Тезей - Валентин Проталин

…На следующее позднее утро Тезея разбудил один из домочадцев Акрополя.

— Царь, — тормошил он владыку, что само по себе не предвещало ничего хорошего, — стадо твое угнали.

— У меня есть стадо? — спросонья удивился Тезей.

— Теперь нет, — нашелся юный прислужник, поднаторевший по примеру Тезея в играх со словами.

— Как! Кто?! — загремел царь. — Когда? Ночью?

— Не ночью, уже при солнце.

— Куда погнали?

— В сторону Колона.

— Ох, Ксанфа напророчила! На коней! — приказал Тезей.

С отрядом вооруженных всадников спустился Тезей в нижний город. Там к нему присоединились и Герм, и Мусей, и Пилий, и другие сподвижники. Каждый — тоже со своими людьми. И повсюду в Афинах мужчины, всполошенно размахивая палками, бегали по улицам. С появлением Тезея беспорядочные выкрики славных жителей города обретали грозность. Будто враг подступил к Афинам и вот-вот начнет осаду. При виде Тезея неистовые воинственность и отвага вспыхивали в каждом палконосце. Каждый готов был двинуться за своим царем. Однако, набегавшись, славный афинянин застревал где-нибудь на повороте улицы, предоставляя жителям следующих кварталов демонстрировать боевую готовность.

Вооруженный отряд Тезея словно вырвался из города. Всадники, подгоняя коней, поскакали по Священной дороге в сторону Колона. Иногда останавливались спросить встречных: не видел ли кто угоняемого стада. Колон обогнули стороной. И сразу за городом увидели густое облако движущейся пыли. Мычание коров вместе с пылью гнал к ним встречный ветер. Стадо тоже кто-то гнал в их сторону.

— Молодец! Кто-то опередил нас, — похвалил Герм пока невидимого им смельчака.

Отряд остановился и стал ждать. Стадо приближалось. Животных сопровождали несколько всадников. Один из них выехал вперед, остановился и соскочил с коня. Его примеру последовал Тезей.

Что-то знакомое показалось Тезею в коренастом крепыше, ловко спрыгнувшем с лошади.

— Кто угнал стадо? — спросил он.

— Я, — резко, даже заносчиво признался крепыш.

Резкость эта тоже что-то напоминала Тезею.

— И возвращаешь обратно…

— Возвращаю.

— Да как же ты!.. — повысил голос владыка Акрополя, хотя почему-то не удавалось ему рассердиться по-настоящему.

— А как же ты?.. — резко прервал Тезея крепыш, — был в пещере Хирона и не нашел меня.

— Перифой! — узнал товарища своего детства Тезей.

И они бросились друг другу в объятия.

— И к амазонкам хочешь плыть без меня, — обиженно, но уже благодушно говорил Перифой.

— Приключится, да исправится, — вслух вспомнил Тезей, выпуская друга из своих объятий.

— Ты о чем? — не понял Перифой.

— Это я так… Ах ты, мой дорогой… Ты даже не знаешь, как ты вовремя объявился.

В Афины Перифой ехать решительно не захотел. Сказал, мол, в другой раз, когда Тезей сам пришлет ему приглашение. И от угощений, которые бы нашлись в Колоне, отказался. Он сам прибыл в Аттику и сам готов по-хозяйски ублажить вином и яствами Тезея и его спутников. Все свое Перифой возит с собой. В том числе и угощения. В его обозе и поленья для костров отыскались. И даже ладан, чтобы пламя в нужный момент вздымалось пышно, ароматно и празднично.

— Пусть возлияния моих, а не твоих, вин зашипят на костре, — заявил Перифой Тезею, словно свой родовой знак оттиснул на свитке незримого договора.

Людям свойственны прекрасные порывы, откуда они на них налетают, пусть и при определенных обстоятельствах, — неведомо и непонятно. На первый взгляд, понятно, а потом — опять нет. Из какого-то другого мира, где их целый запас? Может быть, из того мира, куда исчезают души человеческие, неизвестно, как и почему покинувшие само царство Аида, казалось бы, свое последнее прибежище. И чьи это души? Даже бессмертным неведомо. Души — и все тут. Как непонятно бессмертным, по крайней мере, древнегреческим, куда из их собственного, вроде, ими же созданного мирового хозяйства, миропорядка, пусть и изредка, но ведь пропадают эти самые эфирные или еще там какие субстанции. А кто подсчитывал количество приключившихся исключений? Из суеверного жуткого страха — никто. А если подсчитать эти исключения, не явится ли закон?

Или — другое. Не улетают, а, наоборот, откуда-то берутся всяческие дарования. Конечно, боги раздают кое-что избранным ими персонам. Кифару там презентуют смертному, свистульку какую. Подтолкнут способности, порой, правда, себе и им на голову, отличать красивое от некрасивого. Изобретение какое полезное сочинить. Сейчас полезное, потом, может, и не очень, что, конечно, выяснится. Но дарования… Откуда они выскакивают и отчего перепадают кому ни попадя. Словно кто сослепу ткнет пальцем в еще нерожденного. Ни со знатностью не считаясь, ни с незнатностью. Ни с чем. И не понять, то ли сам обладатель дарования случаен, то ли случай таким образом одаривает вновь прибывших на землю.

А такой талант, как доброта? Может быть, самый редкий. Кому дается? И что безоглядный добряк такое? Понятен человек безгранично добрый, если сталкиваешься с ним носом к носу. И совершенно необъясним как явление. Представляете, появляется человек, и, чего с ним ни делай, он все равно добрый. И на богов совершенно беспечно не оглядывается совсем. Чего оглядываться, если ни перед злым, ни перед добрым, ни перед богами вины он никакой не имеет. Нет, наказать его можно. И сейчас, и потом. Все в руках богов. А толку? Даже неинтересно наказывать…

…О прекрасных порывах… Подхватить они могут всякого человека, особенно в кругу ему подобных. Подцепят, скручивают, поднимают над самою жизнью. Подхватили и понесли. Похоже, будто ветры тут подействовали, но нет, не ветры, ни вечные божественные, ни старшие, ни младшие, ни сам Борей, ни Нот. Разные ветры дуют повсюду и всегда. А прекрасному порыву человеческому, как и дарованию, необходим случай. Такой случай, как встреча Тезея с Перифоем.

И хлынули воспоминания. Под открытым небом с полыхающими кострами они возбуждали Тезея и Перифоя не хуже вина. Вина-то еще и не начинали пить.

— А помнишь, как мы опрокинули Язона? — предвкушая взрыв смеха, спрашивал Перифой.

— Еще как помню, — веселился Тезей.

— А помнишь…

Друзья детства громко и охотно смеялись, не успевая порой толком объяснить спутникам своим, что их так разбирает, хотя и рассказывали в картинках некогда случившееся в пещере Хирона и в ее окрестностях. И — про Язона, этого знаменитого теперь водителя аргонавтов, который грохнулся на землю и беспомощно растянулся на ней, когда один из мальчиков, Перифой, подполз к юноше сзади, а другому, Тезею, оставалось только толкнуть его. Они и охотничью добычу, трех куропаток, у бедняги стащили.

— А помнишь медвежонка с занозой?.. А помнишь?

И снова взрыв хохота в два голоса. Остальные молодые люди не обижались, не будучи вовлеченными непосредственно в разговор. В сущности, речь шла о мужской дружбе. И это прекрасное и так заражало всех расположившихся вокруг костров под открытыми небесами.

— А помнишь, как ты вовлекал меня в заговор против богов? — спросил Перифоя Тезей.

— Помню, — нисколько не смутился Перифой.

Детский заговор против богов. Что это было, ни Тезей, ни Перифой пояснять не стали. Однако даже детям играть с богами опасно, и Герм на этот раз не удержался, спросил Тезея:

— И ты согласился?

— Нет, я увильнул, — рассмеялся владыка Акрополя, — остановились на Язоне.

— Правильно остановились, — одобрил Герм серьезно.

— Ох, уж эти боги, — проворчал Перифой, утратив веселость. — У-у, — погрозил он небесам.

— Перифой, можно отвернуться от богов, если они от тебя отворачиваются, можно ничего не просить у бессмертных или любить кого-то одного из них… — вмешался в беседу Мусей. — Но есть же какая-то высшая сила, есть какая-то неизъяснимая гармония, необъяснимая сущность, которая пронизывает все. Это можно почувствовать.

— И воспеть, — добавил Пилий.

— Не знаю, как там с гармониями, — произнес Перифой, улыбнувшись миролюбиво, но и чуть снисходительно. — А вот сила… У нас не такие города, как у вас. В наших городах деревья — не украшения, а братья, или родичи. Мы знаем силу леса, мы часть ее…

— Что это меняет, — возразил Мусей.

— А то, что мне братья еще и кентавры, — продолжал Перифой. — Они, конечно, как дети, не читают, не пишут, у них нет ваших знаний, но они к этой силе еще ближе. Я открыл, общаясь с ними, многое. А может быть, главное. Сила эта собирается, ищет выхода. И она вырвется и задаст нашим богам…

— Друзья мои, — встрепенулся Солоент, — как прекрасны детские шалости. Вернемся к ним…

И все облегченно рассмеялись.

Гулянье есть гулянье. Вино веселит. Прибавляет бесшабашности, и все-таки некоторое время невольная отчужденность по отношению к Перифою, то ли как к незваному гостю, то ли, как получилось, к незваному хозяину, у всех молодых людей, кроме Тезея, оставалось. Перифой был тут как не к месту между ними и афинским владыкой, как бы отстранял их от него.