This War of Mine (Ремейк) - vagabond

поработать, и ты будешь готов к ШЛО.

Стоя перед цветным сержантом в то утро, я был машиной. Я мог пробежать пять километров за шестнадцать минут и сделать двадцать пять подтягиваний. К сожалению, в ШЛО редко тестировали навыки дважды.

— В это утро вам придется много побегать. Мне нужны добровольцы, чтобы продемонстрировать весь процесс.

Двенадцать курсантов буквально сорвались с места, делая шаг вперед.

— Поднимите бревно.

Курсанты взвалили на плечи настоящий телефонный столб длиной в шесть метров и весом в сто восемьдесят килограмм. От столба очень сильно несло креозотом, на руках и плечах курсантов оставались коричневые пятна.

— Не бежать, — приказал цветной сержант.

Они быстро шагали вокруг поля.

— Видите, это легко. Даже вы, идиоты, справитесь. Каждая группа берет по бревну. Поймайте меня, — сказал сержант, пробегая рысцой вниз по тропинке.

Мы решили распределить свои усилия — встать по росту, в противном случае тот, кто ростом меньше, не сможет удержать бревно. Сначала высокие: они будут сохранять быстрый темп. Дейв и я были самыми высокими парнями в команде, поэтому он стоял первым у бревна, а я — рядом от него.

Дюжина команд по дюжине человек в каждой команде наперегонки бежали по тропинке, мы смотрелись как многоножки, бегающие под бревном. Наши ноги двигались быстро, но не очень результативно. Мы топтались по грязным и скользким тропинкам, пытались пробраться между стволами деревьев. Пару раз столб чуть не свалился с плеч прямо на наши ноги. Я одной рукой держал столб, а другой пытался вытирать пот с глаз.

Впереди курсировал цветной сержант и, не стесняясь, высказывал свое мнение о будущем морской пехоты.

— Ваша морская пехота существует двести двадцать три года? Неплохое начало. Попытка, достойная уважения. Армия сделает из вас людей. — В это время сержант дошел до разветвления тропинки и свернул налево.

— Он направляется к броду. Как мы через него перейдем? — Голос доносился сзади, мы все упорно пытались держать бревно и не поскользнуться на скользкой тропинке.

Точно, тропинка вывела нас прямо к бочагу со стоячей водой, к довольно глубокому броду. Остановившись у края воды, инструктор поднял камень размером в шар для боулинга. Он ждал, пока соберутся все команды, несущие бревна. Бросил в бочаг камень, расплескав воду, оттуда показались четыре змеиных головы.

— Вы хорошо поработали, поэтому я показываю вам, где находятся змеи. Давайте, лезьте в воду.

Ну что ж, мы начали присоединяться к змеям. Зашли в воду, стараясь плыть рядом с бревном, и, наверное, очень сильно напоминали буксиры, тянущие изо всех сил баржу. Я был сильным пловцом, но все равно, перспектива оказаться беспомощным под водой всегда была моим самым худшим кошмаром. Курсант сзади, поскользнувшись в воде, оказался под бревном и начал «подбодрять» нас, крича, что есть мочи, всякие разные интересные словечки, которые, как только его голова погрузилась в воду, превратились в бульканье. Мое же внимание было сосредоточено на удержании рук на бревне, а головы — поверх воды.

— Пошли, пошли, ребята, еще немного вперед. Вот, хорошо.

Дейв передо мной старательно тянул бревно, время от времени оглядываясь на нас. Он окончательно промок, лицо покраснело, он все время щурил глаза. Было видно, ему было больно, он пытался концентрировать всю свою энергию, так как тянул за собой всю команду.

Через час после начала этого мероприятия Дейв повел нас обратно на солнечную площадку, с которой мы стартовали. Он пел под ритм нашего шага, а мы подпевали ему, уже из последних сил.

У Дейва проснулось второе дыхание и он чуть ли не подпрыгивал под бревном.

Мы вместе страдали и разделили нашу ношу на всех, мы были одной командой, и так было намного легче.

— Пока вы не морские пехотинцы, а жалкий сброд.

Мне показалось, что за маской его возмущения промелькнула маленькая тень удовлетворения нами.

— Душ после физкультуры. У вас есть четыре минуты. Мы уже опаздываем. По расписанию вы сейчас должны кушать.

А еще не было и семи утра.

Душевые — это тоже одно из многих унижений, которые нам приходилось терпеть каждый день. Вода была очень холодная, и мыться приходилось с сорока самыми близкими друзьями. Вода в душевой включалась тогда, когда курсанты раздевались. И принимать душ нам приходилось одним потоком — как говорится, «яйца к задницам». Воды всегда хватало, чтобы смыть грязь с конечностей, но никогда не хватало для ощущения чистоты тела. Мы вытерлись, оделись и замаршировали по парадной палубе, все еще задыхаясь после бега с бревном.

Взвод маршировал по три колонны, по дюжине человек в каждой. В ШПО мы ходили от одного объекта к другому только маршем, и все равно, в добавление к этому обычно час или два вечером маршировали на парадной палубе. Олдс называл это «вождением автобуса». Мы должны были маршировать от одного конца палубы к другому, повернуться кругом и промаршировать обратно, а потом еще раз и еще раз… «М-16» мы носили на правом плече, придерживая рукоятку так, чтобы рука при этом была параллельна палубе. Вначале сержант Олдс сам задавал мерный шаг, но постепенно эта ответственность переместилась на нас. Где-то посередине парадной палубы, по пути в столовку, Олдс вытащил меня из ряда и поручил мне задавать шаг.

С первой же ноты я все перепутал. «Левой» стало «правой», а «правой» — «левой». Темп вообще получался то слишком медленным, то слишком быстрым. Взвод, как мог, старался не сбиваться, но я все-таки ужасно растерялся. Закончилось все маршем под названием «кто в лес, кто по дрова», и мы стали похожи на группу туристов во время утренней прогулки. Олдс накинулся на меня.

— Отставить, курсант. Ты знаешь, что случается с лейтенантом, который не может заставить своих солдат правильно маршировать?

Я крикнул:

— Нет, сержант-инструктор, сержант Олдс.

— Благодаря таким их солдат убивают в бою.

Такую судьбу в ШПО пророчили не только тем, которые не могли маршировать, но также и тем, кто не начистил сапоги до блеска, не отполировал бляшку на ремне или не успел достаточно быстро надеть носки.

— Ты хочешь, чтобы твоих пехотинцев убили?

— Нет, сержант Олдс.

И сразу же понял ошибку во фразе, только что слетевшей с моих губ.

Олдс заревел: