Река Джима - Майкл Флинн

Фудир вспомнил теплый весенний полдень на вершине поросшего лесом холма, откуда открывался вид на поместье Далхаузи на Старом Сакене. Он и бан Бриджит изучали поместье, притворяясь, будто наблюдают за птицами. С Северных холмов дул слабый прохладный ветерок, птицы выводили трели и чирикали, и бан Бриджит накрыла его ладонь своей, возможно всего на секунду забыв о задании, и с нескрываемым наслаждением сказала:

— Послушай, это же красношейка! Они водятся у нас на Дангчао.

Педанту отведены факты, высушенные, как кирпичи в печи для обжига. Воспоминания о прикосновениях и запахах, звуке ее голоса могли захлестнуть Фудира, как живая река, неспешно несущая свои воды по равнинам.

— Вот любопытная птица, — услышал он Фудира из прошлого. — Двубрюхая соня.

К ним приближался орнитоптер с двумя охранниками. Он и бан Бриджит использовали клички в той игре. Тогда мать Мéараны называла себя…

Факт никак не приходил. Печь для обжига остыла.

На него накатило странное ощущение, будто сзади стоит нечто огромное и неодолимое. А он сидел спиною к стене. Внутренний Ребенок вздрогнул, Силач стиснул под столом кулаки.

«Я тоже это почувствовал, — произнес Шелковистый Голос. — И не в первый раз».

Все личности Фудира замерли в ожидании. Ощущение постепенно растворилось, словно лужица пролитого вина, впитавшаяся в ненасытную грязь. В зале как будто посветлело. Он выдохнул. Внутренний Ребенок заплакал, и по щекам человека со шрамами покатились слезы.

Ночью Мéарана проснулась и поняла, что больше не сможет заснуть. Она все думала о несчастной Энвии, жестоко убитой за то, чего не знала. Маленький Хью считал, что убийца — агент Конфедерации, который, занимаясь другим заданием, узнал Донована. Но он мог наблюдать за Донованом еще на Иегове и последовать за ним оттуда. В любом случае в смерти Энвии была виновата она. Человек со шрамами никогда бы не оставил Иегову, если бы не ее назойливость. Именно эта мысль разбудила ее и теперь не давала уснуть.

Не в силах обрести покой, она поднялась с постели, принесла в гостиную арфу и стала тихо наигрывать сунтрэй по Энвелумокву Тоттенхайм. Струны плакали, но Мéарана вдруг осознала, что сейчас не может выразить всю глубину своей печали. Поэтому она отложила кларсах и молча сидела в темной комнате. Спустя некоторое время она заметила, что дверь в комнату Донована чуть приоткрыта, и, удивившись, заглянула туда.

Комната пустовала. Постель была смята, одеяло откинуто. Мéарана вспомнила, с какой горечью Хью рассказывал, как Фудир бросил его двадцать лет назад. Должно быть, Фудир сильно тогда приложил Щена, раз ему до сих пор больно.

В Прбвеншвае был свой терранский Закуток, и терране Ганзы добились богатства и власти, возможно, даже больших, чем это устраивало ганзардов. С помощью Братства Донован мог прятаться вечно.

Она первым делом заглянула в ванную, ожидая по непонятным даже ей самой причинам увидеть его повесившимся. Но тело не висело на крючке для душа, окровавленного трупа не оказалось и в ванне. Она посмеялась над собой, списав все на поздний час и собственное чувство вины.

Вернувшись в комнату, Мéарана открыла шкаф и увидела, что его одежда и сумка на месте, хотя все разбросано в страшном беспорядке. Если он сбежал, то ничего не прихватил с собой. Но о чем это говорило? Он оставил такой же бардак и в Чельвекистаде, когда ушел от бан Бриджит.

Арфистка взяла его щетку. Поставив ее на полочку, девушка заметила на зеркале туалетного столика небольшую голограмму размером с ладонь. Она сняла ее и поднесла к свету, лившемуся через открытые жалюзи.

Четыре человека в кафе на залитой солнцем мостовой площади Чузера в Эльфьюджи, столице королевства Ди Больд. Такие картинки уличные художники делали для туристов. Донован, Грейстрок, ее мать и Хью. Изображение было старым, но моложе выглядел один только Хью. Тогда в уголках его губ не было твердости, и в нем еще оставалось что-то от юношеской беззаботности, как будто весь мир был шуткой и лишь он знал ее суть. Бан Бриджит сидела посередине — этого сложно добиться в группе из четырех человек, но Грейстрок словно растворился на заднем плане, почти скрытый Донованом и матерью. Мéарана слабо улыбнулась, подметив эту деталь. Серый Гончий был обаятельным мужчиной, хоть и не совсем в ее вкусе.

Мать в дорожной одежде придворной леди сидела боком, но смотрела в камеру. Широкая улыбка, в глазах соблазн, на волосы падает тень, словно она только что откинула голову, чтобы взглянуть на художника. Левой рукой она обнимает за плечо Маленького Хью, правая накрывает руку Донована на столе. Рука Грейстрока лежит у нее на плече. Все они улыбаются, играя роль случайных знакомых, но Мéарана подумала, что они улыбались еще и потому, что были счастливы.

Взгляд и улыбка Хью предназначались бан Бриджит — он повернул голову к ней. Донован и Грейстрок улыбались в камеру, но тоже косились на бан Бриджит; Грейстрок — потому что стоял позади нее, Донован же старался смотреть на художника, но взгляд его поневоле обращался на Бриджит.

Тогда он был Фудиром, напомнила себе Мéарана. Донована еще не разбудили, а других не существовало. Девушка задалась вопросом, почему он сохранил эту голограмму, и ей стало любопытно, уцелели ли три другие копии.

Конечно, Хью злился даже не на то, что Фудир сбежал. Он, если говорить точнее, скрылся. Он рассудил, что лучше сделает сам — то, что требовалось. Акт самопожертвования, как грудью на амбразуру. Но тогда он был совсем другим человеком. Развалина, которая теперь называлась Донованом, проявляла робость там, где Фудир оставался храбрым. Он сбежал в Закуток Иеговы только потому, что понял, кто такая Мéарана. Тогда она выследила его — а если точнее, приманила к себе.

Вернувшись в гостиную, она спрятала арфу в футляр, забросила на плечо и выскользнула из номера. Но, направляясь к служебному выходу — а оттуда к Пошлинным вратам Восточного Мыса, — арфистка проходила мимо спортивного зала отеля и увидела бегущего на тренажере человека со шрамами. Некоторое время она наблюдала за ним с облегчением, которое, впрочем, не пыталась понять. Затем она приоткрыла дверь и тихо вошла.

Тренажер представлял собой беговую дорожку и мультипояс, генерирующий голографический пейзаж. Человек со шрамами бежал по городу, и пояс приспосабливался к его движениям, дергая вверх, вниз, заводя за углы. Он мчался с яростной целеустремленностью, не видя ничего, кроме симулятора и собственного тела. Мéаране показалось, что он немного крупнее обычного. Его лицо было более суровым. Руки и ноги как будто бугрились мышцами.

Но это была иллюзия. Физически он не изменился. Кожа оставалась той же, и мускулы — прежними. И все же Донован выглядел более крепким, словно крупный мужчина в одежде не по размеру. Арфистка опустилась на ближайший мат и скрестила ноги. В ее руки легла арфа.

Он запрограммировал пояс на создание случайных препятствий, поэтому на пути то и дело возникали машины, люди появлялись из боковых улочек и дверей или не спеша шли впереди него, и он уворачивался, а однажды даже изящно прокрутился, чтобы не столкнуться с матроной с тремя собачками на поводках.

Пальцы Мéараны перебирали струны в поиске мелодии, которая лучшим образом передала бы решимость этой бегущей машины.

Он обернулся! И сенсоры симулятора изменили направление ножного привода, так что он выбежал на улицу и будто бы ринулся прямо на арфистку. Мéарана резко откатилась в сторону, но, конечно, стремительное приближение было только иллюзией, созданной поясом.

Сердце человека со шрамами екнуло, и он начал замедлять бег. Он указал на нее пальцем, его лицо расколола ухмылка, и он рассмеялся. То был ужасный смех. Он напомнил Мéаране голоса людей, разговаривающих во сне. Она наиграла стаккато.

— Должно быть, ты Силач, — догадалась она.

Человек со шрамами кивнул, не переставая бежать.

— Донован и Фудир иногда жаловались на боль в мышцах по утрам, — продолжила она. — Они думали, это от старости. Теперь я понимаю причину.

Силач снова улыбнулся и махнул рукой.

— Кого они волнуют, да? Ты немой. Ты не контролируешь голос, так они мне говорили.

— Спя-ат, — простонал Силач.

— Когда Донован с Фудиром спят, ты можешь немного разговаривать. Должно быть, ты имеешь доступ к мозговому центру речи, иначе не смог бы общаться с ними.

Он повел плечами.

— Я-а-а-а не-э-э-э а-а-аю-у-у.

— Ты понятия не имеешь о мозге и параперцепции, верно? Ты создан для боя и физических упражнений?

Еще одна улыбка и поднятый кверху большой палец.

— Понимаю. Если это все, в чем ты хорош, по крайней мере ты хорош хоть в чем-то. Ты… не обижайся. Ты — звериная часть души Донована?

Силач нахмурился, и его глаза налились кровью. Он вскинул голову, словно лошадь или собака.