Катастрофа отменяется - Николай Асанов

— Но зачем, зачем такой опасный путь? Мы бы выслали вертолет!

— Вертолетов не было! — И только после этого, уже спокойно, мужу: — Здравствуй, Павел!

Малышев, которого Чердынцев только что видел испуганным, бледным, вдруг стал жестким, сухим. Не ответив на ее приветствие, он приказал:

— Товарищи, в укрытие!

Но тот взгляд, которым он встретил Каракозова и Галанина, Чердынцев видел. Недобрый, подозрительный.

В блиндаже Малышев стал снова гостеприимным хозяином. Освободил места у смотровой щели для «гостей», к которым причислил и Чердынцева, и они оказались рядом: капитан, Тамара, Чердынцев, Каракозов и Галанин. Чердынцев спросил шепотом:

— Что это за цирк?

— Тамара Константиновна хотела уйти одна, — так же тихо ответил Каракозов.

— А вы не могли удержать ее?

— Вы бы сами попробовали! — огрызнулся шепотом Галанин.

И Чердынцев подумал: тоже не смог бы!

Малышев разговаривал по телефону. Он снова был командиром. Чердынцев испытал даже некую зависть: сам он не был способен к таким вот резким переходам. Человек только что перенес испытание на выдержку и уже забыл о нем, весь снова в том деле, которое сейчас является главным. По его коротким радио- и телефонным сигналам пришли в движение сотни людей, гудят уходящие в укрытия машины, под присмотром махальных отступают жители кишлака, а в это время Карцев докладывает:

— К взрыву готов!

2

Взрыв сделал свое дело, и снова пришла машинная и людская страда.

Гул машин не умолкал всю ночь, всю ночь трудились саперы, колхозники, добровольцы. Прожекторы были повернуты вдоль канала, и черные тени берегов опять напоминали темноту космоса, а там, куда достигал свет, он тревожил и подгонял людей. Малышев требовал, чтобы дно канала было зачищено как следует, боялся, что вода, обрушившись в ямы, закрутит водовороты, ровное движение задержится, возникнут перепады, стремнины, подмывы берегов.

Чердынцев работал на завале в головной части канала. Несколько раз он видел Тамару. Ее щегольской альпинистский костюм был вымазан в глине, башмаки заляпаны мокрой грязью, но лицо казалось довольным и веселым, как будто ей нипочем любая работа. Галанин и Каракозов все время были рядом с нею, и Малышев поглядывал в их сторону почти с ненавистью. Но у него оказалось столько обязанностей, что он видел их только мельком, его все время отзывали то на один участок, то на другой, телефон, поставленный на головном участке, звонил почти беспрерывно, и ординарец бросался отыскивать капитана.

Наверху завала минеры долбили последние шурфы. Они поднялись на завал сразу после взрыва и спустили оттуда веревочную лестницу, по которой сейчас карабкались подрывники с грузом взрывчатки, один за другим, не очень-то следя за правилами безопасности.

— Поднимемся, Александр Николаевич? — предложил возникший из темноты Малышев. — Вы как-никак крестный отец проекта!

У Чердынцева давно уже ныла спина от усталости. Приходилось поднимать вручную тяжелые камни: головной участок канала был не такой глубокий, экскаваторы поставили туда, где остались перепады в русле. Он с удовольствием оторвался от работы и вылез на освещенное прожекторами поле. Здесь его догнала Тамара.

— Можно я с вами? — спросила она.

— Ты же устала! — попытался остановить ее Малышев.

— А кто же тебя прославит? — насмешливо сказала она. — Мне рассказывали, что ты и Александр Николаевич — главные деятели сегодня. А так как остальные журналисты боятся и подойти к тебе, то прославлять придется мне.

— Разве здесь есть журналисты?

— Без них такие события не обходятся. Как только увидите человека в шляпе и с блокнотом в руках, знайте — перед вами журналист.

— Вы же без шляпы и блокнота?

— О, я из другой породы…

— Помню, помню, — Чердынцев усмехнулся. — Вы прежде всего хотите сделать своими руками то, что делают ваши герои. Ну что же, разрешим Тамаре Константиновне подняться на головной участок? Она, кажется, заслужила.

Даже в мертвенном свете прожекторов эта женщина оставалась красивой. Все вокруг гасло, резко очерченные лица казались безжизненными, но ее молодость ничто не могло ни убить, ни спрятать. Чердынцев невольно подумал: она и в темноте будет видна.

Взбирались молча: Тамара, вероятно, сбила дыхание, а Чердынцеву просто не хотелось разговаривать. Малышев, поднимавшийся впереди, все оглядывался на освещенное поле, в котором черной змеей лежал канал, — должно быть, искал точку, с которой можно оценить всю работу. Но такая точка открылась только на гребне завала.

По одну сторону лежало озеро, уже светящееся от рассветной зари, а по другую — канал. Они и не заметили, как начало светать, и прожекторы выключались один за другим. И только тогда в рассветном расплывчатом сумраке стала видна вся их работа.

Двухкилометровый канал двенадцать — пятнадцать метров глубиной рассекал плоскогорье наискось, упираясь в старое русло реки. Он казался не столько плодом труда рук человеческих, сколько следствием катаклизма, как возник и сам этот завал, и это огромное озеро, подпертое им и еле удерживаемое, — такой стеклянной тяжестью навалилось оно на узкую преграду. И все это совершено за восемь дней!

Только сейчас Чердынцев понял, какой это был подвиг! Да, кажется, и сам капитан, и Волошина были поражены открывшейся им картиной.

Но Малышев уже зашагал к шурфам, возле которых высились груды мокрого разрушенного сланца и глины. В шурфах гудела под ногами вода.

На гребень вскарабкался Карцев. Он был по-прежнему стремителен и легок в движениях. Хотя, может быть, его поднимало и влекло предвкушение победы? Он наклонился над шурфом, крикнул вниз:

— Скоро, ребята? Пора открыть дорогу воде!

Из шурфа по стремянке выбрался мокрый сержант с усталым, но счастливым лицом.

— Закладываем последние заряды, — отрапортовал он. — Можно через четверть часа взрывать.

Карцев взглянул на часы.

— Значит, в четыре пятнадцать! — уточнил он. — Провод от мины протяните в блиндаж. Отсюда все убрать: инструмент, лестницы, тросы. Спускаетесь прямо в блиндаж, даете зеленую ракету. Я вывожу людей и машины из канала. Объявляю готовность номер один красной ракетой. Отсчет шестьдесят секунд — и взрыв. У вас есть дополнения, товарищ капитан?

— Действуйте, товарищ лейтенант! — торжественно сказал Малышев и обратился к своим спутникам: — Тома, Александр Николаевич, пошли. На этот раз мы будем наблюдать за взрывом и водой со стороны кишлака. А то отрежет нас новая река, а у нас пока ни мостов, ни броду…

— А все-таки жалко! — вдруг сказала Тамара. — Такое прекрасное озеро, и никто не видал его! Тут бы туристский лагерь, ресторан, как на Рице…

— Озеро останется, — утешил ее Чердынцев. — Теперь его не скоро осушишь! Приезжайте в будущем году, когда в нем начнется жизнь. Мы угостим вас форелью…

— А если я захочу остаться здесь? Навсегда?

Чердынцев метнул быстрый взгляд в сторону Малышева. Капитан стоял, взявшись за трос, и, казалось, не слушал ее. А женщина пристально глядела на Чердынцева, не двигаясь с места, словно врезанная в голубое небо, потом вздохнула и пошла к веревочной лестнице.

Чердынцев спускался последним.

Внизу перешли высохшее русло реки и поднялись на высокий берег, на кишлачную площадь. Там уже собрались жители, солдаты, добровольцы.

Минеры бегом перебежали русло, затем в небо поднялась зеленая ракета — сержант сообщал готовность, — от блиндажа взлетела красная, и Чердынцев как-то против воли начал отсчет:

— Пятьдесят девять… Пятьдесят восемь… Пятьдесят семь…

Но видно, он поторопил время. Уже прозвучали его: «Три… Два… Один…» — а гребень все еще безмолвствовал, только становился все отчетливее, как графический рисунок черным по розовому, потому что за ним всходило солнце, все заливая светом. И в этот миг громыхнул взрыв.

Взрыв был похож на всплеск черной магмы. Так оживают вулканы — взлетает вверх конус, как будто срезанный ножом, — и в то же мгновение откуда-то из глубины взрыва плеснуло живое серебро. Оно лилось чистой струей, хотя над тем местом, где оно прорвалось, еще висела тяжкая мгла, летели вверх камни, похожие на вулканические бомбы, конус взрыва все расширялся, как будто полнился неестественной энергией, расталкивавшей частицы материи, а под ним, точнее, из основания этого клокочущего конуса, летел и летел серебряный водопад, пока не коснулся дна канала и не остался висеть в воздухе серебряной дугой. И только тогда послышался всеобщий крик, в котором с трудом можно было угадать обычные и в то же время страстно звучащие слова:

— Пошла! Пошла!

— Вода! Вода!

И солдаты, цепочкой расставленные по краю речного обрыва, не смогли удержать людей. Люди спрыгивали в старое русло и стремились на другой берег, берег новой, только что созданной этими людьми реки, бешено пробегавшей мимо. Вода сбрасывала с завала камни, гальку, преображая канал в живое русло, где уже мерещились сверкающие рыбы, хотя никаких рыб еще и быть не могло в этой холодной, как лед, воде.