Ежели таковым бобролюбцам исчислить, что ст`оят бобры и сколько за них людей перерезано и погибло, то, может быть, пониже свои бобровые шапки нахлобучат... Ну, пора, сударь. За дела приниматься нужно. Людей собирать...

После его ухода комендант долго еще стоял у окна, пил прямо из бутылки. Потом вдруг ворвался в канцелярию, раскидал бумаги, протащил за ворот по горнице писца, разогнал почтальонов и до ночи не выходил из спальни.

Глава седьмая

На широких лавках, расставленных вдоль задней стены, скучившись сидели люди. В кабаке было полутемно, сквозь узкое окно, затянутое продымленной холстиной, чуть сочился дневной свет. Не то каганец, не то лампада горела возле стойки перед темным ликом иконы. За длинным тяжелым столом сидели только двое питухов. Дела в кабаках шли плохо, все было пришлыми пропито — до одежи.

Высокий седой целовальник с заросшим, как у волка, лицом брякал у стойки медяками, противно, настуженно кашлял. Сырость и копоть покрывали бревна стен, порожние бочки. Днем в заведении всегда было холодно, даже в чистой горнице сзади прилавка. Туда допускались только «почетные» — купцы и чиновники. «Полупочетные» — солдаты, матросы — гуляли вместе со всеми.

Сегодня в кабаке было чище обычного, целовальник с утра ждал корабельных гостей. Питейное заведение находилось к рейду ближе других, и матросы сразу попадали сюда. Однако прошла половина дня, а на берегу по-прежнему пусто, отблескивала жидкая грязь отлива, неподвижно темнела маленькая шлюпка, на которой приехал Баранов. Правителя тоже не было видно нигде.

Целовальник посылал уже здоровенного, в одних портах и зипуне, босого мужика по остальным кабакам, но и туда никто не заглядывал, хотя пришлые собрались почти все. Еще никаких переговоров никто не начинал, но в Охотске знали, что корабль пришел из Америки и будет набирать людей.

— Сказывают, сам Баранов прибыл, — восторженно говорил один из сидевших за столом, вылизывая края пузатого мутного стакана. — Огромадный, семи аршин росту, в плечах сажень.

Собеседник медленно сосал водку, поглядывал на дверь. Скуластый и щуплый, в синем добром кафтане, он был похож на бывалого негоцианта. Он знал Баранова давно, ходил с ним караваном в Кяхту, но разубеждать