Волонтер: Неблагодарная работа - Александр Владимиров

— Для этого тебе лоцман нужен, — перебил его Иван, — не сам же ты поведешь фрегат.

— Быстро смекаешь.

— А-то.

— Так вот нужен лоцман. Что согласится пойти на службу, — тут Александр Селеверстович на секунду замолчал, словно боясь обидеть помора, — временно, — добавил он, — шведам. А уж затем сам посадит корабли на мель.

— Где же ты найдешь такого? Ни один помор не пойдет на это.

— А если его попрошу я.

— Тебе нужно будет найти такие слова, чтобы убедить его Александр Селеверстович.

— Вот я и пытаюсь…

— Не ужели ты, Александр Селеверстович, хочешь, чтобы я был тем лоцманом.

— А другого, я — Иван, не вижу. Только ты способен окуратно посадить фрегаты злодеев на мель так, дабы они угодили под пушечный обстрел крепости. А мы уж ветки, обозначающие фарватер, сместим в сторону мели.

— Доброе ты дело задумал капитан-командор. — сказал Рябов, — так и быть. Посажу я сие судна на мель.

Когда собрались князь-воевода, архиепископ да князь Ельчанинов возвращаться в Архангельский городок. Подошел к Силантию Семеновичу Прозоровский и спросил:

— А не разбойник ли твой холоп Ивашка Рваное ухо? На что ответил Ельчанинов твердо:

— Не разбойник. А то, что ухо у него рваное, так сие у медведя спросить надо, что напал на него.

— Как знать князь, как знать, — сказал Алексей Петрович, — но Ивашке я бы не доверял.

VII

На следующий день утром, по Архангельску прошел слух, дескать, сам архиепископ рассказывал. Мол, когда все пили и веселились у князя-воеводы на лугу, да поднимали тосты за здравие его величества Государя Московского — погода испортилась. Поднялись над городом две тучи, с севера и юга, с сильным ветром и градом, громом и молнией. И вышло так, что северная туча рассеяла южную.

— Бред сивой кобылы, — молвил Ельчанинов, выслушав Яшку, — чушь. Не было такого.

— Как не было, кое сам архиепископ Афанасий видел, да князь-воевода.

— Я там был. Андрей был. Егор был. — перебил князь, — но ни кто из нас и в глаза такого не лицезрел.

— Так архиепископ, — замямлил Кольцо.

Силантий Семенович на секунду задумался, посмотрел на стрельца и подмигнул:

— Архиепископ вещает?

— Как есть архиепископ.

— А люди, что слух сей слышали что болтают?

— Говорят, что знак это. Дескать, добрый знак это. Мы северная туча, шведы южная.

— Ну, раз знак, — молвил Ельчанинов, — да еще хороший, — улыбнулся, — то и мы будем говорить, что было сие знамение.

Неожиданно князь понял ход священника, не иначе тот таким способом решил вселить в архангелогородцев уверенность. Дать надежду на победу, над грозным противником.

— Ох, и умен архиепископ, ох и умен, — сказал Силантий Семенович, и положил руку на плечо Андрея, — понимаешь, до чего умен. Эвон, какую историю придумал, чтобы дух в народе поддержать. Золотарев улыбнулся.

— А пошли князь на крыльцо, — молвил он, — покурим.

— А пошли, — согласился Ельчанинов, вставая из-за стола. — Только я трубки возьму.

Он ушел и вернулся уже с двумя трубками. Андрей накинул камзол, и друзья-приятели вышли во двор. Князь раскурил обе трубки. Затем одну, что принадлежала эстонцу, протянул Золотареву.

— Как думаешь, — шепотом спросил Силантий Семенович, — капитан-командор поступил так, как ты говорил?

— Когда вы ушли, — начал Андрей, — Ивашка вновь поднял андлар в воздух. Я посмотрел в подзорную трубу и углядел, как Ремизов беседовал с Рябовым. Конечно, мне не удалось услышать, о чем они говорил, но в конце беседы они ударили по рукам. В знак того, что сделка заключена.

— Слушай Андрей, а не может ли Александр Селеверстович, предать нас.

— Вряд ли. А вот от князя-воеводы, ожидать что угодно можно. Человек он мягкий, и поддастся дурному влиянию, может.

— Но, но — возмутился Ельчанинов, — ты Андрей попридержи коней. Ты хоть и угодил в царские любимчики, но все равно остался человек иноземный. Я то тебе верю, но, видишь ли, друг мой, — тут князь смягчил интонацию, — воеводу Петр знает уже много лет, а ты тут без году неделя. Кому Квятковский поверит быстрее тебе или воеводе? Вот то-то. Так что сиди и помалкивай. Примечай, да лови охальника за руку. Чтобы не делал Прозоровский сейчас, он в чести у государя. Начнет межеваться, тянуть, ты Андрей не удивляйся. Он ведь между молотом и наковальней. Промедлит — государь съест, поспешит — шведы заклюют. Кажется мне, что зря капитан-командор Александр Селеверстович Ремизов без согласия князя-воеводы на такую авантюру пошел. Как бы в предательстве опосля не обвинили.

Андрей выслушал пылкую речь Силантия Семеновича и промолчал. Ему вдруг вспомнилась та серия, в которой капитан-командор (правда звали его по-другому) был арестован. Вдруг Золотареву стало страшно, что случись, что с Ельчаниновым или с Ремизовым, то и он может подвергнуться такой участи. Эвон, как нехорошо Прозоровский смотрел на Рваное ухо. Не дай бог, прознает, звать его не Андрей Золотарев, а Андрес Ларсон так уж точно со света белого изживет. Тут уж былые заслуги, да покровительство Петра Алексеевича не помогут. Где царь, а где он.

— А теперь пошли в дом. — Сказал князь, докуривая.

Утром четырнадцатого июня поморы: Иван Рябов да Дмитрий Горожанин, на небольшом коче, нарушая указ государя, вышли в открытое море. Подгоняемые попутным ветром они направились в район острова Сосоковец, где ими был разбит лагерь. Наловив немного трески и сварив уху, сидели они у костра и разговаривали. Паренек все время интересовался, отчего это дяденька, а он так звал лоцмана, нарушил запрет царя и вышел в море. Иван все отнекивался, да по большей степени пытался перевести разговор в другое русло. Но Дмитрий не унимался и снова, и снова задавал один и тот же вопрос, отчего Рябов не выдержал и грозно проговорил:

— Будет время, узнаешь. А сейчас ешь и не задавай глупых вопросов.

То, что это глупый вопрос Дмитрий так не считал. А вот попытка уйти в сторону, а потом еще этот ответ заставили сделать вывод, что все это не спроста. Больше всего его поразило то, что Иван Емельянович до закладки цитадели, о выходе в открытое море даже и не помышлял. Видимо, сделал вывод паренек, в строящейся крепости произошло, что-то, что заставила лоцмана изменить планы. Чувствую, что тот все равно не ответит, Дмитрий только вздохнул, зачерпнул ложкой ухи, и больше задавать вопросов не стал.

Четырнадцатого июня ближе к полудню в Архангельский городок, под барабанный вой, вошли стрелецкий полк, стоявший в Холмогорах. Кроме того, началось формирование драгунского полка. В дом, где остановился присланный из Вельска в день закладки крепости, майор Иона Алексеевич Ознобишин, стали стекаться молодые парни из соседних, деревень, которых этот самый майор накануне отобрал среди жителей окрестных деревень. Также в Архангельск прибыли Русский и Гайдуцкий стрелецкие полки.

Вечером все воеводы, а так же князь Ельчанинов, капитан-командор Ремизов, архиепископ Афанасий да с два десятка иноземных матросов прибыли к князю-воеводе Прозоровскому. Прежде, чем начать совещание, Алексей Петрович иностранцам предложил службу Его Царскому величеству Петру Алексеевичу. Почти все чужеземцы, а особливо голландцы отказались. Гнев князя-воеводы смягчили только семеро англичан.

На совещании было решено: во-первых, пока строится крепость, для охраны корабельного хода, создать небольшие земляные насыпи на островах. (На каждом таком укреплении предполагалась разместить по пять пушек и сто солдат). Во-вторых, двинским крестьянам решено было раздать ружья и копья, отчего должны они были денно и нощно ходить по берегам и высматривать врага. В-третьих, если шведы прорвутся к городу, было решено укрепить пушками русские и немецкие каменные гостиные дворы. В-пятых, затопить в устьях Мурманском и Пудожемском старые барки, груженные землей, а сами входы укрепить батареей о двадцати пушках. Все предостерегающие знаки снять. Лица знающие фарватер должны были быть поселены в отдельную крепость, а на укрепление посланы те, что корабельного хода не знали. В-шестых, усилить досмотр судов, а для сего на острове Мудьюжском был уже давно построена застава. В-седьмых, воевода отдал приказ построить в Архангельске шесть судов зажигательных, чтобы вредить ими неприятелю. И напоследок, что больше всего огорчило иноземцев, было то, что иноземные корабли велено было задерживать и не выпускать в море.

Тем временем тринадцатого июня Петр Алексеевич подписал указ, о принятии оборонительных мер при появлении в Белом море шведских фрегатов, а уже шестнадцатого пишет грамоту архиепископу Афанасию, которому дает практически исключительные полномочия для обороны Беломорья. С этим приказом и грамотой в сторону Архангельского городка выехал гонец.

Глава 5 — Ново-Двинская цитадель