Притворись моим другом (СИ) - Палла Иоланта

— У тебя отпуск? Или просто решил отдохнуть? — тёть Оля ставит перед папой тарелку с пирожками и садится на стул.

— Нет, работа не ждет, — пожимает плечами, пока я вожу пальцем по ободку кружки.

На несколько минут виснет молчание. Я не отрываю взгляда от какао, которое стремительно заканчивается, и чувствую себя неловко. Не знаю, как разговаривать с папой. Мы столько не виделись и не общались нормально… Может, он и не хочет разговаривать…

— У вас тут в городе несчастные случаи один за другим, — вдруг произносит отец, а я, будто палку проглатываю, выравнивая спину, — знакомый из отдела скинул видео, — он откладывает ложку и достает телефон, — ничего не напоминает?

Двигает смартфон ко мне и ждет реакции. На экране высвечивается семиэтажка. Видимость плохая, но мою желтую шапку видно. Сглатываю.

— Это видео уже весь интернет облетело, — Ольга, заметив, как у меня кровь от лица отлила, подтянула гаджет к себе, — не хотите рассказать, как тут дела у моей дочурки?

— Иван… — тёть Оля начинает, а он останавливает ее, поднимая руку.

— Я уже все знаю, Оль, — папа переводит взгляд на меня, — удивляет, что вы об этом промолчали.

— Как будто тебе интересно, — фыркаю с дрожью по всему телу.

— Лина! — округляются глаза Ольги.

Сама себе удивляюсь, но обида на папу накатывает так же внезапно, как и его приезд. Мамы больше нет. Я в чужом городе. В новой школе. С братом и тётей, а он где? Подальше от нас. Из-за меня… Это несправедливо!

— Поэтому я и приехал, Лина, — говорит уверенно и спокойно, глядя мне в глаза, — этот случай, — папа убирает телефон в карман с тяжелым вздохом, — показал, что может произойти всякое. Я договорился насчет работы. С понедельника вступаю в обязанности. — Он не отрывает от меня взгляда, заставляя сердце чертыхаться за ребрами. — Теперь буду работать в местном отделении полиции.

Бух… Так последний раз ударяет сердце, а потом долгая тишина и гул в ушах. Бух… Бурное движение крови по венам, и как следствие жар по всему телу. Бух… Не выдерживаю. Громко всхлипываю. Ольга с папой растеряно смотрят на меня, вот только картинка перед глазами размывается. Я плачу во весь голос.

— Линка, ты чего? — ощущаю, как меня охватывают крепкие руки.

Папа прижимает меня к себе. Что-то говорит, но я не слышу. Только собственное дыхание и сип внутри.

— Я уже никуда не уеду, — говорит чуть ли не шепотом, — не оставлю ни тебя, ни Артёма. Всех денег мира не заработаешь. Прости меня… Я не должен был уезжать…

Эти слова вызывают во мне еще большую волну эмоций. Они топят и выворачивают наизнанку. Я не могу остановиться. Не знаю, сколько времени проходит, но после вижу, что Ольга ушла, оставив нас одних. Хочется пить, и папа наливает мне очередную порцию какао. Кажется, что я и слова не произнесу, настолько силы покинули, только когда он спрашивает про Руслана, оживаю. Мнусь с ответами, но потом вижу понимающий взгляд отца и говорю. Долго. Эмоционально. Обо всём.

Глава 43

Руслан

Открываю глаза, когда в щеку упирается холодный нос Графа. Не двигаюсь. Лишь сглатываю противную слюну.

Очередной день, который мне нужно вынести, как последние… Сколько?

Пять? Десять? Я потерялся в них.

Не знаю, какое число сегодня, и не хочу знать, что, наверное, самое страшное. Лежу и пялюсь в потолок, пока четвероногий друг не закидывает на меня свои лапы, намекая на то, что готов прогуляться. Наглая морда. Аглая Михална выпускает его во двор ни свет, ни заря, а ему все мало.

Игнорирую животное, переключая внимание на фотографии на тумбочке. Там мама.

Улыбается. Обнимает меня. Таких куча в телефоне. С ней. И с Евой.

Лёгкие мгновенно сжимает. Ком в горле размером с тенисный мяч. И глаза режет так, словно я залез в луковицу.

Черт!

— Перестань, — тихо говорю Графу, который снова утыкается носом в мою щеку и скулит.

Мне от его поддержки становится хуже. Псина не отходит от меня ни на секунду, словно боится, что я растворюсь в воздухе. Я бы с удовольствием, но это же из области фантастики. В реальности нам не дано такой функции, хотя многие были бы не против исчезнуть, избавив и себя, и окружающих от страданий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Граф забирается на кровать и ложится рядом, жалостливо поглядывая в мою сторону. Но сейчас ничто не способно сдвинуть меня с места, потому что я попросту не хочу, и будь я один, сгнил бы к чертям. Только бабуля подобно батарейке вертится днями около меня, пытаясь достучаться и донести до притихшего мозга, что в мире нет ничего вечного. Нужно принять то, что Веры больше с нами нет. И не будет.

Я все понимаю. Мы с мамой много говорили до того, как она ушла из жизни. Я, казалось, был готов ко всему. Только сознание и чувства находились по разные стороны баррикад. Разум холодно вещал успокоиться и жить дальше, ведь мама осудила бы мое поведение. Ей было бы нестерпимо больно за меня. Я знаю. А вот чувства подводили…

Внутреннюю агонию можно было сравнить с иглоукалыванием. С небольшой поправочкой — в каждый орган вонзали по тысяче острых иголок и загоняли их так глубоко, что я дышать не мог. Стоило лишь вспомнить черты ее лица, смех и голос, меня подкашивало.

— Скоро обед, а ты все валяешься, — бабушка с порога завела старую песню, — Руслан, вставай! — В лицо прилетела подушка с дивана, который Аглая Михална приводила в порядок, разглаживая покрывало. — Не смотри на меня так. Поднялся и пошел выгуливать это несносное животное. Ему мало двора. Хочет все кусты в округе пометить. И вообще, пшел отсюда, — прилетает Графу, который тут же спрыгивает с кровати и несется к выходу, где тормозит и ждет меня, высунув язык.

Поднимаю свое тело и накидываю на себя теплую одежду. Тру лицо руками и, не заглядывая в ванную комнату, иду с Графом вниз. Механические действия и ничего больше. Раньше прогулки с псиной помогали отвлечься от эмоций, а сейчас нет. Я просто жду, когда четвероногий друг нагуляется и набесится. Попросту говоря, стою пнем около лесной полосы в течение получаса, может и дольше.

Сегодня не исключение. Я иду за Графом, слушая хруст снега под ботинками. Максимально отгораживаюсь от реальности, вбивая в мозг одну установку — жить дальше. Я ей обещал, а слово нужно держать. Наверное, только это удерживает меня от безумных поступков. В первые дни хотелось запрыгнуть на мотоцикл и вжать газ на полную, но вместо этого я вызвал такси и поехал к бабуле. Так было всегда. Зализывал раны там, где меня не жалели.

Не было у Аглаи Михалны такой привычки. Да, она любила меня и понимала, но никогда не вынуждала раскрывать душу. Не было слов о том, что ей жаль, и как бы она хотела забрать мою боль. Нет. Бабушка пинала меня, говоря прямо в лоб, что каждому необходимо выговариваться, особенно в таких ситуациях. Нужно искать свой якорь и идти дальше. И я, собственно, шел, а вот что происходило внутри, успешно маскировал под маской безразличия.

И пока вроде получалось.

Когда Граф нагулялся, я направился в сторону дома, где стопорнулся. Около ворот стояли две машины — спорткар Алана и Бэха Лёни.

— Дождались, — Фил выглянул из-за ворот, — ребят он здесь! — кинул за спину и подошел ко мне. — Здорова!

Жесткое рукопожатие и хлопок по спине. Следом еще одно от Греха. Тяжелое от Серого.

— Привет, Рус! — Романова вжимается в меня, как в родного, удивляя своим порывом.

— Привет, — это уже несмелое слово от Сони Максименко.

Киваю, рассматривая их, и натыкаюсь на бездонные глаза. Ева стоит поодаль и не подходит. Их появление, как кость в горле. Не хочу, чтобы начались причитания и объятия жалости. Я этого попросту не вынесу.

— Дороги полный отстой, — Филатов кладет локоть мне на плечо и усмехается, — думал, Греха тащить на себе придется.

— Не преувеличивай, — Алан улыбается уголком губ, — мы тут к тебе на пикник приехали, — уже в мою сторону.

— Какой пикник? — хмурюсь, поглядывая на тихую Еву, которая писала мне постоянно и звонила, вот только я не был многословен и трубку не брал.